Окинув взглядом стол, переставленный к камину, кресло перед прибором кузена, бутылку белого вина, хлеб и кучку сахара на блюдце, Евгения задрожала всем телом, только тут представив, какие взгляды метал бы на нее отец, если бы случайно вошел в эту минуту. Она то и дело посматривала на часы, чтобы рассчитать, успеет ли кузен позавтракать до возвращения старика Гранде.

— Будь покойна, Евгения: если отец раньше времени вернется, я все возьму на себя, — сказала г-жа Гранде.

Евгения, не сдержав волнения, уронила слезу.

— Ах, милая маменька, — воскликнула она, — я недостаточно тебя любила!

Шарль, напевая, долго прохаживался по комнате, затем спустился вниз. Было, к счастью, только одиннадцать часов. Уж этот парижанин! Он оделся с таким щегольством, как будто очутился в замке той благородной дамы, что путешествовала по Шотландии. Он вошел с приветливым и веселым видом, что так к лицу молодости, но его улыбка грустной радостью отозвалась в сердце Евгении. Шарль уже посмеивался над разрушением своих анжуйских замков и совсем весело подошел к тетке.

— Хорошо ли вы провели ночь, дорогая тетушка? А вы, кузина?

— Хорошо, сударь. А вы? — сказала г-жа Гранде.

— Я — превосходно.

— Вы, верно, проголодались, братец, — сказала Евгения, — садитесь за стол.

— Нет, я никогда не завтракаю раньше двенадцати, потому что обычно встаю лишь в полдень. Однако после дорожного образа жизни мне уж это неважно. Впрочем…

Он вынул очаровательные плоские часы работы Брегета.[20]

— Как? Только еще одиннадцать? Рано я поднялся.

— Рано? — удивилась г-жа Гранде.

— Да, но мне хотелось заняться делами. Пожалуй, я с удовольствием съем что-нибудь, так, пустячок — кусочек дичи, куропатку.

— Матерь божья! — вскричала Нанета при этих словах.

«Куропатку!» — мысленно повторила Евгения: она бы с радостью отдала за куропатку все свои сбережения.

— Садитесь, пожалуйста, — обратилась к нему тетка.

Денди грациозно опустился в кресло, как хорошенькая женщина усаживается на диван. Евгения с матерью придвинули стулья и сели возле него перед камином.

— Вы постоянно здесь живете? — спросил их Шарль, которому зал при дневном свете показался еще безобразнее, чем при свечах.

— Постоянно, — отвечала Евгения, глядя на него. — Кроме поры сбора винограда. Тогда мы отправляемся на помощь Нанете и живем все в аббатстве Нуайе.

— Вы никогда не гуляете?

— Иногда по воскресеньям, после вечерни, если хорошая погода, — сказала г-жа Гранде, — мы ходим на мост или же посмотреть, как косят сено.

— Есть у вас тут театр?

— Ходить на представления? — воскликнула г-жа Гранде. — Смотреть комедиантов? Но неужели вы не знаете, сударь, что это смертный грех?

— Кушайте, сударь, — сказала Нанета, ставя на стол яйца, — мы вам подадим цыплят в скорлупке.

— А, свежие яйца! — сказал Шарль, который, как человек, привыкший к роскоши, уже и не думал о куропатке. — Да это чудесно! А нельзя ли масла, а, голубушка?

— Ладно, масла! Только уж тогда не будет вам печенья, — сказала служанка.

— Подай же масла, Нанета! — воскликнула Евгения.

Девушка наблюдала, как ее кузен резал тоненькие кусочки хлеба, и находила в этом такое же удовольствие, как самая чувствительная парижская гризетка, глядя на представление мелодрамы, где порок наказан и торжествует добродетель. Правда, Шарль, воспитанный баловницей матерью, окончательно отшлифованной модной барыней, отличался щегольством изящных и мелких движений, какие бывают у манерных женщин. Сочувствие и нежность молодой девушки обладают в самом деле магнетической силой влияния. Поэтому Шарль, чувствуя особую заботливость кузины и тетки, не мог не поддаться воздействию чувств, щедро изливаемых на него. Он бросил на Евгению взгляд, сиявший добротой и ласковостью, взгляд, который, казалось, улыбался.

Рассматривая Евгению, он заметил гармонию черт этого ясного лица, всю ее невинную повадку, чарующий свет ее глаз, говоривших о мечтах юной любви, о желаниях, не ведавших страсти.

