Спецназовцы начинали собираться в нижних коридорах Южной больницы. Они-то и услышали крик за закрытой дверью морга. Он был слабым, и слов разобрать не удалось. Когда же они осторожно приблизились, то различили короткий стон. Вскоре они увидели стонавшего. Он лежал поперек коридора, упершись головой в дверь морга. У него было сильное кровотечение: голова и ноги окровавлены, причем с первого взгляда ясно, как быстро он теряет кровь, так что требовалась немедленная помощь. Они приготовились к худшему, однако больше ничего не происходило. Несколько минут спустя спецназовцы, прикрывая друг друга, подползли к раненому. Его перетащили в безопасный участок коридора и положили на носилки. Спецназовцы были отлично подготовленным элитным подразделением, поэтому работали слаженно и без единого лишнего движения. Они не торопились: продвигались шаг за шагом, не быстрее и не медленнее, чем следовало. Им не надо было объяснять, что найденный в коридоре человек мог быть наживкой.

Когда двенадцать минут спустя каталку доставили в смотровую рядом со штабом, располагавшимся в отделении неотложной помощи, там уже был сгорающий от нетерпения Эверт Гренс. Ему сообщили по рации, что раненый – студент-медик по имени Йохан Ларсен, что он – один из пятерых заложников и что женщина, которая сегодня после ланча пробралась в своем больничном халате в морг, только что раздробила ему оба коленных сустава, выстрелив в парня из крупнокалиберного пистолета, а вдобавок еще несколько раз приложила его рукояткой по лбу. Гренс вскочил, как только носилки внесли в помещение. Он попытался установить контакт с раненым, но врачи неотложки решительно его оттолкнули. Пусть подождет, пока они окажут парню первую помощь.

У Эверта было много вопросов.

И ему позарез нужны были ответы.

Лидия Граяускас снова села на стул перед оставшимися четырьмя заложниками. Она выдохлась: за последние несколько минут ей пришлось здорово потрудиться.

Сразу после своего выстрела она поняла, что этого недостаточно. Прежде всего необходимо показать, что намерения у нее более чем серьезные. Она требовала, чтобы с ней считались. Однако по-хорошему они не понимали, так что…

Когда он навалился на нее всем телом, совершенно так же, как те, другие, она тотчас поняла, что должна применить силу.

Давить на них, ломать их волю снова и снова, так, чтобы страх перед нею не покидал их ни на минуту.

Новые попытки заложников освободиться ей абсолютно ни к чему, потому что в следующий раз удача могла оказаться и на их стороне.

Она лежала на полу рядом со стонущим студентом, который судорожно пытался дотянуться до своего правого колена. Она встала, окинула тяжелым взглядом четверых заложников у стены и снова помахала у них перед глазами пистолетом:

– Not again. If again. Boom.

Затем она подошла к лежащему на полу раненому парню и встала над ним. Она еще раз помахала пистолетом перед теми, кто стоял на коленях у стены, произнесла «boom» и прострелила ему второе, левое колено. Он снова вскрикнул, а она наклонилась над ним, посмотрела на четверых, сказала «boom, boom» и сунула дуло ему в рот. Так она стояла, пока он не затих, потом ухватила пистолет поудобнее и двинула рукояткой ему в лицо. Он немедленно потерял сознание. Она била его так, как когда-то били ее. Затем она сняла взрывчатку с его плеч, ткнула пальцем в сторону студентки и седого, немного ослабила веревку у них на руках и жестами показала, чтобы они выволокли несчастного за дверь и бросили в пустом коридоре.

Сама она сидела молча, направив на них пистолет.

Посмотрим. Что скажут там, наверху. Услышав, что она стреляет в заложников, небось сами попросятся поговорить.

И это хорошо.

Из его рассказа они поймут, что она настроена серьезно, что так просто она не сдастся и отныне она требует к себе уважения.

Она хотела говорить с ними.

С теми, наверху.

И больше она ждать не станет.

Она поговорит с ними о своих требованиях.

