Рефери отошёл в сторону и перед голландцем оказался предмет, не менее удивительный, чем тот глаз. Сейчас это была статуя пляшущего человека. С бородой. В тяжёлых сапогах. Хаас понял, что кик-боксинг сделал своё дело. Нужно было уходить в тренеры.

— Пожмите друг другу руки, — предложил рефери.

Голландец покосился на статую. Базальтовую фигуру скорёжило, и она превратилась в человека по фамилии Дымов.

Для Дымова первый противник всегда самый трудный. Нет, он не внушал себе это, так уж складывалось. Но сегодня правило не сработало.

Хаас пробивал снизу по ноге, с маху, голенью, и попал в ловушку. Очень простую. До того простую, что Дымов иногда стыдился её ставить. Может быть он был бойцом другого класса, но некоторые вещи он не выполнял, считая их доступными для всех.

Хасс свалился на пол, и Дымов достал его ногой куда-то ниже затылка. Бой закончился.

Вторым оказался Бурбаки. Он был тяжеловат на руки, имел хорошо развитые хватательные инстинкты и, как любой борец, не убирал голову от ударов. И как с любым борцом, с ним следовало вести себя осторожно. Бурбаки вообще, по мнению Дымова, ничем не выделялся среди других борцов. Разве что только зверским видом да излишками веса.

Дымов оттягивал Бурбаки на себя, водил его по рингу, легко перемещаясь и мучая противника своей необычайной подвижностью.

Потом Бурбаки пошёл в атаку. Тут же потерял русского, и получил сильный удар в позвоночник. Дымов не стал добивать. Ушёл на дистанцию. Он ждал основной атаки противника. Сейчас тот поймёт, что на своих попытках попросту теряет силы. Нужен натиск. Бурбаки уже почувствовал себя зверем. Он знал, что всё-равно возьмёт противника в захват, чего бы это ему ни стоило. Бурбаки ринулся в атаку. Дымов «провалил» его снова ударил из-за спины. В пах. Так вратари бьют по мячу, когда посылают его на центр поля.

Едва бой закончился, к Дымову подбежал перевозбуждённый Лоран:

— Это даже лучше, чем я предполагал! У тебя уже третья или даже вторая позиция!

— Ну и что? — спросил Дымов.

— Хорошо-хорошо, — радовался Лоран, — я вернул себе свои деньги. Дымов проводил Лорана равнодушным взглядом и направился в раздевалку.

Нортон сегодня тоже только побеждал, и побеждал тех же. Правда, его настроение было подорвано триумфальным прорывом русского. Нехорошо получалось. Слишком красиво. Поэтому сразу после массажиста Нортон решил действовать. Нужно было найти зацепку. А она была. Она была, Нортон это чувствовал. Он послал своего директора отслеживать русского по Парижу. Какое-то время они бродили по городу, и вот теперь, вроде бы, осели за выпивкой. Разумеется, каждый отдельно друг от друга. Зазвонил мобильный телефон.

— Ну что? — рявкнул Нортон.

— Он пьёт шартрез в кафе «Вольтер» на набережной букинистов.

— Отлично! Если захочет скоро уйти, угости его выпивкой. Поговори с ним.

— О чём?

— О чём хочешь! О бабах, о выпивке…

Нортон закончил разговор и не мешкая направился к машине.

Они поехали в десятый округ. Двумя машинами. Впереди ехал «Рено» с выпученными по-лягушечьи фарами.

Размарённый город медленно погружался в вечерние разливы света. Угасал один свет, и зажигался другой. По круглым площадям Парижа вертело автомобильные потоки. В белых и красных огнях.

Нортон решительно распахнул дверь отеля. Портье взглянул на входящих и сразу понял, что его ждут неприятности.

— Интерпол! — рявкнул Нортон и сунул под нос портье служебную карточку питсбургского судебного исполнителя. Портье не умел читать по-английски и потому поверил на слово. Он посмотрел в глаза решительному человеку и тот ответил на его немой вопрос:

— Пособничество в распространении наркотиков.

— Но я никому ни в чём… — заспорил было портье.

— Это будет трудно доказать, — очень убеждённо спарировал решительный человек.

— Что я должен делать? — обречённо спросил портье.

— Ключи от четыреста четырнадцатого! Можете подняться с нами.

Нортон брезгливо осмотрел маленькую комнату неправильной формы, со стенами из ковролина. Распахнутая постель, стол, шкаф, портьера ни с чем не сочетаемого цвета, окно, упёртое в угол стены, и необычная статуэтка на подоконнике. Она сразу бросилась в глаза. Нортон вдруг вспомнил про Интерпол и для правдивости покрутил статуэтку в руках. Простучал её в поисках потайной полости. Поставил на прежнее место. Всё в этой комнате внушало Нортону отвращение. Эти разные плафоны на одном светильнике, мебель, сколоченная в гостиничном подвале… Нортон не мог себе признаться в том, что он почти панически боится всех этих признаков нищеты и убожества. Что человеку, вырвавшемуся из их плена и вкусившему другой жизни, где счёт деньгам ведётся от сотенных купюр и выше, сюда возвращаться убийственно. Нортон вдруг почувствовал свою обреченность. Ему показалось, что рано или поздно он снова окажется в маленькой комнате неправильной формы с единственным окном, распахнутым на угловую стену дома.

Портье заметил, что одержимая самоуверенность решительного человека сменилась подавленностью и растерянностью. Он трогал какие-то вещи, так, безо всякого интереса. Вошёл в ванную комнату, вяло посмотрел на содержимое стеклянной полки под зеркалом, вышел и вдруг бросился к письменному столу. Рывком выдвинул ящик. Внезапная горячность решительного человека сменилась полным разочарованием.

Нортон заглянул в дорожную сумку русского. Нет. Ничего нет. Вообще ничего. Ну хотя бы эластичные бинты, мази от ушибов, какие-нибудь медальоны, майки с символикой… Ничего нет. Ничего такого, что выдавало бы в постояльце четыреста четырнадцатого номера единоборца. Нортон посмотрел на равнодушные лица своих подручных.

— Ладно, — сказал он.

Портье хотел было спросить про наркотики, но решил не подставляться под горячую руку решительного человека. Он был очень раздражён.

Все уже выходили из номера, когда рука Нортона инстинктивно потянулась к статуэтке. Подтолкнула её к краю подоконника. Базальтовый плясун качнулся и полетел вниз.

Дымов шёл по набережной Вольтера. На той стороне реки в мелованной подсветке окаменело сказочное видение дворца. Лувр растянулся на целый квартал. Вдруг прямо перед Дымовым возникла витрина антикварной лавки. Он невольно перевёл взгляд на пёстрый вал дорого старья. Как-то само собой увиделась россыпь латунных значков. Вещички были явно не массового производства. Дымову понравился сжатый кулачок. Маленький, плоский с выразительной прорисовкой стиснутых пальцев. Он хорошо бы смотрелся на вороте куртки. «Нет, — подумал Дымов, — чем больше снаружи, тем меньше внутри. Принцип сообщающихся сосудов». И он пошёл дальше.

Он уже почти спал, когда ослабевшее сознание взбудоражила одна пронзительная мысль: «Статуэтка!»

Её нигде не было. Дымов вскочил с кровати и обалдело метал свои по иски по полкам и углам. Пропала!

Он вдруг вспомнил про окно и, свесившись, посмотрел вниз. Там, на освещённом окнами асфальтовом дворике валялись куски разбитого базальта.

— Проклятая горничная, — простонал Дымов. Он доплёлся до кровати и рухнул как подстреленный. Хорошая была вещь! Жаль. Он бы сейчас посмотрел на неё и подумал о Нортоне. Впрочем, Дымов врал себе про статуэтку. В ней было не больше магического, чем в любой столовой ложке. «Фетишизм, — сказал себе Дымов, — принцип сообщающихся сосудов.» Он уходил в Синий лес за новыми силами.

Финальный бой обставили шикарно. Дымов смотрел на всю эту светоэлектрическую феерию и вспоминал Новый год в ДК Прожекторного завода. Году, кажется, в семьдесят шестом. Так же красиво было. Девочки-снежинки в белых чулках и тонких платьицах бегали по фойе и трясли руками. Мальчик Вова Дымов прижимал к груди, чтобы не потерять коробочку-подарок с конфетами. В коридоре, напротив раздевалки, он увидел фотографию отца. На доске передовиков. Вова долго смотрел на неё и гордился…

Все праздники когда-то заканчиваются. Вот и сегодняшний подходил к концу. Нортон вяло сопротивлялся. Несколько раз он выделывал сложные штуки в полдюжины затейливых ударов. Но Дымов понимал их заранее. Нортон, видно, не любил спешить. Расстановка его действий превратилась в вялый и безвкусный спектакль. Однако, Дымов не рвался в атаку. Противник был ещё вполне пригож для хорошей встречи под обе руки Дымова. Незаметно для самого себя, Владимир оторвался от Нортона и выпорхнул у второй проходной завода. Кончилась смена, народ валил по домам. Вова ждал отца, привалившись к разбитой телефонной будке. Внезапно прямо перед ним возник Стасик. Он не давал Дымову прохода. Год уже, как Стасик поменял школу на завод. Эта встреча не сулила Дымову ничего хорошего. Можно было бы откупиться, но это означало попасть в постоянную повинность к Стасику. Вова напряжённо ожидал худшего. Не говоря ни слова, Стасик ударил Дымова поддых. Вова согнулся, и вдруг дикий, бешеный протест вырвался из него наружу. Нет, тебя бьют до тех пор, пока ты позволяешь это делать. Лучше один раз достоять до конца. «Пусть он подавится мной», — решил Дымов, и пошёл в атаку, ломая об себя удары противника. Володя добрался до этой скользкой, рыжей физиономии. Его маленькие и слабые руки вдруг превратились в стенобойный механизм. Противник ещё отбивался, но эти удары выдавали его полную беспомощность. Дымов пришёл в себя. Вместо завода перед ним возник зал спортивного лицея. Нортон лежал на полу и скрёб ногтями ринг. Дымов успокоился. Он вдруг понял, что все люди по-разному ведут себя в критический момент своего сокрушения. Беспомощность всех делает ручными, но не все переносят её по-мужски красиво. Нортон боролся с беспомощностью до конца. Он и в нокауте не признавал поражения. Тусклый боец, но красивый противник.