- Я точно знаю, о чем вы говорите.

- Ах, вот как? - Брови Лондо настороженно приподнялись. - Что значит «точно»?

- Гвардейцы постоянно на посту, и эти Дурла, Лионэ, Куто, и все прочие… Они постоянно крутятся вокруг вас…

- Ты очень проницательная девушка, - сказал Лондо, и, как показалось Сенне, еще раз позволил себе вздох облегчения.

- Но это не то же самое, что иметь возможность дружески пообщаться в компании с кем-нибудь. Совсем не то же самое.

- Пожалуй, в этом ты права.

- Я… думаю, что, возможно, я могла бы… составить для вас такую компанию, Ваше Величество. Если только… вы сочтете уместным вот так просто общаться со мной.

- Сенна… Чем ты действительно могла бы сейчас порадовать меня, так это тем, чтобы вернуться во дворец и жить там спокойно и счастливо. Если честно, это все, что я от тебя требую. Ты сделаешь это для меня?

- Если… если это действительно доставит вам радость, Ваше Величество. Иногда мне кажется, ничто не может порадовать вас. Так что если мое присутствие во дворце может помочь в этом отношении…

- Очень даже может помочь, - уверенно сказал Лондо.

- Прекрасно. Только я хотела бы, чтобы вы знали… Я смогла бы выжить здесь, сама по себе, если бы это было необходимо. И я бы хотела, чтобы мы оба об этом помнили.

- Я вполне тебя понимаю, - сказал Лондо. - И ценю, что ты открыто говоришь мне об этом.

Один из гвардейцев подошел ближе и с некоторой тревогой в голосе сказал:

- Ваше Величество, я, в самом деле, полагаю, что уже пора уходить.

Сенна огляделась, и увидела, что толпа вокруг растет с каждой секундой. Люди, похоже, появлялись отовсюду. Еще немного, и пройти станет просто невозможно.

Императору потребовалось буквально одно мгновение, чтобы оценить ситуацию, а потом он тихо приказал гвардейцу:

- Шаг в сторону, пожалуйста.

Гвардеец подчинился, хотя на лице у него отразились недоумение и беспокойство. И тогда Лондо оказался лицом к лицу с толпой. Он не сказал ничего, абсолютно ничего. Вместо этого он просто простер перед собой руки, словно приветствуя народ, несколько мгновений простоял так… А потом развел руки в стороны, простым жестом выразив свою просьбу к собравшимся.

И к изумлению Сенны, люди расступились перед ним, образовав коридор, по которому можно было пройти.

Именно так и поступил император. Он шествовал по этому живому коридору, кивками приветствуя народ, и тем самым он приводил в восторг людское море по обе стороны от себя. Вот он кивнул одному, дотронулся до руки другого, бросил несколько воодушевляющих слов третьему… И происходило самое удивительное из того, что когда-либо видела Сенна. Вот так запросто, без каких-либо видимых усилий, Лондо превратил свой проход в импровизированный парад, возглавляемый им лично, следом шла Сенна, и замыкали процессию гвардейцы.

Так они шли по Гхехане, и тут кто-то выкрикнул родовое имя императора:

- Моллари!

Кто-то подхватил возглас, а затем еще, и еще, пока вся толпа не стала дружно скандировать:

- Моллари. Моллари. Моллари!…

Лондо наслаждался их поклонением, улыбался и жестами приветствовал подданных, и Сенна осознала, что в высказываниях Лондо была огромная доля правды. Людям действительно требовалось во что-то верить, что-то такое, что поднимало их над собой. И пока что этим «чем-то» был сам Лондо Моллари. Лондо - Император, Лондо - Восстановитель, Лондо - Любимец Народа, тот, кто принесет процветание Приме Центавра и возродит Республику, сделает ее предметом гордости для каждого центаврианина.

И все равно он был одинок.

И Сенна твердо решила, что ей нужно что-то в связи этим предпринять.

Землекоп - центаврианин очень жалел, что приходится трудиться здесь, а не где-нибудь в другом месте.

