Наличием «темных пятен» Прима Центавра не отличалась от других миров. Здесь тоже имелись места, где собирались бедняки, когда им некуда было больше идти. Где люди, попавшие в беду, совместными усилиями наскребали себе на скудную жизнь, хватаясь за любую возможность приложить к чему-нибудь свои руки. И как всегда, те, кто обладал богатством и властью, не желали замечать страданий обездоленных.

- Они сами до этого дошли, - чаще всего говорили аристократы друг другу, когда речь заходила о бедняках. - Пусть сами с этим и разбираются.

Крэну это надоело. Он намеревался изменить образ мышления глав домов таким же способом, каким тренируют упрямое домашнее животное не облегчаться внутри дома. В этом случае вы обычно тыкаете зверя носом в ту лужу, которую он наделал. Идея Крэна состояла в том, чтобы, образно говоря, ткнуть носом глав домов.

Император собрал так называемую «Великую Экспедицию». По его приказу главы всех аристократических домов отправились в многодневный тур для осмотра «темных пятен» Примы Центавра. У императора были двоякие намерения: главам домов он собирался напомнить о существовании обездоленных, а всем нищим явить собственным физическим присутствием символ надежды.

Долгосрочная цель Крэна заключалась в том, чтобы пробудить нечто вроде всеобщего чувства патриотизма. Он искал способа сделать так, чтобы все жители Центавра, великие и малые, двигались в одном направлении к единой конечной цели - возрождению величия, которым когда-то славилась Республика.

- Нельзя возводить дворец, когда под ногами грязь, - писал Крэн. - Следует осушить грязь и выстроить прочный фундамент, на котором будет держаться наше величие.

Крэн искал путь к единству. Он искал - какая ирония - путь к созданию альянса всех слоев центаврианского общества. Вир не смог сдержать печальную улыбку. Кое в чем Крэн живо напомнил ему Шеридана.

Итак, вот он, Крэн, с его планами достижения величия, поисками путей к всеобщему благоденствию в центаврианском обществе. Согласно историческому тексту, который читал Вир, процессия «Великой Экспедиции» шествовала по кварталам трущоб, и что это было за зрелище! Все богатейшие центавриане, разодетые в самые роскошные наряды, выглядели и, наверное, чувствовали себя совершенно не к месту среди нищеты и нужды, голода и отчаяния, с которыми многие из них столкнулись лицом к лицу впервые в жизни. Их неведение относительно условий жизни беднейших центавриан привело к апатии, а Лондо однажды сказал Виру, что невежество и апатия образуют убийственную комбинацию. Невежество можно вылечить образованием, с апатией можно справиться, найдя что-нибудь, что разгонит кровь и побудит душу к действиям. Но невежество и апатия, сплетенные воедино, образуют стену, почти непреодолимую.

Крэн предпринял попытку в одиночку проломить эту стену, и по всем признакам, в первые моменты «Великой Экспедиции» начал добиваться некоторого успеха. Главы домов застыли на месте, не в силах отвести взгляд от ужасающего зрелища, которое им открылось. Говорят, некоторые из них даже разрыдались.

Именно в этот момент все рухнуло.

Его звали Тук Марот. Он родился в нищете, вырос в нищете, и лишь изредка ему удавалось бросить издали взгляд на блеск и богатство аристократов. Он сидел в канаве, глядя на приближавшуюся процессию глазами, полными ненависти и зависти. Позже он рассказывал, что видел лишь, как солнце играет на позолоте, которой были отделаны мундиры вельмож. А император…

- Казалось, он сам светится, испускает сияние, - говорил Марот. - Словно его питают души тех, кто умер, лишившись всего, ради того, чтобы у него было все.

Очевидно, той каплей, которая переполнила чашу терпения Марота, был блеск имперского медальона, висевшего на шее у Крэна.

Позже Марот утверждал, что действовал спонтанно, и у него не было ни малейшего представления, что же такое на него нашло. Эти слова многие считали попыткой добиться снисхождения, как будто временное умопомрачение Марота делало цареубийство более простительным.

