– Смотри не опоздай на пикник в субботу, – сказала тетя Леонора. – Я жду всех ровно в одиннадцать. Твой дядюшка Фредди хочет успеть порыбачить до завтрака, а потому выйти надо пораньше.

Я спросил, что за пикник, – как бы между прочим, со светской учтивостью, какую всегда приберегал для милых неожиданностей, которыми любила удивлять нас тетя Леонора.

Мы с теткой сидели на лужайке, в густой тени раскидистой яблони. Июнь подходил к концу, и яблоки были величиной с орех. Много их уже попадало в траву, но сейчас, будто испугавшись пронзительного голоса тети Леоноры, с ветвей осыпалась новая партия.

– Силы небесные! – воскликнула она. – Как ты мог забыть про пикник! Мы все так подробно обсудили, когда ты заходил к нам в последний раз.

Это была типичная для нее беспардонная ложь. Ни о каком пикнике я слыхом не слыхивал. И знал совершенно определенно: ничего мы с теткой не обсуждали. Однако в ее голове пикник уже занял прочное место, в этом можно было не сомневаться, так же как и в том, что в мгновение ока сочиненная ложь тут же становилась для нее непреложной истиной.

– Боюсь, меня не было, когда вы обсуждали эту затею, – сказал я.

– Не было? Ты только послушай, Фредди! – крикнула она. – Нет, ты меня разыгрываешь! Как это не было – ты был. Мы даже сидели на этом же самом месте. Правда, Фредди?

Дядя Фредди, тихий розовощекий толстячок, блаженно дремал в гамаке, привязанном к той же яблоне с другой стороны. Он молча взмахнул рукой, что в равной мере могло означать и протест и подтверждение.

– Да если на то пошло, ты сам и подбросил эту идею, – сказала тетушка, демонстрируя в любезнейшей улыбке длинные крупные зубы. – «А не устроить ли нам пикник с рыбалкой на Мельничном озере, – сказал ты. – Как в прошлом году?»

Это «подбросил» меня просто восхитило. Точный ход! На минуту я поверил, что и вправду сам подал мысль о пикнике, да и все предыдущие пикники – тоже моя затея.

– Более того, ты обещал прихватить с собой ту девушку… ну, помнишь, такая веселая… Как же ее зовут? Пенелопа?

Со всей возможной учтивостью я попросил тетю Леонору принять к сведению, что незнаком с девушкой по имени Пенелопа.

– Значит, ее зовут по-другому. Но как-то очень похоже.

– Похоже? И когда же она посетила этот дом?

– Ах, ты и сам прекрасно помнишь! В страстную субботу ты был на скачках с препятствиями, встретил там двух знакомых девушек и привез сюда. С вами еще был молодой человек, кажется, его зовут Тим. Или, может быть, Том.

– Но я никогда не хожу на скачки с препятствиями, – заметил я. – Я их просто не перевариваю.

– Значит, ты был где-то еще.

– Тим Уолтерс, вот кто любит скачки с препятствиями. А я просто гулял, он меня увидел и подвез сюда. А вы в это время подстригали живую изгородь и пригласили нас выпить вина из красной смородины.

– Но я так отчетливо помню девушек, – с очаровательной беспечностью сказала тетя. – Одну из них звали Пенелопа – такая веселая, лукавая…

– Ее зовут Пегги.

– Прекрасно, пусть будет Пегги.

– И вовсе она не лукавая, скорее стеснительная, задумчивая.

– Вот как? Я думала, стеснительная – это Вайолет.

– Валери, – сказал я. – Веселая – Валери. Сестра Тима.

– Сестра? – удивилась тетя. – Я думала, они муж и жена.

– Обычно на сестрах не женятся, – сказал я.

– Но им бы, может, и стоило. Они так подходят друг к другу.