Он удалился от основного места раскопок, чувствуя усталость, жажду и непреодолимое желание отдохнуть, наконец, от той компании, с которой ему постоянно приходилось общаться, жить и работать. Все они выглядели отвратительно счастливыми от того, что удалось получить хоть какую-то работу, пусть даже столь неблагодарную, и трудились здесь, пребывая в некоем странном наваждении, будто служение нуждам и интересам великой Республики Центавра почему-то заключалось в осуществлении бессмысленных археологических раскопок на какой-то проклятой захолустной планете, с использованием допотопных орудий и без всякого представления о том, что же именно они могут здесь найти.

- Идиоты, - сказал он, уже не в первый раз. И в этот самый момент понял, что на что-то наткнулся. Он поднял свой испачканный отбойник и, прицелившись в землю прямо у своих ног, изо всех сил вогнал его прямо вниз. По всем представлениям, по всем инструкциям, в этом месте ничего не должно было быть. Он вложил всю свою ярость в этот натиск, сжигая свой отбойник, заставляя его работать на полных оборотах дольше, чем полагалось по эксплуатационным характеристикам.

Отбойник успел углубиться почти на десять футов, когда что-то вырвалось из глубины.

У землекопа не было шансов понять, что бы это такое могло быть. Только что он, в предвкушении великого открытия, изо всех сил налегал на свой отбойник, а в следующее мгновение некая темная энергия, вырвавшись, смяла его, и в последний момент он успел еще услышать страшный вопль, который мог быть его собственным, вот только прозвучал он не из его рта, а внутри его головы, и не был похож ни на что, слышанное им когда-либо ранее.

И больше он не слышал уже ничего, поскольку его тело разлетелось по окрестностям, и пролилось дождем желеобразных частичек, унесенных на пятьдесят футов от места катастрофы. Поскольку его частички разбросало по такой огромной территории, никто так никогда и не наткнулся на какой-нибудь фрагмент его останков, а если и наткнулся, то не смог сообразить, что же это могло быть.

Когда он вечером так и не появился в лагере, его имя пометили в списке, как без вести пропавшего, и смета раскопок была сокращена на размер его заработка. Тем временем, в восьмидесяти футах под землей, нечто пришло в состояние готовности, и ожидало теперь новых, менее грубых сигналов…

Вир вертелся в своей постели, поскольку гигантская женщина-вампир приближалась к нему…

Из ее глаз на Вира смотрело само зло, руки женщины были распростерты, и она шевелила своими пальцами, а на конце каждого пальца - спаси и сохрани, о Великий Создатель! - были присоски. И каждая присоска причмокивала своими «губками», алча его крови, готовая впиться в него и высосать из него саму жизнь. Откуда-то издалека до него доносился голос Лондо, кричавшего:

- Беги, Вир! Беги! Не дай ей прикоснуться к себе!

Но Вир почему-то словно прирос на этом самом месте, и ноги отказывались выполнять его команды. Он бы и рад был убежать, но попросту не мог этого сделать.

А женщина-вампир подбиралась все ближе, ближе к нему. Ее лысая башка светилась пульсирующим черным светом, и она хохотала, издавая при этом такие зловещие звуки, которые, наверно, когда-то в древние времена доносились из первобытного леса, посреди которого троглодиты, сидя на корточках вокруг костра, с ужасом всматривались в темноту. Когда губы вампирши расплылись в попытке изобразить улыбку на ее отвратительном ротовом отверстии, Виру стали видны ее клыки, с которых капала кровь, а присоски ее подбирались все ближе, ближе, и спасения не было…

Вот так обстояли дела в тот момент, когда Вир, наконец, смог завопить, и вопль его был столь оглушительным, что стряхнул с него сон, заставил Вира сесть, отдышаться и осмотреться, в попытке понять, что же такое стряслось с ним.

И в результате он понял, что кто-то настойчиво звонит к нему в дверь. Вир попробовал сфокусировать свой затуманенный взгляд на часах возле кровати. Была полночь. Да кто же это мог пожаловать к нему в такой безумный час.