Пусть не такой олимпийский или конфуцианский взгляд, но давайте хотя бы запасемся перспективой, оттенками серого, дерзким смешением пигментов, ок? Разве не пишет каждый из нас свой собственный роман на протяжении всей своей жизни? Но, увы, не каждый роман можно напечатать. Помни о башне из прокисших рукописей! Не стучись в нашу дверь, мы придем к тебе сами, хотя, взвесив все за и против, пожалуй не придем.

Не спешите с выводами на счет Оливера – я вас о том уже предупреждал. Оливер не сноб. По крайней мере не в буквальном смысле слова. И дело не в том, что там пишут в этих романах или где живут их протагонисты. «История блохи может быть столь же блистательна как и истории Александра Македонского – все зависит от исполнения». Совершенная формула, не правда ли? Что действительно необходимо, так это чувство формы, владение материалом, понимание что выбрать, что опустить, как скомпановать, к чему привлечь внимание, короче это грязное слово из трех букв – арт. История жизни не бывает автобиографией, это всегда роман – вот первая ошибка. Наши воспоминания – это то, что мы себе придумали, признайте же вы это. Вторая ошибка – полагать, что добротные хроники былого, как ни играют они всеми красками за кружкой пива, слагаются в повествование, способное очаровать временами столь жестокосердного читателя. На чьих губах справедливо застыл немой укор – зачем он мне это рассказывает? Если автору необходима психотерапия, то к чему читателю платить по счетам? Со всеми экивоками роман о жизни Стюарта, откровенно говоря, не годится к печати. Я позволил ему пройти тест первой главы, обыкновенно этого достаточно. Иногда мне случается заглянуть на последнюю страницу, просто чтобы еще раз убедиться, но в данном случае это выше моих сил. Не считайте, что я высказался резко. А если считаете, то признайте, что резко, но справедливо.

К делу. Любая любовная история начинается с преступления. Согласны? Много ли grandes passions теплится в невинных и свободных сердечках? Так бывает только в средневековых романах или в ребяческом воображении. А у взрослых? Как произвольно подсказывает карманная циклопедия Стюарта нам всем в то время было около тридцати. У каждого есть кто-то, или частица кого-то, или ожидание кого-то, или воспоминание о ком-то, от кого они потом отказались, кому они изменили стоило только встретить Мистера, Миссис или в данном случае Мисс Совершенство. Разве не так? Конечно, мы вытравливаем свое предательство, соскабливаем свое вероломство и предлагаем на всеобщее обозрение сердечную tabula rasa с историей большой любви переписанной набело. Только все это чепуха, не так ли?

И, таким образом, если все мы преступники, кто из нас посмеет осудить другого? Разве мое преступление более вопиюще чем ваше? В то время, когда мы познакомились с Джиллиан, у меня была связь с сеньоритой из страны Лопе, имя ей Роза. Неудовлетворительная связь, но что было, то было. У Стюарта, конечно, был целый сомн воздушных фантазий и целый ворох глянцевых разочарований к тому времени как он повстречал Джиллиан. А Джиллиан была недвусмысленно и даже законно связана со Стюартом, когда она и я встретились. Вы скажете, что это все понятия относительные, на что я отвечу – нет, это понятия абсолютные.

И если, с упорством законника, вы все еще настаиваете на том чтобы вынести обвинение, то что я могу сказать кроме mea culpa, mea culpa, mea culpa[18], но я ведь не травил курдов паралитическим газом? В качестве дополнения и возражения со своей стороны, как формулируют это юристы, которые есть среди вас, замечу, что перемена Стюарта на Оливера в сердце Джиллиан было – как вы, лживые, нечистоплотные, чванливые двуногие никогда не скажете, неплохой сделкой. Она оказалась, продолжая фразу, в выигрыше.

В любом случае все это случилось много лет назад, четверть жизни тому назад. Разве термин fait accompli не готов сорваться с уст? (Я не рискую предложить droit de seigneur или jus primae noctis). Неужто никто не слышал о сроке давности? Семь лет за любое число правонарушений и преступлений, насколько я понимаю. Или на соблазнение чужой жены не распространяется срок давности?

