…Я жил в Нью-Йорке у своих друзей? К ним в гости пришел известный русский диссидент, неоднократно выступавший с протестами по поводу нарушения властями собственных законов. Его посадили. Но он и в тюрьме продолжал отстаивать права заключенных, которые здесь нарушались. За это он был неоднократно бит стражниками и неоднократно зашвыривался в карцер. И, наконец, его выслали из страны.

Он вошел в квартиру с овчаркой. Среднего роста, яростно веселый, крепыш. Прекрасно говорит по-английски.

Когда-то в России, находясь в какой-то провинциальной тюрьме, он ухитрился дозвониться в Москву своим потрясенным друзьям. Друзья решили, что он бежал из тюрьмы, этим звонком выдаст место своего пребывания. Но он звонил из тюрьмы. Как он это делал — было непонятно и по российским условиям абсолютно фантастично. Может быть, думаю я, во время допроса следователь вышел из кабинета, а он воспользовался телефоном. Не знаю. Сам он не стал объяснять, как именно он оказался у телефона, только мимоходом сообщил, что нужно было знать особый код и подделать голос начальника тюрьмы, чтобы телефонистка ни о чем не догадалась и соединила его с Москвой. После этого звонка в тюрьме произошел великий переполох, некоторых работников выгнали, а его заслали в один из самых суровых сибирских лагерей.

— Зачем тебе овчарка? — спросил я у него.

— В Нью-Йорке, — отвечал он весело, — овчарка — верный друг. Недавно прохожу по одной глухой улице. Смотрю, на спинке скамьи, стоящей перед сквером, сидит негр и пьет пиво из банки. Выпил пиво и бросил банку прямо на тротуар, хотя урна рядом.

— А ну, подыми и положи банку в урну, — говорю ему.

Презрительно скалится и ничего не отвечает. Несколько раз повторил ему, а он продолжает презрительно скалиться.

— Джим, возьми его! — крикнул я и отпустил собаку.

Она прыгнула на него, но он с необыкновенной ловкостью перевернулся упал на плотные кусты сквера по ту сторону ограды. Собака тык-мык, не знает, как взять негра. (Почему она прямо не последовала за негром, он не стал объяснять. Возможно, он приучил собаку к тому, что ограду перелезать нельзя). Собака сначала заметалась, потом побежала вдоль ограды, нашла выход в сквер и — на негра. Но покамест она добежала до него, он вновь взгромоздился на спинку скамьи. Собака выскочила из сквера, добежала до него и прыгнула. Но он опять успел перевернуться и рухнуть на кусты сквера.

Собака опять побежала к входу. А он опять оттуда на скамью. И так несколько раз.

— Что вы делаете! — вдруг закричала какая-то сердобольная американка, оказавшаяся рядом, — вы травите негра собакой. Я позвоню в полицию!

Я показал ей банку и объяснил в чем дело. Но она в ярости.

— Безобразие, — кричит, — я сейчас позвоню в полицию.

— А я сейчас спрошу у Джима, как он к этому относится, — отвечаю я.

Я посмотрел на Джима, после чего Джим внимательно посмотрел на женщину.

Женщина испугалась и пошла дальше.

Собака снова взялась за негра. На этот раз пока она бежала в сквер, негр выскочил на улицу, поднял банку из-под пива и швырнул ее в урну.

Скорбно уселся на спинку скамьи. В глазах тысячелетняя тоска.

Я надел на собаку поводок и пошел дальше. На другой день прохожу по той же улице и вижу: несколько негров стоят за стеклянной дверью кафе. Среди них мой. Показывает на меня, что-то говорит своим друзьям, таким же пьянчужкам.

Однако пока я не прошел с собакой они не осмелились открыть дверь кафе. Был бы я один, неизбежно предстояла бы драка. Может быть, пырнули бы ножом. А так не осмелились.

…Я подумал, если у человека в крови наводить порядок, он везде в мире найдет себе занятие. Но не сибирский ли лагерь внушил ему взять себе в помощь овчарку?