Несколько слов из истории наших экологических министерств и министров.

Министр экологии — это в современном мире фигура № 2, это министр нашего будущего. Но как же в этих лицах все мелко и незначительно! Как ничтожно для них самих будущее в сравнении с настоящим! Кто под руку попался, тот и министр!

Первым председателем первого Госкомитета по экологии был Федор Моргун.

Получив назначение, Моргун позвонил мне:

— Сергей Павлович, вот какое дело: помоги мне укомплектовать штат Комитета! А то мне суют черт знает кого!

Я спросил — где его резиденция.

— Пока в Цека. Не знаю, как отсюда и выбраться на самостоятельную квартиру!

Я подумал: дело плохо! И, действительно, мы еще несколько раз поговорили с ним по телефону, однажды он забежал ко мне в редакцию, а потом месяца на два всякая связь с ним прервалась.

Когда же я пришел к нему в Комитет — это было уже рядом, ул. Неждановой, 11, — Моргун только руками развел: не успел и опомниться, как его «укомплектовали» и замами, и начальниками главков и управлений. За счет цековских кадров и других — разных. Скажем, Соколовского, зам. предкомитета Гидрометслужбы Ю.А.Израэля, «деятеля» по Чернобыльской АЭС.

Не знаю, что стало причиной смещения Моргуна, но только на его посту оказался Н.Н.Воронцов — профессор, доктор наук, беспартийный, биолог по специальности. Рвется в членкоры АН. Он входил в нашу ассоциацию «Экология и мир».

Моргун — начитанный человек, неплохой публицист, что-то художественное пописывал. Человек культурный, но нет у него культурного антуража, в его интеллигентности не хватает интеллигентного поведения. Ни чудаковатого, ни делового.

Н.Н. — тот весьма внешен, прекрасно одет, при модном галстуке и в тройке, сигареты — дорогие, язык подвешен по-русски и по-английски. Мне его ругали, и сильно, за какие-то делишки на Дальнем Востоке, но не это, а снова какие-то детали меня смутили.

Пришли мы к нему в кабинет с министром экологии Украины Щербаком (ныне посол Украины в Израиле), Воронцов и сесть ему не предложил. Может, потому что Щербак — недавний его подчиненный, а подчиненным сидеть в присутствии начальства не полагается? Итак, Моргун был более деловит и более работоспособен, чем Н.Н., но и Н.Н. тоже кому-то не понравился (своим ученым антуражем?), долго на этом посту не просидел. Причин устранения не знаю, знаю только, что Н.Н. не горевал — ударился в загранзеленые круизы и путешествовал, кажется, даже на подводной лодке Гринписа.

И вот третий министр, теперь уже не СССР, а РФ, — В.И. Данилов-Данильянц. Признаться, вот уж на кого я надеялся! Он у нас в ассоциации тоже бывал, о его работе в Академии народного хозяйства я был наслышан.

И что же? А ровным счетом ничего. Штат министерства — колоссальный (шестьсот человек), плюс сеть институтов, фондов, центров всего, что может выдумать настоящий бюрократ, три здания трех бывших министерств, бесконечные загранкомандировки, коллегии, еще Бог знает что, а результаты? Страну грабят, грабят преступно, а министерство не смогло возбудить ни одного (!) судебного дела о нанесении ущерба природе. Для сравнения: в США около 85 процентов всех проектов природопользования проходит через суд. Всегда ведь найдется человек, которому невыгодно, что в лесу срублено дерево, что в реку сброшены химикалии, что рядом строится дом, тень от которого падает на окна его собственного дома. Людям в этом мире становится тесно, а теснота, если в ней нет порядка, — это хаос.

Никогда не думал, что министр может быть так бессилен и так безответствен. Жалко его, стыдно за него!

Я в своей более чем скромной редакции такой пустяк запросто могу сделать, а министр в своем шикарном кабинете, в окружении штата из шестисот человек — не может. Ну не может, так хотя бы не обещал! Или он не знает, что он может, чего не может? И ведь не смутился, нисколько и не покраснел! Тогда зачем же он министр? Уйти надо — и с концом, он и до этого занимал видный пост.

Позже, 20.Х.93 г., мы — я, академики Д.С. Лихачев и А.Л. Яншин — опубликовали в «Известиях» статью «Среда вымирания» и сильно приложили минэкологии. Данилов-Данильянц посылал в редакцию протесты, редакция печатать их отказалась, но не в этом дело, дело в том, что именно в момент разговора с Д.-Д. о трех тысячах рублей у меня и появилась мысль такую статью написать.