Джиллиан: Что действительно хотят знать люди, спрашивают они о том прямо или нет, это то, как я полюбила Стюарта и вышла за него замуж, а потом полюбила Оливера и вышла за него, и все это в столь краткий срок, какой только позволяют формальности. Что ж, я могу ответить, что именно это со мной и произошло. Я не особенно рекомендую попробовать, но уверяю, это возможно. Как с точки зрения чувств, так и с точки зрения права.

Я правда любила Стюарта. Я влюбилась в него сразу же, очень просто. Мы стали встречаться. С сексом тоже не было проблем. Мне нравилось, что он меня любит – вот и все. А потом, уже после того, как мы поженились, я влюбилась в Оливера. Все было не просто, а очень запутанно, совершенно вопреки голосу разума и инстинкту самосохранения. Я не желала принимать это, я сопротивлялась, я остро чувствовала свою вину. Я так же чувствовала себя предельно возбужденной, предельно живой, предельно желанной. Нет, на самом деле у нас не было интрижки, как принято выражаться. Только потому, что я наполовину француженка, люди начинают перешептываться про menage a trois. Это и отдаленно не имело с интрижкой ничего общего. Начнем с того, что все было куда проще. И потом Оливер и я стали спать вместе лишь после того как мы расстались со Стюартом. Почему люди считают, что они знают все, тогда когда они не знают ничего? Любой «знает» что все дело было в сексе, что Стюарт был не слишком хорош в постели, тогда как Оливер был великолепен, что хотя я и произвожу впечатление добропорядочной женщины, на самом деле я вертихвостка, и шлюшка, а может даже еще та сучка. Так что если вы и правда хотите знать, то когда мы с Оливером решили переспать в первый раз, он так нервничал, что совершенно ничего не произошло. Второй раз был не многим лучше. Потом все наладилось. Довольно забавно, но в постели он куда более уязвим чем Стюарт.

Я хочу сказать, что можно любить двоих, сначала одного, потом другого, любить одного, а потом внезапно полюбить другого, как было со мной. Любовь может быть разной. Это не значит, что одна любовь настоящая, а другая поддельная. Вот что я хотела объяснить Стюарту. Я действительно любила их обоих. Вы мне не верите? Что ж, неважно, я больше не пытаюсь что-то кому-то доказать. Я просто говорю: с вами такого не случалось, так? Это случилось со мной.

И, оглядываясь назад, меня удивляет, что это не случается чаще. Много позже, моя мать сказала, по поводу какой-то совсем другой эмоциональной ситуации, не помню из двух или трех действующих лиц, она сказала: «Сердце – мягкая материя и это опасно». Я понимаю, что она имела ввиду. Когда ты влюблен, ты склонен влюбляться. Разве это не ужасный парадокс? Разве это не ужасная правда?

Оливер: На чем мы остановились[19]? Кстати, тангенциальное наблюдение. Удивительно, как каждое из этих трех слов включает последующее, каждая исчезнувшая буква – это потери, которые подкрадываются неизменно, стоит нам, словно Орфей, лишь оглянуться назад. Душещипательное уменьшение, будучи замечено. Сравните и сопоставьте – как обычно говорят учителя – жизни самых значительных английских поэтов романтизма. Сначала упорядочите их по длине имен: Ворсворд, Колридж, Шелли, Китс. Теперь посмотрите на годы их жизни соответственно: 1770-1850, 1772-1834, 1792-1822, 1795-1821. Какая отрада для нумеролога и искателя тайных закономерностей. Обладатель самого длинного имени прожил самую долгую жизнь, обладатель самого короткого – самую короткую, и так далее. Даже так – тот кто родился первым, умер последним, тот, кто родился последним, умер первым. Их можно собрать один в другого как матрешку. Разве не заставляет поверить в божественное провидение? Или хотя бы в божественное совпадение.