Таким образом исчезла большая часть наследства, причитавшегося г-же Лоррен после смерти старика Офре, и все оно свелось приблизительно к восьми тысячам франков. Майор Лоррен геройски пал на поле брани в Монтеро, оставив двадцатилетнюю вдову с годовалой дочерью на руках и без иных средств к существованию, кроме полагавшейся ей пенсии и будущего наследства после свекра и свекрови, мелких торговцев в Пан-Гоэле, городке, расположенном в той части Вандеи, которая называется Ле Марэ. Старики Лоррены — родители погибшего офицера, дед и бабушка Пьеретты Лоррен с отцовской стороны, — торговали строительным лесом, черепицей, шифером, трубами и т, п. То ли им не везло, то ли они не умели торговать, но дело шло плохо, они еле-еле сводили концы с концами. Из-за банкротства известного банкирского дома Коллине в Нанте, вызванного событиями 1814 года, и в связи с ними внезапным падением цен на колониальные товары, старики лишились своего вклада, составлявшего двадцать четыре тысячи франков. Невестку свою они встретили поэтому с радостью. Вдова майора получала восемьсот франков пенсии — огромные деньги в Пан-Гоэле. Восемь тысяч франков, которые после множества формальных проволочек, ввиду дальности расстояния, прислали ей зять и сестра Рогроны, она отдала Лорренам под закладную на их домишко в Нанте, стоивший не более десяти тысяч франков и приносивший сто экю дохода.

Младшая г-жа Лоррен умерла в 1819 году, почти одновременно со своей матерью, через три года после ее рокового замужества. Дочь престарелого Офре и его молодой супруги была маленьким, хрупким и болезненным созданием; сырой воздух Ле Марэ был ей вреден. Но чтобы удержать ее у себя, родители мужа уверили ее, что нигде в мире не найти страны здоровее и приятней, чем их Ле Марэ, арена действий Шаретта. Лоррены так за ней ухаживали, так ее ласкали и лелеяли, что после ее смерти уважение к ним только возросло. Кое-кто утверждал, впрочем, что бывший вандеец Бриго — один из тех упорных людей, которые сражались против республики под началом Шаретта, Мерсье, маркиза де Монторана и барона дю Геника, — сыграл немалую роль в том, что младшая г-жа Лоррен примирилась со своим местопребыванием. Но будь это даже и так, здесь проявилась его горячо преданная и любящая душа. Весь Пан-Гоэль видел, как Бриго, почтительно называемый майором — чин, полученный им в «католических войсках», — проводил целые дни и вечера подле вдовы майора императорских войск. Под конец даже кюре Пан-Гоэля позволил себе обратиться с наставлениями к старухе Лоррен: он просил ее уговорить невестку обвенчаться с Бриго, обещая выхлопотать ему при содействии виконта де Кергаруэта место мирового судьи кантона Пан-Гоэль.

Смерть бедной молодой женщины разрушила эти планы. Пьеретта осталась у деда с бабкой, от которых ей причиталось четыреста франков процентов в год, — деньги эти, естественно, расходовались на ее содержание. Торговля стариков шла все хуже и хуже; у них появился деятельный и ловкий конкурент, которого они нещадно бранили, не предпринимая ничего другого, чтобы себя отстоять. Их друг и советчик майор Бриго умер спустя полгода после смерти своей подруги — то ли с горя, то ли от ран: их у него было двадцать семь. Плохой сосед был хорошим коммерсантом и задумал положить конец всякой конкуренции, разорив своих соперников. Его стараниями Лоррены получили взаймы деньги под вексель и, как он и предвидел, расплатиться не могли, так что на старости лет вынуждены были объявить себя несостоятельными. Бабушка предъявила свои законные права — им дано было преимущество перед закладкой Пьеретты; старуха настаивала на своих правах, чтобы сохранить на старости лет кусок хлеба для мужа. Дом в Нанте был продан за девять тысяч пятьсот франков, полторы тысячи из них ушло на расходы по продаже. Г-жа Лоррен получила оставшиеся восемь тысяч и отдала их под закладную, чтобы иметь возможность доживать свой век в Сен-Жаке — подобии монастыря, находившемся в Нанте и напоминавшем по своему устройству общину Сент-Перин в Париже; за очень скромную плату оба старика получали там кров и пищу.

