Любой человек на его месте уже впал бы в спасительный шок, обратившись бесчувственным телом. Но запас жизненных сил этого француза, который явно не принадлежал к обычным людям, казался безграничен. Наверно, он был способен биться, даже лишившись рук и ног.

Но этот бой ему не выиграть. Потому что любое живое создание, сколь сильно оно ни было, не в силах сопротивляться слугам Госпожи. Жизнь слаба, и эту слабость она вдыхает во все свои творения. Жизнь боится боли и ран, ее хрупкая красота совершенства легко разрушима и непостоянна. Если бы мертвые существа были способны к эволюции, на всей планете не осталось бы ни единого дышащего организма.

Кроме силы и выносливости Госпожа дает своим слугам кое-что еще.

Дирк попытался нащупать кинжал и понял, что того больше нет. Он потерял свое последнее оружие. Вокруг него валялись французские мертвецы, искалеченные «Висельниками», и их арсенал был к его услугам. Дирк подхватил было длинный узкий кинжал, чья рукоять, должно быть, еще хранила тепло чужой руки, но передумал. Таким жалом не взять огромную тушу, разве что если разделать, подобно мяснику, каждый ее сустав. Слишком много жизненных сил. Чертовски, необъяснимо много.

Француз издал очередной страшный рык, звучащий еще менее человечески из-за разорванного рта, и тяжелой быстрой поступью вновь устремился на лежащего Дирка. Все прочее его сейчас не интересовало. В том месте, куда угодил локоть «Висельника», немного повыше широчайшей портупеи, в синем мундире образовалось отверстие, достаточно большое, чтобы просунуть туда руку. Но эта рана тоже не беспокоила гиганта, он двигался почти так же легко, как и прежде. Он был слеплен из жесткого теста, не из того, которое обыкновенно отпускается на простых людей. Если даже это не смогло его остановить, лишь немного замедлить, жизненная сила гипертрофированного тела и подавно была неимоверной. Дирк отбросил кинжал — здесь этот инструмент едва ли принесет пользу. Другая его рука нащупала револьвер, чей шнурок еще тянулся к мертвому офицеру, точно пуповина, связывающая их. Тоже не годится, легкие пистолетные пули не в силах причинить серьезный урон подобному человекоподобному чудовищу.

Глядя, как оно неумолимо приближается, переставляя свои непропорциональные ноги-колонны, Дирк понял, что времени у него совсем мало. Ему нужно оружие — любое оружие. Он слепо зашарил вокруг себя ладонями, пытаясь найти хоть что-то соответствующее. Дважды переходившие из рук в руки траншеи и раньше не содержались в образцовом порядке, теперь же пол был завален обломками, мусором и человеческими телами. Куски ограждений, мотки колючей проволоки, посуда, снаряженные обоймы, каски, газетные листы, катушки проводов, растрепанные карты, походные рюкзаки, лопатки, фляги, обрывки камуфляжных сеток — все это смешалось в бессмысленное нагромождение, в котором невозможно было различить ни единой отдельной вещи. Зыбкое и бесполезное месиво, которое всегда воцаряется там, где порядок уступает место хаосу боя. Ударившись о боковину какого-то ящика, Дирк собирался было оттолкнуть его, мысленно считая оставшиеся до столкновения с гигантом секунды. Но, случайно коснувшись его содержимого, передумал. Новый инструмент, который удобно лег ему в руку, был массивен и непривычен, но настоящий солдат способен управиться с любым инструментом. Даже самым непривычным.

Дирк даже не попытался уклониться от встречи с ревущим от ярости гигантом. Вместо этого он выступил вперед и позволил этой первобытной сокрушающей силе врезаться в него. Это было похоже на попытку остановить несущийся на всех парах трехтонный грузовик. Дирк услышал, как хрустнули под сталью его собственные кости, и понадеялся, что они остались целы. «Висельник» и гигант врезались в стену вместе, слившись воедино, точно гротескное и отвратительное подобие Богемских Сестер[38]. На несколько секунд Дирк перестал видеть противника — поднятые им облака из земли и пыли накрыли траншею, заполнив ее непрозрачным коричневым туманом. Но сейчас ему не требовалось зрение. После очередного сильнейшего удара мир еще трясся, как в беззвучном землетрясении, и собственные движения казались слабыми и неуверенными, но Дирк не стал ждать. Оттолкнувшись ногой от разрушенной стены, он резко подтянулся, мгновенно оказавшись прижатым вровень с французом. Теперь их головы были на одном уровне, и даже в кипящей горячке боя Дирк ощутил секундный приступ тошноты, когда забрало его шлема оказалось прижато к чужому разорванному лицу, из ощеренного рта которого свисали липкие канаты алой слюны и осколки огромных зубов.

