Самое новое и новейшее время, обременённое всевозможными чудесами науки и нарастающими завоеваниями в области всевозможных знаний, всё-таки, платит известную дань старинной тьме неведения, только привязывая древние суеверия и «запуки» к изменчивым требованиям моды. Так, мы видим, что различным камням приурочиваются различные метафорические свойства; алмаз — чистота и невинность, сапфир — постоянство, красный рубин — страсть, розовый рубин нежная любовь, изумруд — надежда, топаз — ревность, бирюза — каприз, аметист преданность, опал — непостоянство, сардоникс — супружеское счастье, агат здоровье, хризопраз — успех, гиацинт — покровительство (относится к купцам и артистам), аквамарин — неудача. Каждый месяц в году имеет свой счастливый камень: январь — гранат, февраль — аметист, март — яспис (яшма), апрель сапфир, май — изумруд, июнь — агат, июль — сердолик, август — сардоникс, сентябрь — хризолит, октябрь — аквамарин или опал, ноябрь — топаз, декабрь хризопраз. Это аллегорическое значение счастливых камней, кажется, придумано торговцами, для более успешного их сбыта. Кроме этой, так сказать, постоянной моды на известные камни, есть ещё мода переходящая, часто уже решительно ничем необъяснимая, кроме прихоти и каприза. Так, перед началом великой французской революции во Франции была мода на янтари с насекомыми, — эта мода перешла впоследствии к нам. В начале XIX столетия Западная Европа ввела в моду дендриты, т. е. камни с рисунком растений и деревьев; в тридцатых годах господствовала мода на гиацинты, в сороковых годах — на ониксы, в 60-х годах в Париже на оливин, в 1870-х годах в Вене вошёл в моду кровавик (гематит), а в Англии в это время самым модным камнем был "кошачий глаз". В пятидесятых годах в России вошли в моду опалы, как любимый камень императрицы Александры Фёдоровны, но императрица Евгения никогда не носила опалов, как камней, предвещающих несчастие, — репутация несчастного камня за опалом установилась давно, вероятно, за его изменчивый цвет и быструю сравнительно разрушаемость. Все эти нынешние моды являются как бы наследием и отголоском далёкого прошлого. Так, ониксы были модным камнем греков и римлян, как самый лучший материал для их камей, гиацинты были в моде в XV и XVI столетиях, хризопраз в XVIII столетии и т. д. В общем можно сказать только то, что время камней как бы миновало, и наши бабушки лучше понимали немой язык самоцветов, чем внучки. В будущем, когда заиграет дешёвый поддельный камень, вероятно, люди окончательно освободятся от этой страсти украшать себя самоцветами, как не украшают себя сейчас простым стеклом, что ещё в моде у дикарей, не познакомившихся с стеклянными фабриками.

Мы думаем, что самородный самоцвет останется ценностью всегда, только как предмет для минералогических коллекций да для тех неисправимых любителей, которые не променяют его ни на какое ухищрение новейшей техники. Для таких любителей драгоценный камень не мёртвый минерал, а что-то живое, одарённое живыми свойствами. В самом деле, около самоцвета не даром же вырос этот лес суеверия, поэзии и религиозных уподоблений. В камне есть своя жизнь, тёмная и неисследованная, проявляющаяся в форме кристаллизации, в сопутствии известным горным породам, в антипатии к другим, в отношениях к свету, электричеству и химическим реагентам. Именно эта кристаллическая форма встала на границе, отделяющей органическую природу от мёртвой материи, и человеческий глаз пытливо ищет здесь ответа своим внутренним свойствам, запросам и тёмным органическим движениям. Мёртвая земля смотрит на человека этими цветными глазами, говорящими о тайниках скрытой в ней жизни. Это "последняя улыбка" цепенеющей в мёртвом холоде неорганизованной природы. В самом деле, одни камни выигрывают при ярком искусственном освещении, как бриллианты, изумруды, рубины и опалы, другие, напротив, теряют свой блеск, как сапфиры или шерлы; некоторые камни меняют совсем цвет при искусственном освещении, как александриты, третьи прекрасно электризуются, как корунды, турмалины (шерлы тож), аметисты, хризолиты, топазы, четвёртые обладают фосфоризацией, т. е. способностью светиться в темноте, как алмаз или нагретый плавиковый шпат, пятые легко изнашиваются, как опал, шпинель, хризолит и почти все, за немногими исключениями, теряют свой цвет под медленным влиянием солнечных лучей, ту "первую воду", о которой мы говорили выше. Наука замучилась, придумывая названия для разных цветов, какими играет драгоценный камень: есть цвет селадоновый (берилл), кармазинно-красный (рубин), шпейсово-жёлтый, лавендулово-синий, шмальтово-синий, горно-зелёный (берилл), спаржевый, чижовый, восковой, медовый, гороховый, коломбиново-красный (альмандин), печёнково-бурый и т. д. Кстати, отметим здесь характерную особенность русских минералогов скрещивать вновь открытые минералы именами разных милостивцев и вообще знатных персон, так что по этим названиям можно проследить, с одной стороны, коловратные судьбы нашего горного ведомства, а с другой — отлившееся в этой форме горное идолопоклонство. Есть волхонскоит, демидовит, разумовскит, румянцевит, строгановит, уваровит, — словом, целая и характерная коллекция придуманных рабьими умами названий, чтобы угодить сильному человеку, подольститься к вельможе и просто вильнуть хвостом за хороший обед, случайную подачку или доставленный лакомому учёному какой-нибудь приятный «случай». Это лакейство не к лицу серьёзной науке, а, ведь, минералогия — наука. Возьмите другие науки, где вы найдёте эту идолопоклонствующую номенклатуру и, наконец, название вновь открытых минералов, общее достояние всей науки, которой решительно нет дела до наших минералогических ласкательств? Простой мужик, когда найдёт новый камень, окрестит его характерно, метко, сильно: смольяк (раух-топаз), моховик (горный хрусталь, проросший кристаллами рутила или чёрного шерла), сивяк, а не будет подлаживаться под своего деревенского кулака или вообще благодетеля, потому что не такое это дело.

