Унизительная процедура очистки желудка так измучила ее, что на время она потеряла способность ясно мыслить.

И первые, хриплые слова, сорвавшиеся с ее губ, были:

— Где Кайл?

Тогда у родителей хватило любви и сострадания не говорить ей, что он ушел.

Как все это было глупо, по-детски глупо — злиться, что Кайл ухитрился вернуться из Оксфорда в самый день ее рождения и тем затмить ее праздник, отнять у нее славу героини дня! Мод отказалась идти на вечеринку, которую в честь ее дня рождения устроили родители в местном отеле. Она сидела в своей спальне и дулась, уверенная, что отец вот-вот поднимется за ней и уговорит спуститься к остальным.

Но вместо этого за ней пришел Кайл. Кайл, который стал намного взрослее с тех пор, как Мод видела его в последний раз — почти год назад. В последний свой год в Оксфорде он все каникулы работал и не бывал в доме. Мод даже удалось убедить себя, что он навсегда исчез из их жизни, хотя он писал и звонил каждую неделю. Кайл говорил с ней резко и оскорбительно, беспощадно называя ее избалованным дитятком, которое стремится заставить всех плясать под свою дудку. За это Мод возненавидела его еще сильнее, потому что в его холодной, намеренно оскорбительной речи было зерно правды, а это оказалось уж вовсе невыносимо.

Она взорвалась, едва не ударившись в слезы при мысли, что родители предали ее и позволили Кайлу безнаказанно изводить свою дочь, вместо того чтобы послать его укладывать вещи и весь вечер утешать ее.

— Если ты хоть капельку любишь своих родителей, ты немедленно оденешься и спустишься вниз, — сказал Кайл, поднимаясь. — Пора тебе повзрослеть. Мод, и больше не пускать в ход эмоциональный шантаж, чтобы добиться своего. Согласен, мы с тобой всегда будем врагами, но ради твоих родителей мы могли хотя бы притвориться, что заключили мир.

Как же Мод ненавидела его за этот спокойный рассудительный тон, за то, что он, оказывается, заботится об отце и маме больше, чем она сама; и в эту минуту все призрачные и настоящие страхи, которые Мод лелеяла в себе с тех пор, как Кайл стал членом семьи, вспыхнули в ней с новой силой.

Она отказалась спуститься, и в конце концов Кайл и родители уехали без нее.

Почти обезумев от ревности, взбешенная тем, что все это случилось именно в день ее рождения, Мод бросилась к аптечке и вытащила полную склянку аспирина.

Она вовсе не хотела умереть по-настоящему — просто наказать тех, кто должен был любить ее больше, чем Кайла… намного больше.

Если бы Кайл не уговорил родителей отправиться домой в самый разгар вечеринки. Мод сейчас не было бы в живых.

Она была без сознания, когда они обнаружили ее истерическую записку. Мод срочно увезли в больницу, и там ею занялись недружелюбные и весьма сердитые медики, которые справедливо считали, что их время чересчур ценно, чтобы тратить его на сопливую глупышку, когда так много других людей куда больше нуждаются в их помощи.

В записке Мод было немало горьких и резких слов: родителей она обвиняла в том, что они хотели мальчика, а не девочку; Кайла — в том, что он отнял у нее их любовь, а под конец заявила, что раз уж ее все равно никто не любит, ей и жить незачем.

После больницы, беседуя с психологом, Мод поняла, что ненавидела не столько самого Кайла, сколько угрозу, которую он, по ее мнению,. воплощал в себе; и не поступки Кайла, а ее собственный нрав являлся настоящей причиной всех ее страданий.

Вначале эти утверждения бесили ее, и лишь позже, осознав их правоту, Мод испытала безмерное чувство вины. Но было уже поздно: Кайл исчез, оставив лишь записку, в которой говорилось, что, хотя он любит и всегда будет любить отца и маму, при нынешних обстоятельствах лучше им больше не видеться.

Родители никогда ни словом не упрекнули ее за его отъезд, но Мод-то знала, как сильно им не хватает Кайла. Мама всегда могла бы рассчитывать на его поддержку, отец мог бы обратиться к нему за финансовым советом. Если б только…

Но жизнь не волшебная сказка. Нельзя просто закрыть глаза и вслух произнести заветное желание.