Лишившись возможности оставить при себе свою разоренную внучку, старики Лоррены вспомнили о ее дяде и тетке Рогронах и послали им письмо. Провенских Рогронов уже не было в живых. Казалось бы, письмо, посланное им Лорренами, должно было пропасть. Но если есть что-либо на земле, что может заменить провидение, то это, несомненно, почта. Почтовая связь — нечто значительно более реальное, нежели связи общественные, которые не приносят к тому же столько дохода, а по своей изобретательности почта оставляет далеко позади самых искусных сочинителей романов. Если на почту попадает письмо и ей причитается за него от трех до десяти су, адресата же приходится разыскивать, то она проявляет такую деловую настойчивость, какую можно встретить разве только у самых неотвязных кредиторов. Почта мечется и рыщет по восьмидесяти шести департаментам Франции. Трудности возбуждают пыл чиновников, зачастую питающих склонность к литературным занятиям, и они пускаются на поиски Неизвестного со рвением ученых математиков из Парижского научного астрономического общества; они обшаривают всю страну. При малейшем проблеске надежды парижские почтовые отделения развивают необычайную деятельность. Вы бываете иной раз совершенно потрясены, разглядывая конверт, напоминающий зебру: так исполосован он с лицевой и оборотной стороны всякими каракулями — доблестными знаками административной настойчивости почты. Если бы за то, что проделывает почта, взялось частное лицо, оно потеряло бы на переездах, путевых издержках и потраченном времени десять тысяч франков, чтобы получить двенадцать су. Нет, почта, несомненно, куда остроумнее тех писем, которые она доставляет. Письмо Лорренов, адресованное в Провен Рогрону, умершему за год перед тем, было переправлено почтой в Париж г-ну Рогрону-сыну, владельцу галантерейной лавки на улице Сен-Дени. То было блестящим доказательством проницательности почты Наследника всегда в большей или меньшей степени мучит желание узнать, получил ли он все наследство спорна, не позабыты ли какие-нибудь векселя или тряпье. Казна умеет разгадать все, вплоть до человеческих слабостей. Письмо, адресованное умершему старику Рогрону в Провен, должно было неминуемо возбудить любопытство проживающих в Париже наследников — Рогрона-сына или же сестры его, мадемуазель Рогрон. Так что казна получила-таки свои шестьдесят сантимов. И Рогроны, к которым старики Лоррены, вынужденные расстаться с внучкой, в отчаянии простирали с мольбою руки, стали, таким образом, вершителями судьбы Пьеретты Лоррен. А потому необходимо описать их характер и рассказать об их прошлом.

Папаша Рогрон, содержатель провенского трактира, за которого старик Офре выдал замуж свою дочь от первого брака, был обладателем воспаленной физиономии, носа в красных жилках и одутловатых щек, разрумяненных Бахусом наподобие осенних листьев виноградной лозы. Приземистый, тучный, толстобрюхий, с жирными ляжками и толстыми руками, он был, однако, хитер, как швейцарский трактирщик, на которого смахивал и внешним своим видом. Его лицо походило чем-то на обширный виноградник, побитый градом. Он не блистал, конечно, красотой, но и жена его была не краше. Они представляли собою прекрасно подобранную супружескую пару. Рогрон любил хорошо поесть, притом любил, чтобы подавали красивые служанки. Он принадлежал к породе эгоистов с грубыми замашками, всенародно и бесстыдно предающихся своим порокам. Алчный, корыстолюбивый и беззастенчивый, вынужденный оплачивать свои удовольствия, он проедал все доходы, пока не съел своих зубов. Но скупость свою он сохранил. На старости лет он продал трактир, почти полностью прикарманил, как мы видели, наследство тестя и, удалившись на покой, поселился в маленьком доме на площади Провена, купленном за бесценок у вдовы папаши Офре, бабки Пьеретты. У Рогрона с женой было около двух тысяч франков дохода, состоявшего из арендной платы за двадцать семь участков земли, разбросанных вокруг Провена, и процентов с двадцати тысяч франков, вырученных ими за их заведение. Дом старика Офре был в очень жалком состоянии, но, расположившись в нем, бывшие владельцы трактира оставили его таким, как он был; они, как чумы, боялись всяких перемен: старым крысам по вкусу трещины и развалины. Бывший трактирщик пристрастился к садоводству и тратил свои доходы на увеличение сада; Рогрон дотянул его до самой реки, и сад представлял собой длинный четырехугольник, втиснутый между двух стен и заканчивавшийся площадкой, усыпанной щебнем. Природа, предоставленная самой себе, могла развернуть у воды все богатство своей речной флоры.