Почти весь добытый на Урале самоцвет поступает в Екатеринбург, этот город золота и драгоценных камней. Те камни, которые перехватит Самошиха и другие мурзинские скупщики, сравнительно составляют только ничтожную часть. Екатеринбург остаётся в этом отношении центром, куда стягиваются самоцветы со всего Урала, — здесь и гранильщики, и каменные торговцы, и собиратели коллекций, и просто любители. В сущности говоря, на местах добычи вы редко что найдёте, и если найдёте, то купите втридорога, а весь товар уходит в Екатеринбург и здесь расценивается по установившейся норме. Именно здесь можно, как в фокусе, проследить дальнейшую судьбу каждого самоцвета и те мытарства, через какие он должен предварительно пройти, прежде чем попадёт в руки покупателя. Екатеринбург скупает всё сырьё и превращает это сырьё в изделия, вообще создает из самоцветов предмет рыночной ценности. Это длинный и — если так можно выразиться — болезненный процесс, гораздо более трудный, чем самое добывание самоцветов, в каких бы примитивных формах оно ни производилось.

Нужно предварительно оговориться, что фигурирующие на екатеринбургском рынке самоцветы строго распадаются на три категории: в собственном смысле драгоценный камень, камень поделочный и камень, как предмет для минералогических коллекций. О драгоценных камнях, как топазы, бериллы, изумруды, фенакиты, рубины, сапфиры и аметисты, мы уже говорили в предыдущей главе. За ними непосредственно идёт полудрагоценный, поделочный камень, как раух-топаз и горный хрусталь вообще, ляпис-лазурь, малахит, орлец, целый ряд халцедонов и некоторые виды яшм, а ещё ниже стоит разряд дешёвых яшм, некоторые песчаники и сланцы. Из этих последних приготовляют вазы, памятники, колонны, подоконники, ступеньки для лестниц, разные постаменты, накладки и просто плиты. Поделочный дешёвый камень занимает, пожалуй, больше рабочих рук, чем самоцвет, и каменные изделия из него расходятся по всей России, составляя славу Екатеринбурга. Остаётся третий разряд камней, который захватывает оба первых: это — камень специально для минералогических коллекций. Ценность здесь определяется чистотой кристаллизации, новыми комбинациями, редкостью и оригинальною формой. Для минералогической коллекции идёт всякий камень, и часто отдельные штуфы, негодные для огранки или вообще поделки, оцениваются сотнями и тысячами рублей. Истинный любитель-коллектор не пожалеет ничего, чтобы не упустить какого-нибудь unicum'а.[6] Соперниками коллекторов-минералогов являются учебные коллекции, составляемые для разных учебных заведений. Таким образом, никакой камень не пропадает: если самоцвет не годится для огранки, он поступает в коллекции, как штуф, и туда же идут обрезки и обломки от поделочных камней, как орлец, ляпис-лазурь и яшмы. В этом хозяйственном круговороте ничто не пропадает; даже те осколки, которые негодны для минералогических коллекций, идут на горки и на рельефные картины из камня. Как видите, каменная промышленность установилась прочно и выработала целый разряд своих специалистов, как гранильщики, мелкие торгаши, скупающие камни из первых рук, коллекторы по профессии и крупные торговцы каменными изделиями. Обделка камней вышла уже за пределы Екатеринбурга и ведётся в пригородных селениях, как Верх-Исетский завод или завод Берёзовский.