паровоз подтащил в то место вагоны со снарядами, патронами и гранатами.

К вагонам съехалось много грузовиков и повозок из других частей. Пока не рассвело, пока не налетели фашистские бомбардировщики, надо было увезти весь боезапас. Саша нагрузил свою повозку, похлопал Зайчика по шее, и Зайчик тронулся в обратный путь.

Как только солнце поднялось над краем земли, началось сражение. В одну минуту утренняя тишина сменилась грозным грохотом. Гудели и земля и небо. В небе шли самолёты- то чужие, то наши. На земле громыхали танки, взрывались бомбы и снаряды. В орудийном грохоте Саша различал голоса своих противотанковых пушек. Они били отрывисто, с сухим звоном…

– Стреляйте, стреляйте, голубушки! – шептал Саша, будто пушки были живыми существами и могли услышать его. – Стреляйте, не жалейте снарядов. Мы с Зайчиком привезём вам сколько надо…

Саша и Зайчик проехали лес. Начали спускаться в ложбину, чтобы потом подняться на бугор: за бугром и стояли пушки. До них оставалось километра два, не больше.

В ложбине было сыро. Колёса, окованные железными полосками, глубоко вдавливались в землю. Чтобы помочь Зайчику, Саша сзади налегал плечом на повозку. Верно, поэтому он увидел немецких автоматчиков, только когда те с разных сторон открыли стрельбу. Это были вражеские разведчики. Саша отбежал от повозки, лёг за кочку и стал стрелять из своего карабина – винтовки с коротким стволом. Он стрелял туда, откуда раздавались автоматные очереди, но скоро у него кончились патроны.

Враги ждали этого. Они хотели взять Сашу в плен. Автоматчиков было десять. Они сразу поднялись из травы и со всех сторон двинулись к повозке. В серо-зелёных мундирах с засученными рукавами, в касках – из-под них смотрели словно не человеческие, стеклянные глаза.

– Рус! Плен, плен! – кричал один немец.

Саша тоже поднялся с земли, подошёл к повозке. Он был совсем спокоен – паренёк-командир, у которого не было войска, а был только Зайчик.

Саша выпряг Зайчика, замотал повод уздечки, чтобы он не волочился по земле и чтобы конь не наступил на него, погладил Зайчика по шее, потом хлопнул ладонью по крупу и тихо проговорил:

– Беги, Зайчик…

Конь переступил на месте, но не двинулся. Он чувствовал, что пришла беда. Уши его насторожённо поворачивались, тёплые ноздри втягивали луговой воздух, к запаху которого примешался запах врага.

– Да беги же!… – прошептал Саша.

И Зайчик побежал. Он пробежал недалеко от немца. Тот повёл автоматом в сторону лошади, но не выстрелил: то ли пожалел, то ли потому, что Зайчик вдруг остановился. Конь повернул голову и смотрел на своего ездового, будто звал его бежать вместе на бугор, к своим пушкам.

А Саша, распорядившись конём, должен был распорядиться теперь армейским имуществом: снарядами, повозкой, карабином. И собой он должен был распорядиться. Как и полагается командиру, он принял решение мгновенно. Это решение сделало бы честь любому артиллеристу, у которого перед лицом врага не было пушки, а были только снаряды.

Немцы, все десять, уже подошли к Саше. Когда их руки готовы были схватить артиллериста, он поднял над повозкой снаряд и ударил им по другим снарядам.

Тысячи осколков засвистели над травами. Подхлёстнутый этим свистом, Зайчик поскакал по лугу. От быстрого бега вокруг Зайчика образовался ветер. Ветер развевал гриву и хвост, бил в глаза и ноздри. Ветер пахнул пороховым дымом, раскалённым железом, сгоревшей землёй. Этот запах шёл от бугра, за которым били пушки. Он шёл и из ложбины, где славно закончил свой первый и последний бой артиллерийский командир.

Всю ночь артиллерийский дивизион мчался по шоссе к фронту. Было морозно. Луна освещала редкие лесочки и поля по краям дороги. Снежная пыль клубилась за автомобилями, оседала на бортах, покрывала наростами чехлы пушек. Солдаты, дремавшие в кузове под брезентом, прятали лица в колючие воротники шинелей, прижимались плотнее друг к другу.

В одном автомобиле ехал солдат Митя Корнев. Ему было восемнадцать лет, и он ещё не видел фронта. Это непростое дело: днём быть в тёплой городской казарме далеко от войны, а ночью оказаться на фронте среди морозных снегов.

Ночь выдалась тихая: не стреляли пушки, не взрывались снаряды, не горели ракеты в небе.

Поэтому Митя не думал о сражениях. А думал он о том, как могут люди всю зиму пробыть в полях и лесах, где нет даже плохонькой избушки, чтобы отогреться и переночевать! Это тревожило его. Ему казалось, он непременно теперь замёрзнет.

Наступил рассвет. Дивизион свернул с шоссе, проехал полем и остановился на опушке соснового бора. Автомобили один за другим медленно пробирались между деревьями. Солдаты бежали за ними, подталкивали их, если колёса буксовали. Когда в посветлевшем небе появился немецкий самолёт-разведчик, все машины и пушки стояли под соснами. Сосны укрыли их от вражеского лётчика мохнатыми ветками.

К солдатам пришёл старшина. Он сказал, что дивизион будет стоять тут не меньше недели и надо строить землянки.

Мите Корневу поручили самое простое дело: очистить площадку от снега. Снег был неглубокий. На лопату Мите попадали шишки, опавшая хвоя, зелёные, будто летом, листики брусники. Когда Митя задевал лопатой землю, лопата скользила по ней, как по камню.

"Как же в такой каменной земле копать яму?" – думал Митя.

Тут пришёл солдат с киркой. Он долбил в земле канавки. Ещё один солдат всаживал в канавку лом и, налегая на него, отковыривал большие заледеневшие куски. Под этими кусками, как мякиш под жёсткой коркой, был рыхлый песок.

Старшина ходил и глядел, всё ли делается правильно.

– Не кидай песок далеко, – сказал он Мите Корневу, – пролетит фашистский разведчик, увидит в белом лесу жёлтые квадраты, вызовет по радио бомбардировщиков…

Когда широкая и длинная яма стала Мите по пояс, в середине прокопали канаву – проход. По обе стороны от прохода получились нары. У краёв ямы поставили столбы, на них прибили бревно. Вместе с другими солдатами Митя рубил жёрдочки. Их клали одним концом на бревно, другим на землю – так же, как делают шалаш. Потом их закидали еловыми ветками, на ветки положили мёрзлые земляные глыбы, засыпали песком и для маскировки припорошили снегом.

– Иди за дровами, – сказал старшина Мите Корневу, – наготовь побольше. Чуешь, мороз крепчает! Да руби только ольху и берёзу – они и сырые хорошо горят…

Митя рубил дрова, а его товарищи в это время застелили нары мелкими еловыми ветками, прикатили в землянку железную бочку. В бочке было две дыры – одна снизу, чтобы класть дрова, другая сверху, для трубы. Трубу сделали из пустых консервных банок. Чтобы не было видно ночью огня, на трубе укрепили козырёк.

Первый фронтовой день Мити Корнева прошёл быстро. Стемнело. Мороз усилился. Снег скрипел под ногами часовых. Сосны стояли будто окаменевшие. В синем стеклянном небе мерцали звёзды. А в землянке было тепло. Жарко горели ольховые дрова в железной бочке. Только иней на плащ-палатке, которой завесили вход в землянку, напоминал о лютом холоде. Солдаты расстелили шинели, под головы положили вещевые мешки, укрылись шинелями и уснули.

"До чего же хорошо спать в землянке!" – подумал Митя Корнев и тоже уснул.

Но спать солдатам пришлось мало. Дивизиону было приказано немедля отправиться на другой участок фронта: там начались тяжёлые бои. В небе ещё дрожали ночные звёзды, когда автомобили с пушками стали выезжать из леса.

Дивизион мчался по шоссе. Клубилась снежная пыль за автомобилями и пушками. В кузовах на ящиках со снарядами сидели солдаты. Они прижимались друг к другу потеснее и прятали в колючие воротники шинелей лица, чтобы не так жгло морозом.