– А вы подумали о том, каково человеку, на которого постоянно глазеют?

– У меня жена и двое детей.

– Вас будут высмеивать на работе.

– У меня жена и двое детей.

– Здесь вы равный среди равных. За пределами тюрьмы вы будете… гм, единственным в своем роде.

– У меня жена и двое детей.

Он не мог больше находиться в тюрьме, это ему было ясно. Он чувствовал себя, точно зверь в клетке. И искал выход. Наконец он его нашел.

Неожиданно все стали к нему добры и внимательны. Разговаривая с ним, тюремный инспектор угостил его кофе. Куратор расспрашивал Густафссона об его интересах. Один из надзирателей принес ему домашних плюшек, другой поставил к нему в камеру горшок с крокусами. Казалось, все прощались с ним на веки вечные. Впрочем, Густафссон надеялся, что так оно и будет.

– Вот как выглядит ампула с вертотоном.

– Такая маленькая? Значит, я должен буду время от времени являться к вам на уколы?

– Нет, нет. Ее действие рассчитано ровно на один год.

– Но, доктор, ведь ваш препарат черный! Это очень сильная концентрация. Цвет он даст зеленый.

– Каким же зеленым я буду?

– Я уже говорил, примерно, как трава.

– Да, да, помню, Ну что ж, весенняя зелень, очень красива.

– Любой цвет красив, если он на своем месте. Вы будете зеленым, как молодая листва березы.

– Если не ошибаюсь, вы говорили, что пробовали его на себе?

– Да.

– И краска сошла в положенный срок?

– Вся и повсеместно. Кроме волос. У корней она исчезла, ну, а концы, естественно, дольше всего оставались зелеными. Перед отъездом домой мне пришлось постричься.

– Значит, зеленым вас не видел никто? Гм. Это было разумно с вашей стороны.

– Может, вы передумали, Густафссон? Скажи те, еще не поздно.

– Нет, нет. Мое решение непреклонно.

– Понимаю. Но это такой серьезный шаг, что человек имеет право передумать.

– А что скажут люди? Наши надзиратели, кураторы – все, кто знает об этом? Сегодня ночью я лежал и думал, об одной вещи. Когда я был маленьким, к нам в город приехал цирк шапито. Со своей палаткой и своим негром. В те времена негры у нас были в диковинку. Я их прежде не видел. Утром мы, мальчишки, побежали на площадь, где была разбита цирковая палатка. Вы, верно, слыхали, что негры отлично мастерят воздушных змеев? У этого было две штуки. Один в виде огромного четырехугольника, другой напоминал планер. Негр запустил сразу оба змея. И веревки от них привязал к кольям, вбитым в землю. Растянувшись рядом на траве, он время от времени дергал за веревки, не давая змеям опуститься на землю.

– Ну и что?

– Так вот, как ни странно, но в первые дни мы, мальчишки, даже не замечали этих гордо парящих в воздухе змеев. Мы глазели только на негра. Но его это нисколько не смущало. Он лишь смеялся, сверкая зубами, и давал нам подергать за веревки. Его не трогало, что кожа у него другого цвета. Через несколько дней мы уже смотрели только на змеев. А нынче негры уже никого не удивляют.

Доктор Верелиус не имел обыкновения подолгу беседовать со своими пациентами. Но в данном случае он прибегает к методу, которым любят пользоваться зубные врачи: он заговаривает больного, чтобы успокоить его, а может, и самого себя. Однако дольше медлить нельзя. Он достает шприц.

– Ну, Густафссон, приготовьтесь. Поднимите рубашку, спустите брюки… так, хорошо. Стойте спокойно. Сейчас я вас ужалю…

– … сказала оса, – подхватывает Густафссон, пытаясь подавить нервозность. Потом он умолкает и стоит неподвижно.

– Ну, вот и все, – говорит доктор. – Одевайтесь.

– Наверно, сейчас еще рано смотреться в зеркало?

– Конечно. Препарат подействует только через несколько часов. Вы очень побледнели. Вам плохо?

– Нет, нет. Просто я подумал, что назад пути уже нет.

– Да, назад пути уже нет. Завтра вы сможете вернуться домой.

