- Я знаю, что надо делать, - сказал он.

- Господи, да сколько же можно об этом Артуре Джири, - возмутилась жена. - Мы говорили уже совсем о другом, и, поверь, нам было не скучно.

Робинсон не сводил с нее глаз.

- Можешь говорить о чем угодно. А я пойду звонить Морису Блейкни.

- Морису Блейкни? - Доултон наморщил лоб. - Сотруднику Грейсона?

Местную психиатрическую клинику, официально называвшуюся "Больница и клиника Чарльза Грейсона", все именовали просто "Грейсон".

- Он принимает больных и без направления, - добавил Робинсон и стоя допил виски. - Мы с Дженифер немного знаем его.

- Ты собираешься позвонить ему и рассказать об Артуре Джири? недоверчиво спросила Дженифер.

- Если он дома. Если нет, позвоню завтра утром. Нельзя терять времени.

- Боишься, что Артур Джири бросится под поезд или совершит еще что-нибудь?

- Что Артур Джири может сделать, а что нет, меня не касается, - отвечал Робинсон, сознавая, что, если теперь не настоит на своем, жена так и будет командовать им всю жизнь. - Я только знаю, что он болен и об этом следует известить врача-специалиста.

- Будьте осмотрительней, - предупредил Доултон. - Как бы с вас не взыскали за оскорбление личности.

Он робко улыбнулся, сжав зубами трубку.

- По мне, лучше пусть взыщут, чем думать, что я был рядом и не помог больному.

Он вышел в холл, где находился телефон, надел очки и набрал номер доктора Блейкни.

В привокзальной гостинице Джири снимал номер с ванной. Поначалу он было хотел взять себе другой, но дня через два решил, что иметь для ночного отдыха уютный уголок с маленькими удобствами вовсе не помеха его жизни на вокзале.

Было одиннадцать вечера того самого дня, когда Джири встретился с Робинсоном. Он только что принял ванну и обтирался полотенцем. Уже приготовил пижаму - собирался лечь пораньше. Стал вытирать спину - и вдруг понял, что ложиться так рано нельзя. За весь день он ни с кем словом не перекинулся. Ранним утром, разглядывая витрины киоска, он наткнулся на интересную книжку, автор которой в свое время работал с ним в одном институте. Книжка была научно-популярная, но в ней были кое-какие свежие мысли, и Джири давно собирался ее прочитать. Купив книжку, он тут же, за завтраком, начал читать, да так и читал целый день и размышлял над ней. Вот время незаметно и пробежало, а сейчас, стоя возле кровати, он почувствовал, что его тянет к людям, и решил спуститься в кафе выпить чего-нибудь на сон грядущий.

Он начал одеваться. Чашку чая или кофе? И то и другое взбодрит его, потом не уснешь, а пить на ночь алкоголь, чтобы успокоиться, у англичан не принято. Горячее молоко? Блестящая идея. Надо бы прихватить с собой фляжку и плеснуть в молоко чуточку виски. Конечно, чтоб никто не заметил, а то ведь у англичан так не принято. Он даже улыбнулся, завязывая галстук. Горячее молоко, люди, глоток виски, ну, может, пролистать еще раз книжку бывшего коллеги. Там есть кое-какие места, которые он хотел перечитать внимательнее. Тогда она прочно осядет в мозгу, и можно будет не спеша поразмыслить над ней.

Джири сунул в карман плаща фляжку с отличным шотландским виски. Умиротворенный и довольный, он спустился в лифте и вышел на вокзал. Там еще толпился народ. Платформы пустеют лишь после полуночи. Но Джири после полуночи, как правило, уже в постели.

Он толкнул дверь ближайшего кафе. На вокзале их три, а это - самое неуютное - закрывалось позже остальных. Ясно, администрация решила, может и не отдавая себе в этом отчета, что опоздавшие пассажиры должны радоваться тому, что есть, и вовсе не обязательно предоставлять к их услугам просторное и радующее взгляд помещение. Джири частенько заглядывал в это кафе, там было два зала. Пройдешь с подносом вдоль стойки, где тебя обслужат, по проходу, отгороженному перилами, и можно сесть за столик в этом же зале или перейти под аркой в соседний. Наверняка это помещение, как и вся старая часть вокзала, предназначено было для других целей. Зато из-за стойки второй зал не был виден, поэтому можно разрешить себе какую-нибудь вольность, например после одиннадцати часов плеснуть виски в стакан горячего молока, официанты не заметят.

По этой и другим схожим причинам посетители предпочитали второй зал, там им никто не мешал. Хватившие лишку заходили сюда вздремнуть часок-другой, уронив на столик голову. Бродяги обменивались тумаками, а подростки в темноте под столиками покупали и продавали героин.

Джири взял стакан горячего молока, прошел во второй зал, сел и осмотрелся. Ему хотелось понять, что именно делает зал таким отталкивающе уродливым. Остановиться на чем-нибудь было трудно, здесь все уродливо формой, цветом или тем и другим вместе. Да, глаз задержать не на чем: в этот притон стекались люди усталые и издерганные, странно еще, подумал Джири, что прямо здесь не происходят то и дело самоубийства.

Ему-то было очень даже весело. Он устроился в дальнем углу и видел весь зал как на ладони - и наконец понял, что самое безобразное тут - стулья, стоявшие у противоположной стены. Их металлические ножки были привинчены к полу, плоские вращающиеся сиденья обтянуты искусственной кожей. Джири разглядывал стулья, и казалось, они доверительно делились с ним всеми тайнами современного массового общества. Ты не имеешь права двигать стулья по залу: они закреплены на одном определенном, положенном им месте, но ты можешь их вертеть. Куцая свобода! Ничего для утешения, все - для удобства. Металлические стулья-грибы скалились, как вставные зубы, в зловещей ухмылке.

Джири не спеша опустил руку в карман и нащупал фляжку. Отвинтил крышку и, отмерив ровно Две порции виски, вылил их в горячее, исходящее паром молоко. Он вообще любил выпить немного виски на ночь; но теперь главное не пристраститься к выпивке. Не поддаваться искушению увеличить вечернюю дозу.

Закончив эту операцию, он завинтил крышку, поднес стакан к губам и тут сообразил, что к нему кто-то обращается.

- Вот это в самом деле друг в этакую холодрыгу. Это уж как пить дать.

Джири обернулся. Старик ирландец весьма дорожил такой дружбой, это было заметно по его тяжелому багровому носу и желтым полуприкрытым белкам глаз. Он расплылся в радостной улыбке и проковылял к столику Джири.