Она страшно побледнела, ей постоянно приходилось держать под контролем лицо, потому что больше всего она боялась ослабеть, упасть в подушку и заплакать. Тогда Гедеон непременно обнимет ее, и Марине не хватит сил его оттолкнуть и выгнать.

Гедеон встал, не отрывая от нее глаз. Длинный, худой, он внимательно глядел на нее, и всеми силами она старалась, чтобы ее ответный взгляд был холоден и спокоен.

— Я люблю тебя, — еще раз повторил он.

— Ты опоздал, — иронически скривив губы, ответила она. — Прощай, Гедеон.

Его взгляд еще раз задержался на ней, потом он повернулся и вышел; Марина откинулась на подушки, потому что ее била дрожь и в голове что-то пульсировало. Она закрыла глаза и выскользнула из этого мира в мир снов, где ей не было так больно.

Луч солнца пробежал по комнате, как любопытный зверек, нашел на подушке прядь серебристых волос, запутался в них и бросил отблеск на бледное спокойное лицо. Она спала, но по щекам текли слезы, а губы что-то невнятно шептали.

Комната была озарена закатным светом и в доме было тихо, когда она проснулась. Слушая тишину, она дрожала как в лихорадке: Гедеон уехал, оставив ее одну думать и тосковать о нем, несмотря на весь гнев и ненависть. Она вылезла из постели и подошла к окну. В блеске заходящего солнца над морем бесшумно парили чайки, следуя за возвращающейся рыбацкой лодкой. У чаек будет роскошный банкет, когда за борт будут выбрасывать рыбьи внутренности. Это обычная картина по вечерам: рыбацкая лодка, а за ней стая чаек.

Что же ей дальше делать? Она облокотилась на подоконник и стала думать, но голове трудно было соображать, мешали глупые эмоции, которые опять причиняли боль, а Марина всей душой стремилась к покою.

Нужно было что-то решать по поводу будущего. Слепящий свет памяти рассеял туман мечтательного романтизма, в котором она жила последние месяцы. Теперь она отчетливо видела, что жизнь концертирующего пианиста не для нее. Жизнь Гедеона ей не по силам. Она не смогла бы ездить по свету и всегда держать себя в форме, всегда быть в центре внимания, постоянно идти по тонкой проволоке славы, зная, что внизу нет предохранительной сетки и ничто не смягчит падения.

Замужество помогло ей понять, что для такой жизни у нее не хватит выдержки. Для Марины музыка была глубоко личным переживанием. Резкий свет рампы отвлекал ее от того внутреннего состояния, которое появлялось у нее, когда она играла в одиночестве.

Придется говорить об этом с Гранди, но только не сейчас. Сначала ей нужно укрепить себя для встречи лицом к лицу с окружающим миром. Конечно, это будет не просто, но Марина твердо решила, что так будет.

Она пошла в ванную, вымылась, потом постояла, послушала, нет ли какого-нибудь движения внизу. Нет, никакого. Наверное, Гранди ушел на прогулку. Она оделась и спустилась на кухню и замерла в дверях. Два яркокрасных пятна вспыхнули у нее на щеках.

Гедеон посмотрел спокойно и предложил:

— Кофе хочешь?

— Ты что здесь делаешь? — задыхаясь от гнева, спросила она. Глаза ее потемнели.

Он даже не стал отвечать, а налил кофе и пододвинул ей чашку через стол. Из угла вылез Руффи и стал прыгать вокруг нее. Рассеянно она потрепала собаку по лохматой белой спинке. В голове бестолково крутились слова, Марина не находила, что сказать Гедеону.

— Где Гранди?

— Играет в шахматы с викарием, — ответил он совершенно обыденным голосом. — Ты, наверное, голодная? Что тебе приготовить?

— Гранди знает, что ты здесь?

Гедеон молча посмотрел на нее с едва заметной ласковой издевкой.

Конечно, вопрос был глупый. Разве мог дедушка не знать, что он остался? Но как он мог уйти? Правда, когда Гедеон, с его силой воли, хотел заставить людей что-то для него делать, он неизменно добивался своего. Она-то надеялась, что Гранди ненавидит его так же, как она, и сможет противостоять ему. Но дед ушел и оставил ее одну, без защиты.

Гедеон разглядывал Марину с издевкой, которая читалась в глазах и ухмылке, и, казалось, видел насквозь все ее мысли. Очевидно, ее возмущенный взгляд только развлекал его.