— Ей-богу, милая кузина, появись вы в вечернем туалете в ложе оперного театра, — я вам ручаюсь, тетушка оказалась бы права, — вы бы ввели мужчин в тяжкий грех вожделения, а женщинам внушили бы ревность.

От этого комплимента у Евгении забилось сердце, и она затрепетала от радости, хотя ничего в нем не поняла.

— Ах, кузен, вам хочется посмеяться над бедной провинциалкой.

— Если бы вы меня знали, кузина, вы поверили бы, что я ненавижу насмешку: она сушит сердце, оскорбляет все чувства.

И он очень мило проглотил кусочек хлеба с маслом.

— Нет, у меня, вероятно, не хватает остроты ума, чтобы смеяться над другими, и этот недостаток мне очень мешает. В Париже умеют убить человека, сказав: «У него доброе сердце». Эта фраза означает: «Бедный малый глуп, как носорог». Но, так как я богат и, что всем известно, попадаю в мишень на открытом месте с первого выстрела в тридцати шагах, из пистолета любой системы, — насмешники остерегаются задевать меня.

— Ваши слова, племянник, показывают, что у вас доброе сердце.

— Какое у вас красивое кольцо, — сказала Евгения. — Не будет нескромностью попросить его у вас посмотреть?

Сняв с руки кольцо, Шарль подал его Евгении; принимая это кольцо, она покраснела, чуть коснувшись кончиками пальцев розовых ногтей кузена.

— Посмотрите, маменька, что за прекрасная работа!

— Ого, тут золота немало, — заявила Нанета, подавая кофе.

— Что это такое? — спросил Шарль смеясь.

И он указал на продолговатый темный глиняный горшочек, муравленый, покрытый внутри белой глазурью, с бахромой золы по краям; на дно его спускался кофе, поднимаясь затем на поверхность кипящей жидкости.

— Это взваренный кофей, — сказала Нанета.

— Ах, тетушка, я оставлю хоть какой-нибудь благотворный след моего приезда сюда. Вы ужасно отстали! Я вас научу варить хороший кофе в кофейнике а ля Шапталь, — и он попытался объяснить устройство этого кофейника.

— Чего там, ежели с этим столько возни, — сказала Нанета. — Так и жизни не хватит. Никогда я этак не стану кофей варить. Ладно! А кто же корове травы задаст, покуда я буду с кофеем возиться?

— Я сама буду варить, — сказала Евгения.

— Дитя! — произнесла г-жа Гранде, глядя на дочь.

При этом слове, напоминавшем о горе готовом обрушиться на молодого человека, все три женщины умолкли и посмотрели на него с таким явным состраданием, что он был поражен.

— Что с вами, кузина?

— Т-сс! — остановила г-жа Гранде Евгению, готовую ответить. — Ты знаешь, дочь моя, что папенька собирается говорить с господином…

— Называйте меня просто Шарль, — сказал молодой Гранде.

— Ах, вас зовут Шарль? Прекрасное имя! — воскликнула Евгения.

Несчастья, которые предчувствуют, почти всегда случаются. Нанета, г-жа Гранде и Евгения, которые не могли без содрогания подумать о возвращении старого бочара, услышали удары молотка — стук, хорошо им знакомый.

— Вот папенька! — сказала Евгения.

Она убрала блюдечко с сахаром, оставив несколько кусков на скатерти. Нанета унесла тарелку с яичной скорлупой. Г-жа Гранде вскочила, как испуганная лань. Этот панический страх изумил Шарля, он не мог его объяснить себе.

— Да что же это с вами? — спросил он их.

— Ведь это папенька, — сказала Евгения.

— Так что же?

Господин Гранде вошел, бросил свой острый взгляд на стол, на Шарля и понял все.

— Эге! Вы устроили праздник племяннику, — хорошо, очень хорошо, чрезвычайно хорошо! — произнес он не заикаясь. — Когда кот бегает по крышам, мыши пляшут на полу.

«Праздник?» — с удивлением подумал Шарль, не зная еще образа жизни и нравов этого дома.

— Подай мой стакан, Нанета, — сказал хозяин.

Евгения принесла стакан. Гранде вынул из кармана нож в роговой оправе с широким лезвием, отрезал ломтик хлеба, взял кусочек масла, тщательно его намазал на хлеб и стоя приступил к еде. В эту минуту Шарль клал сахар себе в кофе. Старый Гранде заметил куски сахара, пристально посмотрел на жену, та побледнела и подошла к нему; он наклонился к уху несчастной старухи и спросил: