— А теперь? — солнце перестало интересовать девушку и она повернулась к садовым домикам. Я вслед за ней. Солнечные лучи заставили их подтянуться, приободриться и даже как будто подрасти. Мне в глаза сразу бросилась двухэтажка с полукругом чердачного окна и затейливой миниатюрной башенкой, венчавшей это сооружение для хранения садового инвентаря, да торопливых обедов. Но с моста она казалась небольшим замком, особенно если прищуриться.

— Этот! — я решительно указал на башенку. Мне уже хотелось, чтобы она по-настоящему была моей.

— Посмотри туда, — легким взмахом чуть влево предложила она.

Там стоял крепкий домище. Взгляд тут же прилип к нему. Дом был чем-то похож на созерцательницу. Зелено-голубые стены и белые полосы уголков и оконных рам. Он прятался за раскидистую черемуху и выглядел на удивление ухоженным по сравнению с рядом стоящими сараями, у которых прогнило крыльцо, а темные провалы окон скалились осколками пыльных стекол. Дом прятал тайну. Я почувствовал ее присутствие. Тайна была не злой. Я бы сказал, тенистой, прохладной. Словно сидишь под густым кустом малины, а к тебе сверху пробиваются лучики солнца, превращая сочные, нетронутые никем ягоды в драгоценности.

— Хочешь, пойдем туда, — неожиданно предложил я.

— Не надо, — качнула головой девушка и осторожно погладила отполированное дерево перил. — Там не наша тайна.

«Наша,» — теплой волной отозвалось во мне. Девушка не отстранялась, не отталкивала меня и не собиралась исчезать. Я впивался взглядом то в нее, то в выбранный ею дом. Да что там! Я уже любил этот дом. По малейшей просьбе я готов был кинуться к нему и метелкой из павлиньих перьев отгонять все соринки, жаждущие пробраться к его волнительным тайнам.

Иногда, чтобы полюбить, требуются считанные секунды.

После я часто приходил сюда. И один. И с женщинами. И с молоденькими девчушками. Каждой из них я предлагал выбор. За долгие годы мне выбрали чуть ли не две дюжины домишек. И ухоженных, и заброшенных. С резными верандами и затейливыми крылечками. С кирпичными трубами и огрызками ржавых конусов, из которых упорно взвивались в небо сизые струйки дыма. Но никогда больше мне не показывали тот странный зелено-голубой домик с ярко-белой отделкой. И я никогда не мог найти его сам. Некоторые вещи реальны, пока рядом стоят люди, которые верят в них. Исчезают люди, пропадают и вещи, словно и не видели мы их никогда. Но мне кажется, что домик тот был на самом деле. И если взглянуть искоса, повернувшись к оврагу боком… Я глядел, но удача так и не улыбнулась мне.

— Зачем ты здесь?

Двойной вопрос. Ничтожно тонкий, как линия, и бесконечно широкий, как плоскость. Только бы не ударил острым концом, а позволил скользнуть по лезвию, не порезавшись.

— Просто смотрю, а ты почему пришла сюда?

Говорят, что лучшая защита — нападение.

— Под мостом ветер дует особенно сильно.

Я не спорил. Я глядел под мост. Маленькие мальчишки запускали бумажных голубей. Клетчатые птицы взмывали в небо и безвольно опадали вниз, а вслед летели новые и новые. Ветер играл с голубями, ветер играл с мальчишками. Чуть-чуть впереди. Мы стояли за ним и смотрели на странные игры.

«I Wish A Wind's Girl.» Не только я видел странную девушку, которую прячет ветер. Не мне одному являлась она и задавала вопросы. Я не знаю, что отвечали другие. Но мне до жжения в груди хочется, чтобы когда-нибудь для нее прозвучал Правильный Ответ. Спрашивая, мы всегда ждем ответа, который нам нужен. Каких слов ждала она? Вот бы отгадать. Хотя бы сейчас.

— Любишь загадки? — тонкие губы сжались и снова раскрылись в улыбке, обнажая сахарные конфетки зубов. Кивнув, я повернулся. Опавшие волосы закаменели. Словно статуя стояла рядом. Ветер частенько раздражает, иногда злит. Бывает, что хочется схватить его и, задушив, швырнуть в темный овраг. Те, кто стоят ЗА ветром, не выглядят живыми. Увидев, понимаешь, что ветер жизнь. Забытый параграф учебника природоведения.

