Интереснее и страшнее, чем то, что с ведома и одобрения майора описал в своих книжках известный питерский литератор из бывших ментов.

— Саныч, мы когда виделись-то с тобой в последний раз? В девяносто втором?

— Не помню, Вадик… Точно! Осенью.

— Ты тогда еще из Приднестровья вернулся.

— И мы твою третью звездочку обмывали…

Прошлое, особенно под водочку, вспоминается с некоторой грустью. Плохо, когда нечего вспомнить… Но не дай Бог, если и все хорошее остается только в прошлом!

Вадик Головин с тех пор женился, получил диплом о высшем физкультурном образовании. Перевелся в транспортный ОМОН на должность зама по спецподготовке, где имел теперь контузию, две медали и отличную служебную перспективу.

Владимиру Александровичу тоже за эти годы скучать не пришлось…

— Саныч, это правда, что тебя увольняли?

— Правда.

— И про Югославию? И про Америку?

— Почти…

Капитан вздохнул и покосился на свои огромные кулачищи:

— Везет же! А мы тут все больше… Если к морю командировка, то к Белому, если на юг — то Кизляр или в Грозный куда-нибудь.

Насчет везения Виноградов мог и поспорить, но не стал. К примеру, из Штатов его возвращали в наручниках… А что касается Кавказа, так еще неизвестно, кому из них после начала войны пришлось бывать там чаще. Стоило сменить тему:

— Слушай, а где Димка? Забыл фамилию — такой, со шрамом…

— Убили. Под свои вертолеты попал, по дороге к Шатою. Еще в самом начале.

— Жаль… — в подобной ситуации любая реплика прозвучала бы не умнее.

— Игоря не забыл? Соломатина? Инвалид! На одной ноге теперь прыгает.

— Тоже Чечня?

— Нет, здесь. Он уволился в позапрошлом году, работал с какими-то бандюганами: цепь на шею, радиотелефон, БМВ-«пятерка»… Вот под эту «пятерку» бомбу и подложили — двух прохожих насмерть, а его в Медицинскую академию.

— Где найдешь, где потеряешь… Лысенкова помнишь? Я вас знакомил как-то на Морском вокзале. Из ОБХСС, он потом в налоговую полицию перевелся…

— Помню, как же! Он еще после сына ко мне водил — в зал борьбы, на «Динамо». Точно?

— Точно… Погиб прошлой осенью. В отпуск ехал… В поезде вступился за бабу какую-то — и все!

— А Егорова из разведотдела погранцов — мы с ним на первенстве города выступали — в Душанбе, прямо на базаре! Сопляки какие-то в тюбетейках…

Хозяин с досадой поднял пустую бутылку:

— И помянуть ребят нечем! Сказать, что бы «уазик» сгоняли?

— Ну вообще-то…

Определить свою позицию Владимир Александрович не успел. В дверь просунулась мятая голова дежурного:

— Товарищ капитан! Управление… Вроде заявка.

— Блин… Щас разберемся, Саныч.

— Я схожу отолью? — Виноградов встал одновременно с хозяином.

— Давай! Знаешь сам, где…

Кабинет все трое покинули вместе. Проходя по пустому, почти не освещенному коридору, Владимир Александрович услышал через полуоткрытую дверь «дежурки»:

— Ответственный по резерву капитан Головин…

Почти весь наряд собрался в некоем подобии холла — тут стоял телевизор и позаимствованный в уголовном розыске видеомагнитофон. Крутили, естественно, боевик.

Только двое или трое предпочитали активному отдыху пассивный — зато храп их, доносящийся из-за фанерной перегородки, временами перекрывал все иные звуки.

Туалет оказался на удивление грязным…

— Чего там, Вадик?

— Заявка!

Кто-то забыл выключить видик, и теперь Брюс Уиллис выделывал свои нерукотворные чудеса перед пустыми стульями — личный состав уже стремительно перекочевал в оружейную комнату.

— Большая? А куда?

— На всех! По усиленному варианту… Сейчас приедет Тушин, поставит задачу.

— Я с вами, — это вполне можно было считать профессиональной удачей: вместо банального очерка о милицейских буднях предстояло нечто вроде остросюжетного репортажа. Может быть, даже не потребуется ничего высасывать из пальца на согласованный с «Криминальным обозрением» объем в половину газетной полосы.

— Как хочешь, — пожал плечами Головин. Сейчас ему предстояли заботы поважнее, и гость не обиделся. — Ляпа! Какого… ты возишься? Где этот, блин, Михалков-Кончаловский? Бондарчук, блин.

— Я здесь! — Одному из бойцов автомат не полагался. Вместо него он тащил на себе санитарную сумку, мешок пиротехники, мегафон и главное — видеокамеру в черном футляре.

Приказами МВД предписывалось всегда и в обязательном порядке документировать противоправные действия преступников и героизм сотрудников специальных подразделений. Это в гражданской жизни операторов и режиссеров обучают годами — в органах внутренних дел теперь зачастую обходились даже без подготовительных курсов.

— Слышь! Помоги застегнуться.

— Чей баллон с «черемухой»? Кто оставил? Шак-калы…

— Гады, пожрать не дали!

Вокруг шла нормальная суета поднятого по тревоге боевого подразделения — в меру бестолковая, с чуточку более громкими, чем обычно, репликами и немного нервными смешками.

Виноградов вдруг вспомнил, что не вооружен…

— Ну чего, ребятишки? Как настроение? — Сегодняшний ответственный от руководства Тушин был дураком и трусом.

Все это знали, но поделать ничего уже оказалось нельзя — к сорока с небольшим Тушин успел-таки дослужиться до подполковника и занял в штатном расписании транспортной милиции должность, с которой выпихнуть его не смогла бы ни одна министерская комиссия.

— Чего нерадостные такие?

Молчание затянулось, и за неделикатный свой личный состав подать голос вынужден был сам Головин:

— Все в порядке, товарищ подполковник! Готовимся… морально.

— Это хорошо… А вы здесь — что? — Он только сейчас заметил в полумраке автобуса Виноградова.

— Соответственно предписанию главка! — парировал искушенный в аппаратных игрищах Владимир Александрович. В такой ситуации главное — напустить на себя побольше загадочной многозначительности: уточнять не решатся, а уж прогнать тем более.

Формально управление территориальным органам не подчинялось, но какие-то слухи о похождениях бывшего «транспортника» Виноградова неминуемо достигали и ушей подполковника. Поэтому он предпочел не связываться и сделал вид, что в курсе: