– А как, доченька, вы порешили с сыном? Он что же, и Петеньку знать не хочет?

Светлана ничего ей не ответила, только завелась еще сильнее, стала всхлипывать и выть, – у нее началась истерика… Вера Петровна, ни о чем больше не спрашивая, встала, налила в стаканчик валериановых капель, подала дочери:

– На, Светочка, выпей. Тебе нужно успокоиться. Не забывай, что у тебя есть сын.

Это подействовало: Света приняла капли, постепенно утихла и уже почти спокойно объяснила:

– Ни о чем я не успела ему сказать. Он и слушать ничего не захотел. Поделом мне! – И замолчала, мрачно глядя перед собой невидящим взором.

– Все же, доченька, мне кажется, ты к себе несправедлива. И Миша – тоже, – осторожно, боясь вызвать новый взрыв эмоций, высказалась Вера Петровна. – Ты очень долго его ждала. Много лет. Пока можно было. И не твоя вина, что не дождалась. Виноваты обстоятельства. Судьба!..

– Нет, не согласна я, мама! Мишенька прав, – без слез, но с горьким сожалением вынесла себе приговор Светлана. – Просто слабой я оказалась, мне не хватило силы любви и памяти! Почему его мама смогла сохранить свою верность памяти мужа? Другие люди были раньше?

– Что ж теперь казниться, ведь былого не воротишь, – попыталась урезонить дочь Вера Петровна. – Не помирать же и впрямь. Что с сыном будешь делать? Познакомишь с отцом?

– Пока сам не захочет, ничего о нем Петеньке говорить не буду, – подумав и уже полностью овладев собой, решила Светлана. – Он знает, что его отец погиб. Пусть и дальше так думает. Будет Григорьевым, если Миша не одумается! Зачем его лишний раз тревожить?

Теперь пришла очередь погоревать матери:

– Что же это такое?.. Кто же нам ворожит?.. – причитала она, жалея и себя, и дочь. – Я родила тебя от любимого, но судьба нас разлучила, и он до сих пор ничего не знает об этом. И у тебя – то же самое! Неужели и Петеньку будет растить не родной отец, а у тебя тоже с ним счастья не будет?

Вера Петровна обняла дочь, целуя ее и поливая слезами солидарности. Так они и плакали вместе, пока не устали от слез. Первой успокоилась мать и, сев на кровати, объявила о своем решении:

– Ты, доченька, с Петей поступай как знаешь, а я от Степана Алексеевича скрывать больше правду не стану! – высказала она то, что созрело как плод ее долгих раздумий. – Он имеет право и будет знать!

– А если обидится, начнет переживать? – Света откликнулась на крутой поворот разговора, желая хоть немного отвлечься от захлестнувшего ее горя. – Не сделаем ли мы ему хуже? Ведь он живет себе… в неведенье счастливом…

– Будь что будет! Не могу я больше молчать! Совесть загрызла, – призналась Вера Петровна дочери. – Пока был жив Ваня, я оправдывалась тем, что скрывала правду ради вас, ради семейного спокойствия. А теперь ради чего? Он хороший человек, поймет. Вам обоим будет лучше жить! – заключила она, убежденная в своей правоте.

Наконец-то Вера Петровна твердо решила посвятить Розанова в его причастность к рождению Светланы и рассказать всю правду о том, что произошло дальше. Но сделать это ей снова не удалось. На этот раз – только потому, что ее опередили.

После смерти своего незабвенного Чайкина Лидия Сергеевна совсем опустилась. Крушение связанных с ним планов лишило ее обычного честолюбия, уверенности в себе, и она поплыла по течению. Стала еще больше пить, постепенно превращаясь в алкоголичку.

– Ну что ж ты все убиваешься, Лида?! Зачем столько пьешь? Так и подорвать здоровье недолго! – часто корила ее соседка Раиса Павловна: она издавна ей симпатизировала, знала о Чайкине и сочувствовала ее горю. – Ведь ты интересная женщина, сможешь еще устроить свою личную жизнь.

Нельзя сказать, что она не делала попыток, но чары, увы, уже не те! Пыталась даже отбить у семьи одного родителя – понравился он ей, приезжал забрать сынишку из детского сада, когда жена в больнице долго лежала. Активность ее сработала, стали встречаться, но кончилось рее скандалом. В результате ее перевели в уборщицы за моральную неустойчивость. Да и не выгнали только потому, что комендант за нее вступился, который сам глаз на нее положил. Этот высокий, сухопарый старик, участник войны, еще довольно крепкий, все же не соответствовал ее темпераменту. Уступила она ему от одиночества и из благодарности за защиту. Да и он тоже одинок, любит выпить. Это их и связывало больше всего, и стали они уединяться в его каптерке.

Связь их длилась довольно долго; эту тесную дружбу, конечно, приметили, и однажды кто-то из склочных сотрудников стукнул начальству – получился новый конфуз.

– Ну как вам не стыдно, Лидия Сергеевна? Понимаем: человек вы одинокий, сердцу не прикажешь. Но ведь здесь детское учреждение! Как можно заводить флирт? Да к тому же вы были нетрезвы1 – выговаривал ей заведующий, добрый и отзывчивый по натуре человек. – Я, конечно, должен бы вас уволить, но. мне обоих вас просто по-человечески жаль. – Помолчал немного, потом решительно поставил ей ультиматум:

– Оставайтесь, если устраивает работа, но никаких больше встреч! Что-нибудь еще выкинете в этом роде – сразу приходите за трудовой книжкой.

Дружба ее со стариком комендантом на этом прекратилась, но он продолжал ей симпатизировать и, как непосредственный начальник, часто прикрывал. Несмотря на унизительную должность, Лидия Сергеевна местом своим дорожила. Работа в правительственной системе сохраняла ей льготы, и, кроме того, как ни странно, она теперь больше зарабатывала, используя возможности совместительства.

В общем, не опустилась еще на самое дно, кое-как держала голову на поверхности жизни.

Надежда прилетела в Москву, никого не предупредив, в пасмурный осенний день. Над аэродромом висела низкая облачность и их рейсу едва разрешили посадку. Звонить своим постыдилась: лгать им ей не хотелось, говорить правду – тем более. А прибыла она делать аборт. В Париже это было неудобно – мог произойти скандал: в посольстве все знали о ее романе с атташе Шкляровым и беременность сразу связали бы с ним.

Заказав такси еще в самолете, Надя без проблем добралась до знакомого с детства дома, своим ключом отперла входную дверь и остановилась на пороге, неприятно пораженная царившим в квартире беспорядком. В комнате на столе – грязная посуда и пустые бутылки; мать в одежде вповалку спит на диване.

– Ну хватит валяться! – встряхнула ее Надя. – Неужто не проспалась? Как можно так напиваться?

Лидия Сергеевна, очнувшись, изумленно протерла глаза:

– Боже мой, мне это не снится? Доченька! Ты? Будто с неба свалилась..

– Так и есть, только что прилетела.

– А почему не дала знать? Могла ведь позвонить или отбить телеграмму, – недоумевала мать, тяжело поднимаясь и оправляя на себе платье.

– Не до этого было! Мне случайно подвернулся бесплатный служебный билет и срочно пришлось вылететь, – не утруждала себя правдоподобным объяснением Надя. – Сама знаешь как дорог пролет до Парижа.

Но Лидия Сергеевна была верна себе:

– Откуда же мне знать? Ты же меня к себе не приглашаешь, – язвительно упрекнула дочь. – Только папочке – такая честь, а меня, видать, стесняешься!

– Как же не стесняться, мам, когда от тебя так разит, – укоризненно покачала головой Надя. – Да ты посмотри на себя в зеркало – на кого похожа!

Лидия Сергеевна тяжело вздохнула:

– С горя я пью, доченька. Тошно мне жить без Васеньки!

– Понимаю тебя, мам, любила ты его, – посочувствовала ей Надя. – Мне тоже тошно жить с нелюбимым мужем, но я же не пью!

– Что, все не ладите с Олегом? Детей нужно завести! Они помирят тебя с мужем, скрепят вашу семью.

– Чья бы корова мычала, а твоя – молчала! – взорвалась Надя. – Что же я не скрепила нашу семью и не помирила тебя с папой? Прежде чем поучать, на себя оглянись!

Этот ее аргумент действует безотказно – Лидия Сергеевна сразу сникла.

– Что правда, то правда. Но твой отец меня не жаловал, а тебя Олег любит. Ты все же держись за него, – неуверенно попросила дочь. – Найдешь ли ты еще кого – неизвестно. А он наверняка послом будет!