— О мужике и разговору нет, — рассказывал мне один такой мастер, — где же ему понять, как я обкарнаю камень!

В казённое время, когда ещё на гранильной фабрике мы работали, так доставили один редкостный камень из Златоуста. К нашим он не подходящ: иссиня-зелёный… ни он сапфир, ни он топаз, ни кианит… По-нонешнему ежели будем говорить, так прямо сказать: эвклаз. Один такой камень и был… Вот начальник приносит нам его и говорит: "Выгранить три камня… Размерял сам всё: и так, и этак, и ещё так. Голову, — говорит, — оторву, ежели плутовство какое ваше покажете". При Глинке было, так оно не то что голову, а всего бы в порошок истёрли… Ну, сделали три камня, а четвёртый украли. Уж тут на глазах у самого начальника, который сам нас учил гранить камни-то, где же мужику углядеть?

В общем можно сказать только одно, что появление самоцвета на рынке обставлено тысячью роковых случайностей, потому что и добывание самого камня простая случайность, а не правильно организованный промысел. На мурзинских копях сложились крестьянские артели, как своего рода старатели в золотопромышленном деле, но эта организация слишком слаба и распадается при первом соблазне. Члены артели не доверяют друг другу, утаивают хорошие камни и вообще ведут дело себе на уме. Интересный случай рассказывал один горный чиновник именно про такой "артельный камень". Поступив на Урал на службу, он не замедлил отправиться в Мурзинку, чтобы на месте купить дешёвых самоцветов. В Мурзинке ничего не оказалось, и он проехал в Алабашку, вместе с своим денщиком. В Алабашке на квартире за самоваром чиновник завёл с хозяйкой разговор насчёт камней.

— Какие у нас камни, барин, — отвечала уклончиво молодая, красивая женщина. — Вот хозяина дома нет, у ево спроси… Он с артелью ищется по копям.

— А у вас нет камней?

— Своих-то нет. А тебе разе надо?

Разговорившись, хозяйка рассказала, что, действительно, у них, в подполье, лежит один «камешок», только он артельный. Потом она спустилась в подполье и принесла прекрасный зеленый берилл.

— Продай, красавица.

— А муж?

— А ты не говори.

— Он и то забыл про камешок-то.

— Ну, вот то-то и есть.

Начался торг, закончившийся пятью рублями. На беду, денщик, не бывший свидетелем этой сцены, видел только конец её, когда барин отдавал бабе деньги. Побродив по Алабашке и купив несколько камней, чиновник вечером вернулся к себе на квартиру и улёгся спать. Хозяйка тоже дремала где-то на полатях. В самый трогательный момент, когда первый, самый крепкий сон охватывает человека, под окном раздались два пьяных голоса.

— Нет, ты то рассуди, голова, — с пьяной настойчивостью повторял голос чиновничьего денщика, — за что барин будет давать бабе пять цалковых, а?.. Своем глазам видел.

— И она, тварь, взяла?

— Говорю, на глазах… За что, например, простой деревенской бабе и вдруг за здорово живёшь, например, пять цалковых? Тебя-то дома нет, бабёнка одна толчётся у барина перед глазами, вот и дотолклась… Ты её спроси.

— Ах, она… да я….

Это был сам домовладыка, ходивший с денщиком в кабак. Вернувшись в избу, он принялся за жену.

— Ты брала у чиновника пять цалковых, змея? За какие-такие твои сласти он такими деньгами расшвырялся, а?…

Бабёнка, конечно, отпиралась и голосила, а когда явился благородный свидетель в лице пьяного денщика, то повинилась, что, действительно, взяла от барина пять рублей «так». Муж окончательно почувствовал себя "в своём праве" и принялся колотить жену на смерть. Положение чиновника оказалось самое скверное. Ничего не оставалось, как выйти из своей комнаты и вступиться за избиваемую бабу.

Произошла новая горячая сцена. Остервенившийся "в своём праве" муж бросился на чиновника, тот схватился за револьвер, пьяный денщик бежал.

