— Ах да... — Громов судорожно схватился за висок, где внезапно забилась мигрень. Вроде той, что одолела его во время Посвящения. — Я вспомнил. Я знал, но забыл. Переволновался... Ну я, пожалуй, подключусь к нейролингве. Вы не против?

— Делайте все, что вам угодно, ученик Громов, — равнодушно ответил Борисов, отворачиваясь.

В следующую секунду профессор уже снова глазел в монитор, не обращая на Макса никакого внимания.

— Хорошо, — беззвучно, одними губами ругался Макс, подсоединяясь к эденской нейролингве, — сам так сам... Сейчас просмотрю историю, структуру, список задач... Ладно. Не хотите помогать — не надо. Так даже лучше. Открытие всегда делает кто-то один. Думаете, я вам не нужен? Ошибаетесь. Это вы мне не нужны.

Им овладела беспокойная нервность, какая всегда появлялась перед какими-то очень важными делами. Руки мелко подрагивали. Мысли лихорадочно прыгали. В таком состоянии было трудно сконцентрироваться на чем-то одном, но если уж получалось — мозг работал так быстро, четко и ясно как никогда.

Из ящика рядом с точкой входа Громов взял стерильный одноразовый набор силиконовых контактов. Разумеется, в Эдене к его главному детищу — нейролингве — подключались совсем не так, как во всем остальном мире. Технопарк жил в будущем.

Макс наклеил ушные контакты. Они были самые маленькие и помещались в едва заметной впадинке за мочкой уха. Затем вынул пластинку с контактами для пальцев. Последовательно приложил все десять к нужным силиконовым кружкам. Последними надел линзы. Откинулся назад в кресле и провел смарт-картой по замку.

— Ученик Громов, вход, — скомандовал он системе.

Перед глазами быстро понеслись строки загрузочных команд. Возникло главное меню. Макс выбрал поиск и произнес:

— История проекта «Моцарт».

На экране вспыхнула надпись: «Проводится идентификация ДНК». Ее сменила зеленая плашка «Доступ разрешен».

Еще через мгновение перед глазами бешено понеслись скрипты, чертежи, статьи, отчеты... Уши буравил монотонный, едва различимый, как световое сверло, звук голоса, читавшего информацию так быстро, что различить отдельные слова не смог бы никто.

Прошло два часа, а Громов все еще сидел в кресле. Кончики его пальцев едва заметно подрагивали. Он успел узнать, что проект «Моцарт» на самом деле гораздо старше, чем Макс думал.

— Он возник почти одновременно с Эденом, больше пятнадцати лет назад, — с удивлением прошептал Громов.

Первым руководителем «Моцарта» был сам доктор Синклер. Пять лет назад его сменил профессор Борисов. Однако ни тот ни другой особенных успехов не добились. Зато одна из хакерских атак на Эден едва не уничтожила все результаты работы.

Что-то важное, то, что Громов интуитивно ощущал как главное, постоянно ускользало, тонуло в бесконечном количестве технических и организационных подробностей. Что-то странное, мелкое, невозможно определимое. Нечто. Его не знаешь, не можешь назвать, не имеешь представления, где оно находится и как выглядит. Но когда случайно натыкаешься — сразу понимаешь, что это оно. То самое, что позволяет сразу увидеть действительность. Когда становится ясно, где правда, а где ложь. Что истина, а что заблуждение. Это нечто беспокоило Макса. Он давно перестал следить за цифрами в нижнем углу экрана, которые показывали, сколько времени Громов подключен к нейролингве. Он снова и снова возвращался в главное меню и просматривал одни и те же файлы в замедленном режиме. То, что он уже знал благодаря тому, что нейролингва внедрила информацию в его память, сильно облегчало задачу. Теперь можно было сосредоточиться на каком-то разделе, на отдельных фактах, углубляться в них, искать что-то рядом и около.

Вспомнились слова Роберта Аткинса:

«Ответ совсем не обязательно находится в той же плоскости, что и вопрос. И то и другое — только условности сознания».