— Да, Гранди бросил тебя мне на растерзанье. Тебе придется сражаться со мной в одиночку, — сказал он мягко.

— Ты думаешь, я не смогу? — бросила она, подняв подбородок. — Я велела тебе убираться, и ты уйдешь. Ты мне больше не нужен. — Она прерывисто дышала. — Ты мне больше совсем не нужен, — повторила она с нажимом.

Черные глаза Гедеона поблескивали, не выдавая его мыслей.

— Что тебе сделать на ужин? Я могу приготовить что-нибудь очень Простое, повар из меня никудышный. Но из яиц я, пожалуй, смогу сделать омлет, яичницу или просто сварить.

— Я не хочу есть, — отрезала Марина.

Не обращая на нее внимания, он пошел к плите и занялся приготовлением омлета. Она, кипя, наблюдала за ним.

— Пей кофе, — бросил он через плечо.

Марина села за стол и медленно выпила кофе. Гедеон поставил перед ней омлет и тосты.

— Еще кофе? — И, не дожидаясь ответа, налил кофе ей и себе, а затем сел напротив.

— Что ты здесь делаешь? — Она не чувствовала вкуса пищи, организм еще не вернулся к своим обычным функциям. Нервы ее были на пределе, к тому же ее поташнивало. — Я же сказала тебе, я не желаю тебя больше видеть.

— Я помню, что ты мне говорила. — Его равнодушный голос приводил Марину в ярость. Гедеон сидел совершенно свободно, развалившись на стуле и вытянув длинные ноги. Воротник темно-зеленого свитера слегка потрепался о длинные волосы. Лицо, на которое падали черные спутанные кудри, было совершенно бесстрастно, оно раскраснелось, похоже, что он долго гулял по ветру. Марина смотрела на него с отвращением.

— Уезжай отсюда и не возвращайся!

— Ешь, пожалуйста, омлет. — Он просто пренебрегал всем, что она говорила, и Марина непроизвольно сжала руки в кулаки. Больше всего ей хотелось запустить в него чашкой кофе.

— Возвращайся к своей Диане! — бросила она и тотчас пожалела об этом. Черные глаза блеснули, в них появилось нечто вроде удовольствия, значит, она выдала ту сложную смесь чувств, что бушевали у нее внутри. Ей хотелось, чтобы он поверил в твердость ее решения, но эта глупая оговорка выдала ее внутреннюю неуверенность.

Она встала, и Руффи тоже поднял ушки, надеясь, что она собирается гулять.

— Убирайся! — закричала она, но Гедеон даже не пошевелился.

— Никуда я не поеду. — Он откинулся на спинку, забросив руки за голову. Инстинктивно она заметила красивую и мощную линию его тела. Марина совсем не хотела ее замечать, хотела преодолеть желание, которое он в ней будил. — Я остаюсь, — холодно добавил Гедеон, усмехаясь.

— Почему ты такая свинья? — Ее голос дрожал, но он ответил с издевкой:

— Я много над этим работаю.

Он потерял всякий стыд. Мало того, что он изменял ей с этой женщиной. Она бы не удивилась, если б узнала, что он изменял ей все время. Он вынуждал ее терпеть его общество, и с неохотой ей приходилось признать, что она не может его прогнать. Гедеон всегда умел добиваться своего, и вот ей приходилось стоять перед ним, дрожа и глядя на него со злобой.

— Омлет остынет, — сказал он.

При виде еды ее тошнило. Но если она сейчас сбежит, он поймет, что она по-прежнему уязвима и беззащитна перед ним. Она медленно села и, несмотря на тошноту, стала есть, насильно глотая пищу. Как он смеет сидеть тут и издеваться, смеяться над ней?! Неужели он думает, что после всего, что было, он снова сможет увлечь ее, вернуть к себе?

Однако повод для оптимизма у него все-таки был. Ведь за прошедшие месяцы ничего не изменилось, ее тянуло к нему как раньше. В тот вечер, после его ласк, она сама пошла в его спальню, а не наоборот. Гедеон прекрасно знал, что делает, сажая ее на колени, целуя тем особенным, страстным и неотразимым образом. Он будил ее подсознательное желание и добился успеха. В лунатическом трансе Марина пошла к нему, потому что в самой глубине души знала, чего хочет.