Хорошо ли это, плохо ли, но это бессилие по мелочи убедило меня в том, что и по-крупному этот человек сделать ничего не может.

Но… но нам с Яншиным пришлось с Д.-Д. в дальнейшем сотрудничать (очень малопродуктивно). Другого-то министра нет… К тому же у него появился заместитель А.Ф. Порядин, человек деловой настолько, насколько в этих условиях можно быть деловым. Я знал его давно — в Новосибирском строительном институте я читал небольшой курс, он был студентом. Моя жена читала ему порядочный курс гидросооружений.

Кстати, бывший министр КГБ Бакатин — тоже наш ученик, но с ним, слава Богу, я встречался только на официальных приемах. Говорили — неплохой человек, а все равно как-то неудобно.

Почему я обращаю внимание на мелочи (самому противно)? Не потому ли, что каждый человек (тем более министр) должен уметь вести себя так, чтобы мелочи из него не выпирали? А что будешь делать, если из твоего собеседника ничего другого, кроме мелочей, не выпирает? А проблемы — пусты?

Мы договариваемся с ним о сотрудничестве между нашей ассоциацией и новым, открывающимся в Москве Национальным центром охраны природы, который будет представлять в России соответствующую международную организацию.

Д.-Д. говорит: именно вы должны осуществлять это сотрудничество. Он говорит мне это у себя в кабинете, но, придя в свою ассоциацию, я через четыре часа узнаю, что он договорился о непосредственном сотрудничестве с Национальным центром, минуя ассоциацию. (Дело кончилось тем, что ни ассоциация, ни Министерство с Национальным центром никакого сотрудничества так и не установили.)

Или: я представляю Д.-Д. план совместных работ — по созданию экологического словаря, по организации международной экологической школы. Он встречает мои предложения с восторгом, обещает финансовую поддержку из экологического фонда.

Что за экологический фонд? Уж не тот ли, который создал профессор Гирусов? Гирусов предлагал нашей ассоциации деньги, и не раз, и немалые, но когда я спросил — откуда у него-то, у Гирусова, берутся деньги? — он тотчас ретировался.

Д.-Д. заверил меня:

— Что вы, что вы! У меня свой фонд. На первый случай — миллион. Но будет возрастать. Вам сколько нужно?

Мне нужен пустяк — три тысячи рублей. Министр смеется (весело) — только-то?

На другой день выясняю: фонда в Министерстве нет, председателя фонда, чтобы его организовать, — нет.

Под этим впечатлением — других у меня нет, откуда бы? — я смотрю на наших руководителей по ТВ. Не знаю, что это за игра — смена министров, президентов, премьеров и т. д. Большая игра, темная игра — догадываюсь.

В современном мире оказалось два варианта этой игры и жизни: капиталистический и социалистический. Социализм потерпел крах, потому что его вариант еще хуже капиталистического, а перестройка происходит вообще вне всяких вариантов, заимствуя все самое худшее из того и другого, когда человек теряет в себе не только нравственное, но и любое начало — история ему нипочем, Библия — нипочем, социализм ему, вчерашнему убежденному социалистическому деятелю, сегодня враг, но и капитализм тоже не друг и не подлинный авторитет, он его ведь в глаза никогда не видал.

Капитализм для него — странная замена лозунга: «Народ и партия едины!». Этот лозунг и всегда-то был то ли меньше, то ли больше, но фальшив, а теперь для капиталиста из коммунистов и этого нет, нет никакого на свете единства, кроме разве что коррупционного.

Не формирование личности, а дальнейшее ее разрушение. Только за счет этого разрушения он и выживает, иногда — благоденствует. Недавно я видел дискуссию на тему о том, как и почему наши люди идут к капитализму. Вел Познер, кажется, это была самая неудачная его передача: никто не знал за «круглым столом» и в публике — ни «как», ни «почему» (разве только С.Н.Федоров), но все выясняли: а что же все-таки такое капитализм? Хотя все выражали желание идти к нему, неизвестному. И Познер не знал и наивно полагал, что если он поставил вопрос «как», то не возникнет вопроса о том, что такое то самое «что», по отношению к которому возникает «как».