Впрочем, был и другой путь. При одной мысли о нем у Мод пересохло во рту. Она обдумывала эту возможность с тех пор, как заболел отец. Изо всех сил Мод пыталась выбросить эту идею из головы, найти другой способ решения своих проблем, но в глубине души ясно понимала, что иного выхода у нее нет.

Пусть это будет расплатой за старый грех, испытанием, через которое она должна пройти, чтобы стать по-настоящему взрослой.

Она, Мод, должна пойти к Кайлу и — ради отца и мамы — попросить о помощи. Переломить себя, унизиться перед ним… но добиться его помощи.

Прогулка оказалась дольше, чем рассчитывала Мод, и, когда она вернулась, вовсю трезвонил телефон. Она схватила трубку и оцепенела от тревоги, услышав взволнованный голос матери.

— Все в порядке, дорогая! Никаких ухудшений. Твои отец держится, но мистер Фрейзер заверил меня, что без операции никак не обойтись. Есть один хирург, первоклассный специалист по шунтированию, но на него большой спрос. Он сейчас, судя по всему, в Нью-Йорке, но вернется к концу недели. Я сказала мистеру Фрейзеру, что мы, скорее всего, не сможем оплатить частную операцию, но он попросил меня все равно переговорить с мистером Эдмонсоном. Если б только твой отец вовремя продлил медицинскую страховку…

Мод до боли стиснула пальцами трубку, думая о том же. Но в этом году у них было очень трудно с деньгами. Знает ли мать, что отец оформил закладную на дом, чтобы вложить деньги в дело? Банк уже требует выплаты процентов, и, если там узнают, что отец болен…

Мод внутренне содрогнулась. Новые тревоги и хлопоты — именно то, что сейчас меньше всего нужно родителям. Она и так не в силах забыть, что, когда обнаружила отца в кабинете, он лежал, потеряв сознание, поперек стола, на котором валялся угнетающе длинный список неотложных долгов…

— Я буду ночевать здесь. Больница предоставила мне комнату на неопределенный срок. Как ты… как ты там справляешься?

Господи, подумала Мод, до чего же это похоже на маму — в такую минуту беспокоиться о дочери. И как только она могла когда-то внушить себе, что родителям она безразлична? Конечно, точно так же они любили бы и другого ребенка, особенно мальчика. Они любили Кайла, но от этого совсем не меньше стали любить свою дочку, хотя она сама чересчур была одержима злобной ревностью, чтобы это понять.

— У меня все в порядке. Работаю над украшениями для приходского клуба. Завтра мне придется заехать к поставщикам, — неожиданно для себя добавила Мод. — Закончились кое-какие материалы. Меня не будет дома почти весь день, так что не волнуйся, если не сумеешь дозвониться.

— Смотри, осторожней веди машину, — озабоченно предупредила мать, принимая ее ложь за чистую монету. — Сегодня ночью обещают сильный мороз, а утром — снегопад.

Вешая трубку. Мод чувствовала себя виноватой. Она ненавидела ложь, но что поделать — ей понадобится время на то, что она задумала. И не столько для того, чтобы исполнить свой замысел, сколько для того, чтобы собраться с духом.

В эту ночь Мод спала плохо. Проснувшись до рассвета, она долго лежала в постели и смотрела, как ночь постепенно уступает место заре. Небо наливалось недобрым розоватым оттенком, предвещавшим скорый снегопад. Мод замучили кошмары, порожденные старыми воспоминаниями и страхами: ей снилось, как впервые появился в их доме Кайл и как потрясла ее эта встреча. Он был такой большой, куда больше, чем ожидала Мод, и от него веяло неприкрытой враждебностью. Лишь теперь, после консультаций психолога. Мод понимала, что эта враждебность была для Кайла единственным средством защиты в непривычной обстановке. Он вырос в одном из самых неблагополучных районов Лондона. Отец бросил его мать, и мальчик оказался на попечении престарелых деда и бабки. Оглядываясь назад. Мод сознавала, что Кайл, наверное, в жизни не услышал ни от кого доброго слова, пока не повстречался с ее родителями. Дед и бабка растили еще нескольких внуков, но у тех-то родители были живы, а когда мать Кайла умерла от неудачного нелегального аборта, старики со вздохом облегчения переложили заботу о пятилетнем ребенке на плечи государства. С того времени Кайл перебывал в нескольких детских домах и заработал репутацию неисправимого хулигана с отставанием в умственном развитии.