— Здесь прячется одна. Поможешь ее разыскать?

Я кивнул. Даже, если за все приходится платить, я готов был платить за Тайну.

— Тогда пошли.

Я торопливо шагнул в сторону.

— Нет-нет, не сейчас. Подожди еще секунду. Я хочу запомнить.

— Как найдем твою потерю, вернемся, постоим еще.

— Нет. Я никогда не оказываюсь два раза в одном месте.

Ее сверкающие глаза рассматривали мое лицо. Тогда я и понял, как взгляд может гладить.

— Идем, — она подхватила меня за руку. — Только не забегай вперед, а то можешь догнать ветер.

Я не хотел обгонять, я хотел просто шагать рядом. Но она всегда оказывалась впереди на полшага.

Мы свернули с каменистой дороги и теперь поднимались в гору по древней лестнице. По виду она была старше моста, что не прибавляло мне уверенности. Но моя попутчица ничуть не боялась и через десять шагов настороженность растворилась. Может быть, потому что пальцы, сжимавшие мое запястье, нагрелись. А может, потому что ветки ив спустились очень низко, образуя тенистую арку.

Стояло то короткое время, когда осень еще можно спутать с ранней весной. Только пламенеющие шарики рябины выдавали тайну, что на деревьях не раскрывающиеся почки, а исчезающие остатки летнего великолепия. Последний парад. Последняя надежда, словно женщина расцветающая за пять лет до полувекового рубежа. Степенная, почти все повидавшая, и вдруг взрывающаяся прежними, почти забытыми эмоциями, так и норовя окунуться во все неизведанное, ранее не познанное. Такая вот была осень, которую безжалостно сек водяными щупальцами бесконечный дождь. Но она, непокорная, бунтовала, вспыхивая красно-желтыми сполохами уцелевшей листвы. Вода придавала блеск и камням, и потемневшим веткам, и пожухлой траве, и тысячам листов и листочков, ждущих своего последнего полета. Словно кто-то не пожалел денег и опрокинул цистерну дорогого лака в тщетной попытке ухватить мгновение и увековечить. А Солнце, вырвавшись на свободу, разбрасывало по мокрой глади камней и листьев волшебные отблески.

Хотелось совершить что-то необычное, героическое. Хотелось найти тайну первым и преподнести в дар, смиренно склонив голову. Но что за тайна скрывалась рядом и где именно она пряталась, я не знал.

— Не это ищешь? — носок кроссовки подцепил раскисший картон коробки и подкинул вверх. Из прорванного днища вырвался миллион капель и звонко растекся по траве вперемешку с вездесущим мусором.

Она легонько качнула головой в вежливом отказе.

— Может ее? — нога ловко крутанула литровую пластиковую бутыль с въевшимся в днище сизым осадком.

— Нет, — голос звучал тихо, словно девушку расстроило мое предложение. А я уже не мог остановиться. Я не мог просто молчать. Почему никто из нас уже не умеет просто молчать? Почему тишина всегда кажется мрачной, гнетущей, мертвой? Особенно, когда нет ветра.

Я потянулся к выгоревшему до бледного оранжа мятому квадратику «Магны».

— Не надо, — остановила она меня. Голос был такой, что хоть плачь.

— Не надо, — повторила она. — Почему ты смотришь вниз?

Я смутился. Я всегда смотрел вниз.

А когда вскинул голову, то…

Со склонов нависали дома. Старые, древнее лестницы. Как люди. Некоторые из них прятали свои года за слоем свежего теса. Некоторые смирились с подступившей дряхлостью и лысели, безвозвратно теряя карнизы и наличники. Один дом прикинулся обычной коробкой, другой являл миру отштукатуренный угол. Приземистый домина, сложенный из белых кирпичей, молодцевато выглядывал из-за плеча своего превращающегося в труху прадеда.

— Где-то здесь, — сказала девушка, стоящая ЗА ветром. — Я чувствую, она недалече.

— Не долечен? — не удержался я. — кто у нас не долечен?

И заработал укоризненный взгляд.

— Спугнешь, — серьезно предупредила она. — Одно неосторожное слово и ветер услышит тебя.

— Прорвемся, — пообещал я. — Как увидишь, гони ее мне навстречу, а я уж не выпущу.

— С тобой нельзя искать тайны, — бесстрастно вымолвила она. Губы сжались натянутой струной, а лицо поскучнело.