– Дайте мне, пожалуйста, воды. Наученный горьким опытом, доктор Верелиус на этот раз отказался от пресс-конференции. Он ограничился тем, что отправил небольшую заметку в Шведское телеграфное агентство. В ней он сообщал, что, наконец, осуществил свой проект, касающийся реформы в системе правосудия, а именно применил на практике изобретенный им препарат вертотон. Заметка кончалась призывом к согражданам, чтобы они вели себя тактично и не пялили глаза, если встретят человека необычного цвета – это не эпидемия, не болезнь, а новая форма наказания преступников.

Да, на этот раз доктор Верелиус не желает никаких обсуждений. Он просто ставит перед свершившимся фактом и общественность, и средства массовой информации. Он не собирается принимать посетителей или отвечать на телефонные звонки. Ну, а если какой-нибудь журналист и проникнет к нему, он отошлет его к своей заметке, и, прежде всего к той ее части, в которой просит людей не обращать внимания, если они встретят человека необычного цвета. Не исключено, что он вознаградит настойчивость журналиста, сообщив ему, что этот необычный цвет – зеленый.

Телеграфное агентство разослало необычное сообщение во все газеты. Заведующий отделом новостей одной газеты получил его по телетайпу. Бросив на заметку беглый взгляд и обнаружив, что речь идет о каком-то медицинском препарате, он проворчал, что не станет этого печатать – незачем устраивать этому лекарству бесплатную рекламу. Если доктору угодно, пусть дает объявление в газету, заявил уважаемый редактор и выбросил сообщение в корзину для бумаг.

В другой газете секретарь редакции был занят просмотром фотографий, сделанных на весенней демонстрации мод, когда дежурный принес ему сообщение с телетайпа. Рассеянно пробегая глазами текст, секретарь вдруг вздрогнул при слове «вертотон» и по селектору вызвал к себе одного из сотрудников.

Ты слышал что-нибудь о вертотоне? По-моему, нет. Это что, музыкальный инструмент?

Нет. Гораздо занятнее. Если не ошибаюсь, это какой-то препарат, окрашивающий живые ткани… Может выкрасить человека со всеми его потрохами. Поройся-ка в архиве, может, найдешь какой-нибудь материал об этом.

– Где искать?

– Точно не помню.

– Ну, хоть примерно, в каком году?

– Лет пятнадцать или двадцать назад. А то и все двадцать пять…

– Если так, я из архива до завтра не вылезу.

– Постарайся. Глядишь, тебе повезет. Но сперва посмотри по энциклопедиям. Не в одной, так в другой должно быть об этом хоть две строчки. Но энциклопедии не помогли.

– Может, просмотреть ежегодные справочники?

– За некоторые годы справочники конфискованы. Может, в старых календарях что-нибудь упоминалось?

– Но и тут они ничего не обнаружили.

– Покажи-ка мне еще раз телеграмму!

– Пожалуйста.

– Господи, где были мои глаза! Ведь здесь черным по белому написано, что фамилия этого врача Верелиус.

– Немудрено, если у человека перед носом столько фотографий хорошеньких девушек. Запомни: Верелиус.

Они направились в фотоархив. На обратной стороне клише, как правило, значилась дата, когда была сделана фотография. Вскоре они нашли фотографию Верелиуса.

– Снимок сделан четыре года назад во время какого-то интервью. Это нам не нужно, интервью брали по поводу его пятидесятилетия. Надо порыться в более старых годах.

– Ага, смотри! Вот его первая фотография в нашей газете, тут есть и дата, и название статьи.

– Значит, она должна быть в архиве?

– В те годы архив велся не так скрупулезно.

– Но поглядеть стоит.

Вскоре микропленка с газетами за прошлые годы была вставлена в аппарат, и страница за страницей заскользили у них перед глазами.

– Как интересно смотреть это теперь! Октябрьские номера. Двадцать третье. Стоп! Вот он!

– Господи, сколько о нем написано.

– Это еще цветочки, ягодки будут впереди. Если память мне не изменяет, материал шел как роман с продолжением много дней подряд – интервью, передовицы, письма читателей. Изучи все, что тогда писали, постарайся встретиться с доктором Верелиусом и, может, с кем-нибудь из тюремного начальства… Но главное, постарайся узнать, о каком именно заключенном теперь идет речь.