Дирк поднял правую руку с зажатым в ней оружием и резко опустил ее на грудь гиганта. Под латным кулаком хрустнуло, когда продолговатый предмет вошел сквозь податливую мягкую кожу и жировую прослойку в тело французского Голиафа. Тот заворчал, видимо боль сумела проскочить в его отгороженное от могучего тела едва брезжащее сознание, и отчасти задеть его. Гигант уставился на странную стальную занозу, засевшую немногим ниже ключицы. Ее идеально ровное тело имело цилиндрическую форму, а в торце располагался небольшой бронзовый глазок. Должно быть, гигант решил, что это очередная разновидность человеческого оружия, слишком маленького и слабого, чтобы навредить ему. А может, он ничего не решил, потому что его сознание было слишком слабо для того чтобы делать выводы и анализировать окружающие события. Поэтому он, забыв про висящего на нем Дирка, просто потянулся здоровой рукой, чтобы вытащить из своего тела этот неприятный предмет, который причинял ему боль. Не подозревая, что на свете существуют вещи вроде трехфунтового пушечного снаряда.

Дирк сжал пальцы в кулак, коротко размахнулся, и ударил прямо в аккуратную окружность капсюля. Сперва ничего не происходило. Ему показалось, что прошло уже несколько секунд, а порох в металлической гильзе даже не думает воспламеняться. Возможно, отсыревший снаряд или…

Сотрясение оказалось столь сильно, что сознание Дирка отключилось на какое-то время. Даже мертвецы могут падать без чувств. Почти четыреста грамм бездымного пороха, превратившиеся в голодный огонь внутри металлической гильзы в полуметре от него, породили достаточно мощную взрывную волну для того чтобы мертвый мозг тряхануло в черепной коробке, заставив окружающий мир пропасть в черно-алой вспышке. Дирк ощутил, что его тело куда-то медленно падает, точно засасываемое черной воронкой, чей жадный рот распахнулся посреди усеянной мертвецами батареи. Французский вояка подевался неизвестно куда, по крайней мере Дирк больше не чувствовал его чудовищной хватки, и не ощущал запаха чужого пота. Солнце погасло, весь мир стал черным, и съежился, словно обожженный. Он начал дробиться на части, и все эти части, разлетаясь в воздухе жирным пеплом, стали беззвучно таять. Дирк почувствовал, что и сам тает, и это ощущение было последним, прежде чем черная волна поднялась и накрыла его с головой, а в ушах прогремел чей-то хриплый нечеловеческий кашель.

«Госпожа, — подумал Дирк, и в краткую секунду перехода от существования к несуществованию ему удалось вплести длинную витиеватую мысль, — Ты призываешь меня? Неужели я уже достаточно послужил тоттмейстерам? Ты вновь открываешь передо мной свой чертог?».

Но когда он вновь открыл глаза, мир все еще был прежним. Грохочущим в рваных спазмах пушечной канонады, затянутый серым дымом и заляпанный остывающей кровью. Дирк лежал в хлюпающей грязи, среди мертвых людей, кажущихся наспех одетыми и брошенными в груду манекенами, обломков и мусора. Небо, висящее над ним, было мутным, укрытым стелющимся туманом, и Дирк понял, что это ветер несет над траншеей остатки пороховых цветов и поднятой земли. Потом он услышал и гул орудий — быстрое злое чавканье скорострельных пушек, утробные хлопки гаубиц, звон полевых пушек. Бой еще не закончился. Он снова в самом пекле — и Госпожа отказалась принимать его раньше времени.

Дирк поискал глазами огромного француза, и долго не мог найти его. Трехфунтовый снаряд «Гочкисса» обладает немалой силой, но разорвать в клочья столь большое тело было бы не под силу даже ему. Потом Дирк нашел его, и понял, почему сразу не опознал — несокрушимый великан довольно сильно изменился. Теперь он походил на огромную рыбину, которую кто-то наполовину разделал, выпотрошив нутро, но сделал это грубо и неряшливо. Его плечи и голова исчезли, и только киселеподобная алая слякоть на стенах траншеи указывала на их существование в прошлом. То, что осталось от француза, лежало, раскинув ноги в разные стороны, останки его внутренностей мокрыми кулями были разбросаны вокруг. Но Дирку все равно показалось, что стоит ему сделать шаг, как свежеосвежеванная туша поднимется и вновь устремится в атаку. Правая рука гудела, точно по ней несколько часов кряду били кузнечным молотом, но ее не оторвало взрывом снаряда, и Дирк был этим вполне доволен. Но успокоится он только тогда, когда снимет доспехи и убедится, что его тело не приобрело за этот бесконечно долгий день новых отметин.