Тетя Леонора – прелесть, однако не без странностей. Есть люди, не различающие оттенков цвета, лишенные чувства юмора, слуха или обоняния; в тете же Леоноре бушуют какие-то мощные силы, которые мешают ей, хотя бы приблизительно, отличать правду от неправды, реальность от выдумки. Они же толкают ее к прожектерству: ей все время хочется что-то в этом мире исправить. Если она считает, что два человека должны быть друзьями, хотя они не друзья и не склонны ими быть, она будет, не жалея сил, биться за то, чтобы сделать их друзьями, пусть это и кончится полной катастрофой. Когда она умрет, на ее могиле следовало бы высечь:

Боюсь, это сказано про нее – великую устроительницу судеб человеческих.

– Впрочем, это неважно: подходят не подходят, но тебе ведь и самому, конечно, хочется, чтобы они – все трое – присутствовали на нашем пикнике, – сверкнув вкрадчивой зубастой улыбкой, сказала она.

Ну это же было черт знает что! И к тому же невыполнимо.

– Тим, – сказал я, – сейчас в Кейптауне. Он там работает.

– Но его жена и та, другая девушка – они ведь могут прийти?

– Не жена. Сестра.

– Та, веселая?

– Веселая – не она.

– Неважно. Они придут?

– Я их не приглашал.

– Ох, господи, так пригласи же! Никак тебе не втолкуешь, что с тобой? Второго молодого человека я уже пригласила. Нас будет шестеро – в самый раз.

– Какого молодого человека?

Тетка Леонора пустилась в довольно туманное описание некоего молодого человека, которого она повстречала в публичной библиотеке. Фамилия его Беннет или Барнет, кажется, так, хотя она не совсем уверена, но что ее просто поразило – какой у него неухоженный вид. И он ужасно худой. Как видно, совсем не бывает на свежем воздухе. Читает, как она успела заметить, в основном техническую и научную литературу, на одной щеке – то ли на правой, то ли на левой – довольно заметная родинка, и уже порядком облысел – подумать только, так рано!

– А имя? Как его зовут?

– Мне кажется – Дэвид…

– Судя по всему, это Дэвид Бенсон. Я его немного знаю. Работает в страховой компании.

– Да, именно – Бенсон.

– Но скажите на милость, с чего это вам взбрело в голову пригласить его?

В ответ она пронзила меня хмурым взглядом – она меня в чем-то заподозрила, это с ней часто случалось.

– Надо помочь ему выбраться из собственной скорлупы, надо его расшевелить, – подумала я.

При том, что он, может быть, вовсе не хочет, чтобы его шевелили, чуть было не сказал я, однако решил оставить этот как бы брошенный мне упрек без комментариев. И хорошо сделал, потому что она уже, так сказать, допевала свою арию:

– Значит, обо всем договорились? Я пригласила мистера Бенсона. Ты пригласишь девушек. Дядя Фредди позаботится об удочках и наживке. А еда? Чего бы тебе хотелось?

– Сейчас?

– Нет-нет. На пикнике. Фредди! – вдруг позвала она. – Как ты считаешь, что мне приготовить для пикника?

Дядя Фредди откликнулся мгновенно, словно с другого конца невидимого телефона:

– Пирог со свининой и салат из огурцов.

– Ни за что на свете! Как скучно! Просто никуда не годится. Это значит – проявить малодушие.

Поверженный столь решительным образом, дядя Фредди, надо полагать, поудобнее устроился в гамаке и погрузился в еще более сладкую дремоту.

– Знаешь, что было бы совершенно изумительно?

Я снова вспомнил об учтивости и любезнейшим тоном спросил что.

– Полакомиться дарами природы.

– О боже!

Эта нелепая идея так напугала меня, что я не сразу нашелся, что ответить, и лишь напомнил ей, как она ненавидит охоту и всякого рода насилие над животными и птицами, а рыбную ловлю терпит только ради дядюшки Фредди.

– Я имела в виду – речными дарами, – сказала она.

– Боже мой, рыбой?

– А почему бы и нет? Окуньками. Когда-то, в Швейцарии, я ела их с большим удовольствием. На Женевском озере. Filets de perche[2]. С местным белым вином. Пальчики оближешь!

– А если мы не поймаем ни одного окуня? – спросил я.

В ответ она снова ослепила меня своей зубастой улыбкой.

– Мы примем меры предосторожности – захватим с собой копченую форель.