В груди шевельнулось что-то острое и ноющее, похожее на тоску. Громов, наверное, в сотый раз за прошедшую неделю удивился, до какой же степени ему не хватает морщинистого, полупарализованного, старого квантоника из Накатоми — учителя Гейзенберга.

Внизу экрана вспыхнула красная плашка. Появилось предупреждение: «Ученик Громов, суммарное время, проведенное вами в нейролингвистической среде, приближается к критическому. Через десять минут вы будете принудительно выведены из системы».

— Черт, — беззвучно выругался Громов.

Его пальцы снова быстро заскользили по длинным спискам файлов, открывая архивы и каталоги. Перед глазами неслись обрывочные фразы.

Проект «Моцарт» — программа-композитор...

Способность писать музыку — квинтэссенция способности человеческого сознания создавать гармонию и упорядоченность из непредсказуемого хаоса. Никто никогда не знает, как изменится мелодия, как будет звучать полифония, каким будет аккомпанемент...

Мелодия — застывшее чувство...

Творить музыку — единственная область, где до сих пор нет аналога человеческому сознанию.

«Моцарту» так и не удалось пройти дальше примитивных гармонических рядов...

Пальцы Макса бежали по кнопкам и окнам нейролингвы с немыслимой скоростью.

— Это здесь... это здесь... — беззвучно шептал он пересохшими губами, открывая окно за окном. Теперь он видел только отдельные слова в нужных документах. Он не мог объяснить, почему именно эти документы, почему именно эти слова. Но где-то в их последовательности был ключ к пониманию. Ключ к правде. Он гнался за ним. Нечто. Все время ускользающее. Макс был почему-то уверен, что как только найдет то, что ищет, — поймет все, что с ним произошло за последние дни. Быстро бегущие цифры обратного отсчета в нижней части экрана только подстегивали азарт.

Музыка... квинтэссенция... аналог... уникальное свойство... невозможно передать... нельзя научить... нет логической последовательности... невозможно... противоречит сути программирования... нельзя выстроить последовательность... функция невозможна...

Резкий звук. Перед глазами Громова на мгновение вспыхнула красная предупреждающая лампочка.

— Нет, еще минуту, Дженни! — крикнул он, от волнения назвав интеллектуальную систему по имени.

— Продолжите завтра, ученик Громов, — ответил ему непреклонный безэмоциональный голос интеллектуальной системы.

— Черт! — выругался Макс, снимая линзы.

Вокруг царил полумрак. Похоже, профессор Борисов давным-давно ушел, оставив в лаборатории только базовое освещение.

Макс посмотрел на часы — уже далеко за полночь. Голова разламывалась. Громов поискал глазами анализатор рабочего времени. Провел по нему карточкой. По экрану анализатора побежали строки.

Суммарное количество часов в нейролингвистической среде за сутки — 12.

Общее количество загруженной информации — 4 гигабайта.

Внимание: перегрузка!

Рекомендации: воздержаться от Сетевых игр в течение недели. Пройти не менее трех процедур релаксации. Первую — немедленно.

Анализатор тут же выдал форму направления в медблок. Маленький прямоугольник прозрачного пластика со штрих-кодом.

Громов с досады смял его в руке и хотел бросить в ведро. Но Дженни его мгновенно остановила. Голос программы был укоризненным:

— Ученик Громов, я все вижу. Получите новое направление и следуйте в медблок. Сейчас же. Если, конечно, не желаете узнать, чем чреваты для учеников первого года дисциплинарные взыскания.

Из прорези анализатора тут же вылез еще один прозрачный прямоугольник со штрих-кодом.

Макс сердито выхватил его и зашагал в медблок. Дверь лаборатории бесшумно закрылась за ним. Послышались легкие сухие щелчки множества закрывающихся замков.

Громов прошел по коридору метров десять, идея посетить медблок перестала казаться ему такой уж неудачной. Руки мелко дрожали, во рту противно покалывало. По всему телу пошла холодная испарина. Голова кружилась. Слегка подташнивало. В ногах тоже ощущались противная дрожь и слабость. Сердце затрепыхалось часто-часто. Перед глазами появились зеленые звездочки. Все признаки перегруза.