Еще одно осложнение, к тому же весьма частое, происходило, когда мальчик или девочка вставали не на свое место в очереди. это все же иногда случалось, несмотря на пристальное наблюдение учителей, особенно в начале семестра, когда порядок очереди был детям не так еще привычен.

Когда это случалось, до полдюжины детей оказывались не в своих домах и их приходилось отсылать обратно. На устранение неразберихи требовалось несколько минут, и родители очень сердились…

Вдруг мисс Роббинс увидела, что движение в очереди прекратилось. Она резко окликнула мальчика, стоявшего в начале очереди:

— Входи, Сэмюэль. Чего ты ждешь?

Сэмюэль обиженно скривился и сказал:

— Это координаты не моего дома, мисс Роббинс.

— Ну, а чьи же они? — она нетерпеливо окинула взглядом очередь, состоявшую из пяти мальчиков. — Кто стоит не на своем месте?

— Это координаты дома Дика Хэншоу, мисс Роббинс.

— Где он?

На этот вопрос ответил другой мальчик, произнося слова с той малоприятной интонацией самодовольства, которая автоматически появляется у всех детей, когда они сообщают взрослым о проступках своих товарищей:

— Он вышел через пожарную дверь, мисс Роббинс.

— Что?!

Школьная дверь включила следующую комбинацию координат, и Сэмюэль Джоунз отправился домой. Один за другим последовали другие.

Мисс Роббинс осталась одна в классе. Она подошла к пожарной двери. Это была совсем маленькая дверца, открывавшаяся вручную и спрятанная в нише стены.

Мисс Роббинс чуть-чуть приоткрыла дверь, путь спасения в случае пожара, она была навязана устаревшим законом, не учитывавшим современные методы автоматической борьбы с пожарами, применявшиеся во всех общественных зданиях. там, на улице, не было ничего, кроме… улицы. ярко светило солнце, и дул пыльный ветер.

Мисс Роббинс закрыла дверь. Она была рада, что позвонила утром миссис Хэншоу, исполнив тем свой долг. Теперь уж не приходилось сомневаться, что с Ричардом что-то случилось. Она подавила в себе желание позвонить еще раз.

В этот день миссис Хэншоу не поехала в Нью-Йорк. Она осталась дома, испытывая волнение, связанное с гневом, последний был вызван нахальством мисс Роббинс.

Минут за пятнадцать до окончания занятий в школе волнение привело ее к двери. В прошлом году она поставила на ней автоматическое устройство, которое переключало дверь на координаты школы без пяти три и держало ее в таком состоянии, исключая ручную регулировку, до тех пор, пока не приходил Ричард.

Ее глаза не отрывались от мрачной сероватости двери (и почему это неактивированное силовое поле не может быть какого-нибудь другого цвета, более живого и радостного…). Обхватив себя руками, она почувствовала, какие они холодные.

Дверь почернела точно в назначенное время, но мальчика не было. Шли минуты — Ричард опаздывал. Потом основательно опаздывал, наконец, возмутительно опаздывал.

В четверть четвертого миссис Хэншоу была уже в полном смятении. Раньше в подобном случае она позвонила бы в школу, но сейчас она не могла, просто не могла. Только не после того, как эта учительница усомнилась в состоянии психики Ричарда. Что за наглость!

Миссис Хэншоу беспокойно ходила по комнате, прикуривала сигарету за сигаретой и тут же гасила их. Но, может быть, она волнуется напрасно? Ведь мог же Ричард остаться после занятий по какой-либо причине? Но он сказал бы ей об этом заранее… догадка пронзила ее: он знал, что она собирается в Нью-Йорк и останется где-то до позднего вечера… нет, нет он наверняка сказал бы ей…

Гордость ее трещала по швам. Придется позвонить в школу или даже (она закрыла глаза, и слезинки просочились сквозь ресницы) в полицию.

А когда она открыла глаза, Ричард стоял перед ней, опустив голову, и всем видом своим напоминал человека, ждущего удара грома.

— Здравствуй, мам.

Волнение миссис Хэншоу мгновенно перешло (способом, известным только матерям) в гнев:

— Где ты был, Ричард?