Она снова показала жестом, чтобы студентка взяла телефон и набрала номер. Третий раз. Третий раз она звонит им. В первый раз, чтобы они поняли, что у нее заложники. Затем – чтобы услышать четырнадцать длинных гудков. И наконец сейчас.

Девушка набрала номер и приложила трубку к уху седого.

Он подождал. Потом покачал головой:

– Dead.

Она услышала, что он сказал, но не была уверена, что поняла правильно. Она взмахнула пистолетом:

– Again!

– Dead. No tone.

Седой врач положил руку себе на горло, как делают актеры в американских фильмах, когда кого-то зверски убивают, и дважды произнес: dead.

Она поняла. Встала, по-прежнему угрожая ему пистолетом, подошла к стационарному телефону, который висел на стене у них над головой.

Подняла трубку, послушала – сигнала не было.

Оба телефона. Ее возможность начать переговоры. Они их отключили.

Она закричала на заложников. Они не понимали по-русски, так что ей пришлось яростно жестикулировать. Она показывала на кладовку, где стояли носилки, шкаф для документов и висел электрический щиток. Они с трудом поднялись, еле разогнув ноги и спины, затекшие после долгого стояния на коленях, перешли к другой стене и уселись там! Она знала, что теперь они будут слушаться ее беспрекословно, но все равно махала пистолетом и несколько раз произнесла: «If again boom». Потом она заперла дверь и пошла, огибая стоящие тут и там каталки с трупами, к большой синей двери в противоположной стене.

Она открыла ее и проникла в большой зал, где, собственно, и находился морг.

Йону Эдвардсону было всего тридцать четыре, когда его назначили командиром оперативного подразделения при национальной службе отрядов особого назначения. Языковая школа, университетский курс русского языка и дипломатии, высшая школа полиции и несколько лет работы позволили ему обойти всех претендентов на эту руководящую должность. Конечно, за спиной у него болтали разное, как всегда бывает, когда кому-то сопутствует удача в карьере. Но на самом деле он был для полиции настоящей находкой: умный, приятный в общении, такой не станет подсиживать конкурентов и хвалиться собственными заслугами.

Эверт Гренс встречался с ним много раз. Друзьями они не стали, да Гренсу это было и не нужно. Ему хватало того уважения, которое он испытывал к профессионализму Эдвардсона. Он радовался, что именно этот человек сейчас был рядом с ним в ярко освещенной прозекторской, которую превратили в штаб по освобождению заложников, убрав на время носилки и скальпели.

Эдвардсон взял Гренса за локоть и отвел его в сторону от студента-медика, который лежал на каталке с пузырем льда на каждом колене.

– Можешь не допрашивать его. По крайней мере сейчас. Я попросил одного из моих людей переговорить с ним по дороге сюда.

Эверт внимательно слушал, поглядывая на врача, который возился с раненым.

– Мне нужно все.

– Всего сейчас ты не получишь. Потом допросишь его подробно. А пока послушай: этот парень, Ларсен, уверен, что там взрывчатка, и это семтекс. Он не говорит, откуда ему это известно, но уверен в своей правоте. Она облепила взрывчаткой каждого из заложников да еще дверь, которая ведет в морг. У нее есть детонаторы, и он не сомневается, что она их использует, если понадобится. Ты понимаешь, что это значит?

– Думаю, да.

– Мы не можем начать штурм. Это просто невозможно. Если полезем туда, можем потерять заложников.

Эверт Гренс повернулся к Эдвардсону и раздраженно хлопнул ладонью по столику из нержавеющей стали. Хлопок получился громкий, к тому же столик завибрировал от удара.

– Ничего не понимаю. С того момента, когда она раздобыла оружие, я ничего не могу понять!

– Он сказал, что она не спускает с них глаз. Это их пугает. Она знает, где что находится. И она здорово подготовилась, понимаешь? Прихватила с собой веревку, чтобы их связать, и все, что нужно… А взрывчатки там столько, что нас отсюда вынесет к чертям собачьим.