— Вы поменялись бы с ним экипажами? — немедленно перешёл в наступление Стэн.

— Ну, пожалуй… — Иштван замялся.

— Так да или нет?

— Да, поменялся бы. Конечно, я бы сделал кое-какие перестановки, но костяк оставил бы в неприкосновенности.

— Значит, всё дело в молодости Слободана, — подытожил Стэн. — Между прочим, в наших с ним судьбах много общего. Меня с детства учили править, его — водить корабли. Я стал князем в шестнадцать лет; он в таком же возрасте — капитаном. Неужели в свои девятнадцать я был дрянным правителем?

— Что вы, газда Стэнислав! — запротестовал Иштван, поражённый таким, на его взгляд совершенно неуместным сравнением. — У вас случай особый.

— И чем же он особый? Тем, что я сын святой Илоны? Или что я колдун?

Капитан в замешательстве опустил глаза. Ни для кого не было секретом, что Стэн и его сестра Марика обладали колдовским даром, унаследованным ими от матери, но прямо говорить об этом считалось признаком дурного тона. Официальная церковь Империи сурово осуждала любое колдовство и волхвование, а самих колдунов объявляла в лучшем случае шарлатанами, в худшем же — пособниками нечистой силы. Исключения делались крайне редко и, главным образом, по политическим соображениям. Но даже в кругу этих избранных покойная княгиня Илона всё равно была исключением — восемь лет назад Священный Синод причислил её к лику святых Истинной Церкви Господней, а спустя два года Массильский Собор подтвердил канонизацию, провозгласив святую Илону покровительницей Гаалосага — сиречь, всех земель в западной части Империи. Впрочем, отцы церкви избегали обсуждать вопрос о возможной принадлежности княгини Илоны к презренному племени чародеев. Они утверждали, что сила, позволившая спасти страну от нашествия друидов, была ниспослана ей свыше, а посему Стэн и Марика находились как бы под защитой святости своей матери, и открыто называть их колдунами было, по меньшей мере, неосмотрительно. Это могло быть расценено, как попытка опорочить имя наиболее почитаемой в Гаалосаге святой, — благо ни Стэн, ни Марика никогда не пользовались на людях своими необычайными способностями, которыми (в чём почти никто не сомневался) они всё-таки обладали…

После длительных раздумий Иштван осторожно сказал:

— Государь, вы поставили меня в весьма затруднительное положение. Если вы… э-э… колдун, то не такой, как другие. И ваша святая матушка… ей не ровня всякие там знахари, волхвы, заклинатели и прочая нечестивая братия. Все они вместе взятые не смогли бы совершить того, что сделала госпожа княгиня с благословения Господнего.

— Я тоже не смог бы, — невозмутимо промолвил Стэн.

— Но… — Опять заминка. — Вне всяких сомнений, благодать Божья, снизошедшая на вашу матушку, коснулась и вас с госпожой Марикой; иначе просто быть не могло. Ваш дар никакой не колдовской, а…

— Так какой же он?

Иштван развёл руками:

— Ну, я даже не знаю, как его назвать. Какими бы способностями вы ни обладали, ясно, что они не от дьявола.

— А как насчёт других колдунов?

Иштван поморщился. Его коробило от того, что сын святой Илоны упорно причисляет себя к колдунам. Со всей возможной твёрдостью он произнёс:

— Газда Стэнислав, вы очень огорчите меня, если станете утверждать, что вы такой же, как эти… нечестивцы, именуемые колдунами.

— Я не такой, как они, — сказал Стэн почти ласково. — И моя сестра не такая. И наша мать, конечно же, была не такой.

— Хорошо хоть это вы признаёте, — облегчённо вздохнул Иштван. — Вы уж, государь, будьте поосторожнее с такими словами. Ведь многие видят вас нашим будущим императором.

«В том-то и беда, что многие, — угрюмо подумал Стэн. — Но не те, кто надо».

Стэн отдавал себе отчёт в том, насколько призрачны его шансы на императорскую корону. Во-первых, он был слишком молод, а значит, в случае избрания, его ожидало долгое царствование, что ставило под угрозу один из устоев высшей государственной власти в Империи — принцип выборности монарха. Во-вторых, как ни крути, он был колдуном. А в-третьих, несмотря на вышесказанное и благодаря авторитету матери, он был очень популярен — не только в Гаалосаге, но также в центральных, южных и даже в восточных землях Империи. С точки зрения Стэна, в этой популярности было что-то иррациональное, неподдающееся логическому объяснению: его чтили не как человека и правителя, а скорее, как живую легенду, как ходячее чудо, как полубожество — сына канонизированной святой. А четыре года назад земельный сейм избрал Стэна воеводой Гаалосага, императору пришлось подтвердить это назначение, и впервые за последние три столетия формальные полномочия земельного воеводы, как верховного имперского наместника, обрели реальный вес не только в военных, но и в гражданских делах. Гаальские князья и жупаны вынуждены были считаться со Стэном, поскольку он пользовался благоволением духовенства, поддержкой поместных дворян и зажиточных горожан — трёх главных столпов общества. Большинству князей такая популярность Стэна была не по душе. Они отчасти завидовали ему, отчасти побаивались его влияния, поэтому представлялось маловероятным (и даже невероятным), что на выборах императора они дружно подадут свои голоса за его кандидатуру. Нобили Империи ни за что не повторят ошибки двадцатилетней давности, когда они усадили на престол старого, больного, но довольно влиятельного князя Вышеградского — и вот теперь его сын вцепился в отцовскую корону мёртвой хваткой и, похоже, не намерен уступать её без боя. Никогда ещё Империя Западного Края не была так близка к своему краху…

Стэн тряхнул головой, отгоняя прочь тревожные мысли, и вернулся к разговору с Иштваном:

— Итак, вы всё же признаёте, что колдовство колдовству рознь? — И, предупреждая возможные протесты, он поспешил добавить: — Только не надо придираться к словам. Давайте порешим, что есть разные колдуны — просто шарлатаны, о которых не стоит и говорить; далее, всяческие фигляры из тех, кого обычно называют колдунами; и, наконец, такие, как я и Марика, и какой была наша мать. Добро?

Иштван переступил с ноги на ногу, почесал затылок и уставился взглядом на носки своих сапог. По всему было видно, что он чувствовал себя неуютно и с радостью уклонился бы от продолжения этого щекотливого разговора.

— Всё-таки не нравится мне слово «колдун», газда Стэнислав. От него за версту отдаёт нечистью.

— А как насчёт слова «маг»?

— Это то же самое, только по-ибрийски. Хрен редьки не слаще.

— Тогда предложите что-нибудь другое. Я буду вам очень признателен.

— Гм… Ну, пожалуй, чудотворец…

Стэн рассмеялся:

— Пощадите мою скромность, капитан! Какой из меня чудотворец? Другое дело, так можно назвать мою матушку, хотя это слово и не имеет женского рода. Но что касается меня, Марики, других нам подобных… — Стэн говорил небрежно, как будто речь шла о самых обыденных вещах. Однако внутренне он весь собрался и тщательно взвешивал каждое слово: их разговор вступил в решающую фазу. — Конечно, мы обладаем кое-какими способностями, но чудотворцами назвать нас нельзя. Отнюдь.

Между ними повисло неловкое молчание. После того, как девять лет назад, по суровой необходимости, княгиня Илона продемонстрировала свою магическую силу на глазах у тысяч людей, подозрения в обладании колдовским даром естественным образом пали не только на её детей, но и на всех её родственников. Тем не менее, разговоров на эту тему старались избегать. Мысль о том, что на свете есть ещё много столь могучих чародеев, пугала простых людей, и большинство их, за неимением лучшего выхода, почли за благо поверить отцам церкви, утверждавшим, что княгиня получила свою силу свыше уже после рождения, а не унаследовала её от предков. Так жилось спокойнее.

— Как вы полагаете, капитан, — выдержав паузу, продолжил своё наступление Стэн. — Если бы я мог отправиться вместе с вами, был бы я полезен вам в плавании? Разумеется, я имею в виду не мои скромные познания в морском деле, а мои колдовские способности.

Слово «колдовские», обронённое как бы невзначай, возымело именно то действие, на которое рассчитывал Стэн. Иштван тотчас встрепенулся и вышел из состояния глубокой задумчивости.