Дмитрий Гусев ("Девять дней одного года") и Сергей Голубков ("Бег") вряд ли могли бы подружиться с Павлом Власовым ("Мать"). Но актерская индивидуальность Баталова роднит этих русских героев, в жизни стоявших по разные стороны баррикад

(Фото: РИА "НОВОСТИ")

- Традиция проводить капустники родилась между тем в вашем любимом МХАТе, многие спектакли которого современники Станиславского не слишком жаловали. Вспомните, что, например, Лев Толстой "Дядю Ваню" просто ненавидел.

- Вы не правы, если думаете, что МХАТ - это только Чехов. Безусловно, не будь Чехова, история этого театра сложилась бы иначе. Но МХАТ - это еще и "Царь Федор Иоаннович", и "Синяя птица", и Островский. Сегодня о мхатовских традициях судят слишком поверхностно. Хотя самое время спохватиться: например, до Художественного театра с его "Братьями Карамазовыми" нигде в мире не играли один спектакль в два вечера. А другие мхатовские инсценировки? С позиции нынешней вседозволенности на сцене эти открытия кажутся ерундовыми, на самом деле они были по-настоящему скандальны.

- Неужели никогда не жалели, что оставили МХАТ еще в 57-м?

- Жалел - это не то слово! Я знал каждый гвоздик под сценой: в какой-то момент во МХАТе служили свыше десяти моих прямых родственников. В свое время родители не пустили меня сниматься в "Тимуре и его команде": правильно не пустили. Они были знакомы с самим Константином Сергеевичем Станиславским и понимали, что я еще не дорос до истинного понимания профессии, что кино может развратить, сбить, увести в сторону от мхатовского способа существования на сцене. И я вырос с верой в этот театр и сохраняю веру в мхатовский способ существования на сцене по сей день. Я всю жизнь мечтал как-нибудь доиграть, дожить до Чехова. Но, видимо, все же упустил свой шанс. Кстати, я ушел из МХАТа именно в тот момент, когда получил назначение на роль Тузенбаха в "Трех сестрах". Но повернуть было невозможно, так легли карты.

У летчиков, когда самолету разрешается посадка, есть команда: высота принятия решения. В этот момент пилот может уйти на второй круг или принять решение садиться. И если самолет разбивается, ответственность несет только летчик. Вот и я в какой-то момент должен был решать: оставаться во МХАТе либо учиться на режиссера.

- Вы часто поднимались на высоту принятия решений?

- Как и все мои современники. Нынешним людям уже не объяснишь, что за ними стояло. Ведь, переехав в Ленинград, я не только менял род занятий, я терял московскую прописку. Или... я даже не знаю, с каким поступком, совершенным сегодня, можно сравнить отказ подписать письмо с одобрением ввода войск в Чехословакию. В 2003 году принимать решение можно гораздо более легкомысленно, чем полвека назад.

- А как, по-вашему, сложилась ваша кинокарьера?

- Феноменально удачно. Меня сделали люди, дарованные судьбой. Они для меня папы Карлы: был поленом, стал мальчиком. И в первую очередь это относится к Иосифу Хейфицу, первым позвавшему меня на главную роль в "Большой семье".

- Тем не менее вы любите повторять, что считаете себя "ненастоящим" актером?

- Ну конечно, я ненастоящий. Истинный актер должен быть готов играть ежедневно, раз за разом. Готовиться к выходу на сцену, к перевоплощению в существо, необходимое для нынешнего спектакля. Другими словами, жить в невероятном, нечеловеческом режиме. Речь не о том, чтобы приходить вовремя на репетицию и вообще блюсти дисциплину. Театр - своеобразный монастырь, и живет он по своему уставу. При этом публика может быть и случайной, невесть зачем забредшей в театр. Настоящий актер играет, исходя из собственных представлений о прекрасном, а не для тех, кто сидит в зале. Достаточно сказать, что классический пример актерского самопожертвования случился просто на репетиции. Когда Николаю Хмелеву, игравшему царя Грозного, принесли весть о предательстве Курбского, ему стало так плохо, что он не успел произнести монолог. И умер.

Такие примеры, а их множество, мне не надо разыскивать по сусекам, достаточно взглянуть на историю МХАТа. Когда Борису Добронравову запретили играть, он продолжал ежедневно приходить в театр: сидел в буфете или в уборной за шахматами. Он не знал другой жизни и в конце концов все-таки ослушался врачей, вышел на сцену, но не дожил до аплодисментов. Я просто не могу поставить себя в ряд рыцарей театра, великих артистов, которых я ви-дел и помню. Назовись я актером, я чувствовал бы себя нечестно по отношению к ним.

- А прославиться в роли настоящих рабочих парней было честно?

- Так то ж в кино. В кино нельзя ни долго раздумывать, ни выкобениваться. Хочешь воплощать персонажей, близких тебе по духу? Ну так сиди и хоти. Сегодня, возможно, мечта стала ближе: можно пойти в сериал, можно заплатить за участие в проекте свои деньги. А я вошел в кино по счастливому трамвайному билету.

- И как: утром поговорив с Ахматовой, вечером шли отображать образ истинного комсомольца из рабочей династии Журбиных? Не испытываете неловкости за такую идеологически верную картину, как "Большая семья"?

- Нисколько. Только постановка такого романа - признанного и одобренного свыше - могла стать реабилитацией для Хейфица, избавить его от запрета на съемки художественного кино. Он ходил - буквально! - в заштопанных рубашках. Потому и взялся за Кочетова - самого, пожалуй, кондового из всех советских литераторов. Кочетов, кстати, приходил на съемки, стучал палкой. На самом деле я уверен, что роман никто не читал, это было выше человеческих сил. Начальство узнало его содержание, только когда картина была готова. Но мы снимали картину, как работницы плетут кружева: из простых, дешевых ниток пытались сплести тонкий и неповторимый узор. Очень старались сделать этот материал живым.

- В результате вы навечно застряли в образе "современного героя"...

- Кино всегда приклеивает к лицу маску. Бабочкин умер Чапаевым, хотя не был на него даже похож. Уже играя шофера в "Деле Румянцева", я понимал, что воздвигаю непреодолимую стену между собой и любимым Чеховым. Когда затеялась история "Дамы с собачкой", в "Крокодиле" появился фельетон: мол, Баталов будет играть Гурова, как смешно! Наверное, власти решили: ну да бог с ним, какая-то там собачка, пускай попробует. Потом мне посчастливилось сыграть совсем не героев в "Живом трупе", в "Беге". Но не было такой роли, за которую меня не ругали бы. "Даму с собачкой" пропесочили в "Искусстве кино" вообще до выхода фильма на экран. Это все равно что описывать последствия падения метеорита в то время, пока он еще летит.