— И за что ты ей пять цалковых давал? — приставал мужик, несколько усмирённый видом револьвера.

— Да так дал. Деньги мои, и я могу ими распоряжаться. Вижу, живут люди небогатые, я и подарил… Отчего ты меня не спросил сначала, я тебе сказал бы то же самое.

— Омманываешь…

Дело кончилось тем, что мужик отнял деньги у жены и убежал с ними в кабак, откуда уже был привезён мертвецки пьяным. Бабёнка, всё-таки, несмотря на побои, укрепилась и не выдала секрета, а чиновник подарил ей другие пять рублей уже без благородного свидетеля. Всё-таки "артельный камень" обошёлся легкомысленной бабёнке дорого.

Гранильный промысел в России ведёт свое начало от великого царя Петра I, который основал первую гранильную фабрику в Петергофе; она называлась "алмазною мельницей". На Урале первым основателем гранильного промысла является знаменитый историк Татищев.

Кое-какие самоцветы были известны на Урале, а, главным образом, горные хрустали, для которых уже существовало своё название — «тумпасы», вероятно, испорченное слово топаз. Так, крестьянин Тумашев из слободы Мурзинки ещё в 1667 г. нашёл 3 топаза, 3 камня "с лаловыми искрами" и 2 изумруда. Малахит из знаменитого Гумешевского рудника тоже был известен, как некоторые яшмы и мраморы.

В 1748 году русский механик Бахирев основал "шлифовальные мельницы". В 1765 году организовалась специальная "горная экспедиция мраморной ломки и прииска цветных камней".

Таким образом, было положено основание в Екатеринбурге гранильной фабрики, которая сначала находилась в ведении министерства финансов, а в 1811 г. перешла в ведомство кабинета его величества, в каковом остаётся и до сих пор. Эта гранильная фабрика послужила рассадником для образования лучших мастеров по всем отраслям каменного промысла: огранка и шлифовка цветных камней, резьба печатей, поделки из горного хрусталя, яшм, малахита, орлеца и мраморов. Можно только пожалеть, что вместе с «волей» эта фабрика очутилась в неопределённом положении: работы сокращены наполовину и вообще дело сводилось постепенно на-нет. Благодаря этому каменный промысел в Екатеринбурге не делает ни шагу вперёд, а только повторяет старые образцы, рисунки и модели. Старые мастера, выучившиеся на гранильной фабрике, быстро вымирают, и судьба резчиков печатей особенно поучительна в этом отношении: остающиеся старые мастера наперечёт. Между тем, екатеринбургская гранильная фабрика за свои изделия на всех русских и заграничных выставках получала самые почётные награды, и "екатеринбургская грань" известна даже у парижских ювелиров: лучшие мастера за границей удивляются искусству екатеринбургских гранильщиков в расположении фасеток (фасетка — грань) и вообще чистоте работы.

Прибавьте к этому необыкновенную дешевизну этой работы, и вы увидите, что екатеринбургская гранильная фабрика просуществовала больше 100 лет не даром, а между тем, на неё из казны отпускалось ежегодно всего по 20 000 руб. Остаётся пожелать, чтобы эта фабрика возродилась из пепла и праха забвения с новыми силами и не только восстановилась бы в прежних размерах, но ещё расширила бы свою деятельность, особенно в смысле профессионального обучения, потому что главный недостаток екатеринбургских каменных изделий, это — плохой рисунок и вообще аляповатость.

Бывшая в 1887 г. в Екатеринбурге научно-промышленная выставка развернула полную картину настоящего положения каменной промышленности со всеми её достоинствами и недостатками, и тогда же возникла мысль о необходимости основания именно в Екатеринбурге рисовальной школы, применительно к потребности в техническом рисунке, но эта благая мысль как-то совсем заглохла, как и состоявшееся решение основать в Екатеринбурге промышленный музей, в котором мастера могли бы учиться уже по готовым изделиям. Но, во всяком случае, как бы пассивно земство и город не относились к этим двум настоятельно необходимым учреждениям, их открытие — только вопрос времени: они будут…