Крэн даже не заметил выстрел. Только что он улыбался, махал рукой, кивал. Толпа шумела; император наверняка даже не услышал бы звука выстрела. Но в следующий момент он уже глядел с изумлением, как красное пятно быстро расползается по его груди. У Крэна подкосились ноги, и его тело подхватили ошеломленные охранники, которые не ожидали ничего подобного во время такой благодетельной и филантропической миссии. Марот повернулся и убежал, скрывшись в темных закоулках среди трущоб. Крэна, конечно же, незамедлительно доставили в госпиталь, но слишком поздно. Когда его привезли, он уже был мертв. На самом деле, некоторые утверждают, что он был мертв уже тогда, когда его подхватили гвардейцы.

Этот инцидент породил целую волну распрей, включая бунт черни, при подавлении которого войска, посланные знатью, взяли штурмом беднейшие кварталы города. Вслух знать требовала выдать убийцу и свершить правосудие, а на деле пыталась возложить вину за случившееся на всех жителей, и заставить всех отвечать за деяние одного. Оправдываясь таким образом, они избавляли себя от всякой моральной ответственности за судьбы обездоленных. Марота в конце концов выдала, как потом оказалось, его собственная убитая горем мать. Сразу после этого несчастная женщина покончила с собой, вскрыв себе живот, выносивший ребенка, совершившего столь ужасный поступок. Но к тому времени уже несколько кварталов города были сожжены, и пламя гражданской войны полыхало над Примой Центавра.

Историю Центавра записывали придворные летописцы. А они были среди тех, кто отдавал приказ штурмовать кварталы бедноты, а впоследствии искал оправдания своим поступкам. Поэтому сложившаяся официальная версия гласила, что Крэн был глупцом, не сумевшим правильно расставить приоритеты, а бедняки были сами виноваты в случившемся, и получили они то, что заслужили. И любой правитель, который вслед за Крэном проявит к ним хоть какую-нибудь симпатию, будет обречен повторить ту же трагедию.

Вир оторвался от чтения и в унынии покачал головой. Бедный Лондо. Определенно, он пытался сказать Виру, что и он, Лондо, обречен на поражение. Что история и его будет осуждать, как глупца.

Или, и того хуже, Лондо был озабочен тем, что и сам может умереть от рук какого-нибудь сумасшедшего убийцы. Или…

Или…

- Я ИДИОТ! - вскричал Вир, вскакивая на ноги столь яростно, что ударился коленом об нижнюю плоскость стола.

Но у него не было времени обращать внимания на боль. Его ум бешено работал, пытаясь найти выход из положения. А затем Вир кинулся в гардероб и отыскал там старый костюм. Это было не сложно. Конечно, Вир существенно потерял в весе за последние месяцы, но продолжал хранить старую одежду, поскольку не в его привычках было что-нибудь выкидывать. Помимо прочего, Виру хотелось бы иметь одежду подходящего размера на тот случай, если он разрешит себе вновь пополнеть, каковая мысль время от времени приходила ему в голову.

Вир вытащил один из своих старых сюртуков, рубашку неподходящего размера, жилет и штаны, и стремглав натянул все это на себя. То, что все эти предметы одежды не очень-то сочетались друг с другом и мешком висели на нем, лишь выгодно усиливало общий эффект запущенности.

Вир кинулся к компьютерному терминалу и торопливо вывел на печать фотографию Рема Ланаса. Затем накинул на себя плащ - прощальный подарок матери, смысл которого Вир никогда не понимал. Это был всепогодный плащ с капюшоном, который явно бесполезен на Вавилоне 5 - как часто меняется погода на космической станции? Не похоже, чтобы здесь доводилось появляться дождевым облакам.

Но теперь Вир нарядился в этот плащ, будто видел, как к станции приближается огромная грозовая туча, и накинул капюшон на голову, чтобы скрыть свое лицо. Нарядившись так, он отправился на нижние уровни, и молился, чтобы поспеть туда вовремя.