И затем, прежде чем начать причитать о бессовестных, ветреных сыновьях и о матерях с разбитыми сердцами, она более внимательно оглядела его и охнула от ужаса.

Потом прошептала:

— Ты был на улице.

Ее сын посмотрел на свои запыленные ботинки (без галош), на пятнышки грязи на локтях, на чуть порванную рубашку. Он сказал:

— Черт возьми, мам, я просто подумал, что мне… — и умолк.

Миссис Хэншоу спросила:

— Что-нибудь случилось со школьной дверью?

— Нет, мам.

— Ты понимаешь, что я чуть не сошла с ума, волнуясь из-за тебя? — она тщетно ожидала ответа. — Ну что ж, поговорим после. Сейчас ты примешь ванну, а вся твоя одежда до последней ниточки будет выброшена. Робот!

Но робот уже отреагировал на фразу «примешь ванну» и приступил к необходимым действиям.

— Ботинки сними здесь, — сказала миссис Хэншоу, — и отправляйся за роботом.

Ричард выполнил приказание с таким обиженным видом, который был красноречивее любых многословных протестов.

Миссис Хэншоу подобрала двумя пальцами запачканные ботинки и бросила их в мусоропровод, который недовольно заурчал от этой неожиданной нагрузки. Она тщательно обтерла руки бумажным платком и отправила его вслед за ботинками.

Она не села ужинать с Ричардом, а позволила ему есть в компании робота. Это, думала она, будет свидетельством ее неудовольствия и окажет большее воздействие, чем любой упрек или наказание. Так он скорее поймет, что поступил неправильно. Ричард, говорила она часто себе, очень чувствительный мальчик.

Но перед сном миссис Хэншоу зашла к сыну. Она улыбнулась и заговорила нежным голосом. Ей казалось, что так будет лучше: в наказании необходим соблюдать меру.

Она спросила:

— Что произошло сегодня, мальчик Дики? — так она его называла еще в то время, когда он был малышом, и сейчас сама чуть не прослезилась от умиления.

Но Ричард отвернулся, а голос его был упрям и холоден.

— Мне просто не хочется проходить через эти проклятые двери, мам.

— Но почему?

Он пошевелил руками под тонкими простынями (дезинфицированными, конечно, менявшимися каждое утро) и сказал:

— Они мне не нравятся, вот и все.

— Но в таком случае как же ты собираешься ходить в школу, Дики?

— Буду рано вставать, — пробормотал он.

— Но в дверях нет ничего плохого.

— Не нравятся они мне. — Он так и не посмотрел на мать. В отчаянии она сказала:

— Ну, спи спокойно, а утром тебе будет лучше.

Она поцеловала его и вышла, на мгновение прервав фотоэлектрический луч: свет в комнате погас.

В эту ночь миссис Хэншоу никак не могла уснуть. И почему это Дики вдруг невзлюбил двери? Раньше они его никогда не беспокоили. Ну, конечно же, утром сломалась дверь, но это должно бы заставить его еще больше ценить это современное средство передвижения.

Дики вел себя так неразумно…

Неразумно? Это напомнило ей о мисс Роббинс и ее диагнозе, и миссис Хэншоу стиснула зубы в темноте и уединении своей спальни. Вздор! Мальчик расстроен, и сон — единственное лекарство, в котором он нуждается.

Однако на следующее утро, когда она поднялась, ее сына не было дома. Робот не умел говорить, но отвечал на вопросы жестами своих механических рук, показывая «да» или «нет», и миссис Хэншоу понадобилось не более полминуты, чтобы узнать: мальчик встал на тридцать минут раньше обычного, кое-как умылся и выскочил из дома.

Но не через дверь.

Другим путем — через дверь. Пишется не с прописной буквы.

В этот день видеофон миссис Хэншоу мелодично зазвонил в 3 часа 10 минут дня. Миссис Хэншоу интуитивно почувствовала, кто ее вызывает, и, включив экран, увидела, что не ошиблась. мельком взглянув в зеркало, желая убедиться, что ее лицо совершенно безмятежно после дня, полного тревоги и забот, она подключила передатчик своего видеофона.

— Да, мисс Роббинс, — холодно сказала она.

Учительница Ричарда была взволнованна. она быстро проговорила: