Одним из самых уважаемых гостей считался Иван Петрович Шуйский, двоюродный брат князей Шуйских. Он был тучен и лицом красен. Русая борода закрывала грудь. На правой щеке Ивана Петровича виднелся выпуклый шрам от сабельного удара. Воевода отличался прямотой нрава, был обидчив и простоват.

Князья Шуйские и многие вельможи считали знаменитого псковского воеводу главной ветвью родословного древа князей Суздальских и ближайшим по крови к царю человеком. А по завещанию царя Ивана он числился одним из главных советников молодого царя.

Князь Иван Петрович сидел рядом с правителем. Ел и пил он много и со смаком. Борис Годунов был ласков с воеводой и в разговоре славил его.

— Никогда не забудут русские люди доблесть твою, Иван Петрович. Ты не сдал Псков и тем спас нашу землю.

— Как я мог сдать крепость, ежели в Успенском храме перед владимирской иконой богоматери дал клятву покойному царю Ивану Васильевичу до смерти держать Псков!

— Не всякому даны такая твердость и величие духа, как тебе, Иван Петрович. Противник твой, польский король Баторий, силен был. И на приступ ходил и подкопы копал, стрелял из пушек. И подметные письма в город на стрелах посылал. Ты сам чуть не пал смертью от вражеской хитрости.

— Что вспоминать прошлое, Борис Федорович. По воле царя Ивана Васильевича я был готов и в Москве служить его сыну честью и правдой… Да ведь тебе не по нраву моя служба. — Иван Петрович сердито засопел, лицо его еще больше покраснело.

— Вовсе нет. Не слушай бездельных людей, они не хотят нашей дружбы. Хотят вражды между нами.

— Ты сладкоречив и обольстителен не в меру, Борис Федорович. Однако твои слова меня не завлекут. Мы, князья Шуйские, обойдемся и без твоей дружбы.

Борис Федорович взглянул на побелевший шрам, пересекавший щеку воеводы, отвернулся и стал говорить с Иваном Глинским.

За спиной он услышал злобный смех Андрея Ивановича Шуйского.

Праздничный стол ломился от яств и напитков. На огромном серебряном блюде, распространяя вкусный запах, лежал жаренный на вертеле кабан. Он был украшен цветами и травами. Слуги разносили гостям жареную и вареную рыбу с кореньями и овощами, уток, гусей и кур, говядину и баранину, всякие похлебки, жидкие и крутые каши. Гости пробовали ото всякого блюда и запивали либо хмельным медом, либо красными заморскими винами. На заедку лакомились орехами в меду и сладким овсяным киселем. А для прохлаждения слуги приносили хлебный квас со льда и ягодные напитки.

Гости дивились обилию серебряной посуды на хозяйском столе, множеству золотых кубков, чар и братин.

Время шло. На дворе стемнело. Слуги зажгли свечи в тяжелых кованых подсвечниках.

Когда гости выпили и развеселились, в горницу впустили шутов и карлов. Разыгравшиеся шуты кривлялись и приставали к гостям. Когда гусельщики ударили по струнам и запел гудок, карлы и карлицы принялись танцевать, смешно приседая и притопывая.

В самый разгар веселья Борис Годунов почувствовал легкое прикосновение. Он быстро обернулся и увидел верного слугу Ивана Воейкова.

— Берегись, господин, — едва слышно прошептал Воейков, — измена. Ежели тебя позовут, не ходи смотреть на хозяйские сокровища, в кладовой ждут душегубы.

Хорошее настроение вмиг покинуло Бориса Федоровича. Он стал лихорадочно соображать, как ему живым и здоровым выбраться из дома князя Мстиславского. От волнения его бросило в пот. Он хотел было посоветоваться с сидевшим рядом Иваном Глинским, но не успел. Пришла мысль, что его могли отравить, и правитель незаметно полизал безуй-камень, вправленный в перстень на указательном пальце. Он верил, что камень может спасти от отравы.

— Борис Федорович, сын мой любезный, — послышался слабый голос хозяина, — ежели хочешь глянуть на занятные вещицы, пойдем со мной. Даже сам царь Иван Васильевич не знал про мои богатства.

Мстиславский был бледен и едва стоял на ногах.

«Предатель, вор зловредный, — подумал правитель, — смерть готовит, а лисьим хвостом метет». Мурашки забегали по его телу при мысли о близкой смерти.

Борис Федорович мог сам превосходно плести тайные козни, а перед мечом отступал. При царе Иване он не бывал в ратных делах, неотступно находясь при царской особе.

— И хороши вещицы, Иван Федорович? — взяв себя в руки, спросил Годунов, стараясь не смотреть на хозяина.

— Книги редкие, иконы древние, драгоценная утварь, что от родителев осталась, и еще всего много, — засуетился хозяин. — Не откажи взглянуть.

— Хорошо, Иван Федорович, посижу еще с гостями, чарку меду выпью, и пойдем. Любопытствую посмотреть.

Борис Годунов еще не решил, как ему поступить. Голова распухла от кипевших мыслей. Он больше не смеялся и не смотрел на скоморошью потеху.

В горнице раздалась удалая русская песня. Многие из сидевших за столом гостей подхватили ее. Иван Петрович Шуйский в такт песне покачивал головой.

«Что будет, если я встану из-за стола и, выдумав какую-нибудь причину, попытаюсь покинуть дом? — размышлял правитель. — А вдруг кто-нибудь бросится на меня с ножом? Со мной верные слуги, но, может быть, среди гостей есть люди, готовые по первому знаку заговорщиков обезоружить и связать моих слуг?»

Только сейчас Борис Федорович заметил, что его приближенные рассажены хозяином в разных местах стола вперемежку с остальными гостями и близ него сидят только двое. «А если я не соглашусь на предложение хозяина, не пойду в кладовую смотреть на его проклятые сокровища, а останусь за столом?.. Могут подсыпать отравы или убить тут же, на месте…» Правитель насмотрелся всяких убийств при покойном царе Иване Васильевиче и знал, что изобретательность в подобных делах не знает пределов… Нет, надо придумать что-нибудь похитрее.

Все же Борис Федорович нашел наконец выход. Лицо его приняло обычный, властный вид…

В горницу ввалился поводырь с ученым медведем. Гости встретили его шумными, радостными возгласами.

— Федор, Степан и ты, Тимофей, и ты, Иван, — поднявшись с места, громко сказал правитель, — глянем на хозяйские диковины. — Он краем глаза заметил, что Андрей Шуйский побледнел, перестал жевать и толкнул в бок воеводу Ивана Петровича. — Я поеду домой, а вы ступайте в кладовую, — чуть слышно шепнул Годунов Ивану Воейкову, — хватайте воров по царскому повелению — и в приказ.

Иван Воейков наклонил голову.

Борис Годунов, осанистый, важный, опираясь на посох, подошел к хозяину:

— Ну, веди, Иван Федорович, показывай.

Мстиславский подозвал двух слуг со светильниками. Гости разглядели растерянность на лице Ивана Федоровича, когда он вышагивал рядом с Годуновым.

Путь к кладовой шел через большие сени, из которых был выход прямо на крыльцо. В сенях Борис Годунов остановился и почесал в затылке.

— Эх, запамятовал… дело государево. Поеду в приказ. Не прогневайся, Иван Федорович, спасибо за ласку, за привет. Разочтемся, люди свои… А сокровища слугам покажи, они мне после расскажут.

И правитель как ни в чем не бывало распрощался с хозяином, прошел через сени и вышел на крыльцо, где толпились его телохранители. Стремянный Иван Волков подвел гнедого жеребца в драгоценной сбруе, на котором правитель разъезжал в торжественных случаях.

Все произошло так неожиданно и быстро, что Иван Федорович не успел опомниться. Двое молодцов со светильниками кинулись за Годуновым. Однако Мстиславский их остановил. Он хотел уйти к гостям, но Иван Воейков загородил дорогу.

— Веди нас, княже, в кладовую. Борис Федорович приказал посмотреть твои сокровища, ослушаться мы не смеем.

Может быть, можно было спасти положение: закричать, позвать людей, участвующих в заговоре. Но не таков был князь Мстиславский. Он думал теперь только о том, как выкрутиться самому, спасти свою жизнь. Он прикидывал, что говорить на допросе, кого выдать, кого выгородить, чью жизнь выгодно сохранить…

Сжав зубы, словно на чужих ногах, стронулся с места князь Мстиславский. Подойдя к кладовой, он открыл ключом, висевшим на поясе, тяжелый замок и распахнул дверь.