Неприятную мысль о том, что голь на выдумки хитра, я затолкала подальше в подсознание.

– Что это с ней? – вошел в кухню Этан и с подозрением покосился в мою сторону.

– Она старьевщику продала хлам и, похоже, на радостях умом немножко тронулась, – громким шепотом оповестила Стаффи и для наглядности повертела пальцем у виска.

– Я тебя слышу, – фыркнула я. – И вижу!

– Знаю, – бросила она напоследок и сбежала в торговый зал, оставив нас с плотником одних.

– Я приладил новую вывеску. – Этан принялся умываться в кухонной раковине, как будто на втором этаже не было банной комнаты. – Если кто-нибудь решит снять, его ждет неприятный сюрприз.

– У меня в последнее время, не жизнь, а сплошной сюрприз. Ненавижу сюрпризы, – пробормотала я, вытаскивая из полки мамины блокноты, чтобы найти рецепт запеченного мяса в пергаментной бумаге. Когда я выпрямилась, то едва не уперлась носом в грудь Этана – не заметила, как подошел. От него пахло свежей древесной стружкой, хвойным щелоком и чем-то еще сугубо мужским. С удивлением я подняла голову, мол, в кухне места мало?

– Ты, правда, пойдешь на свидание с тем лавочником? – хрипловатым голосом спросил он.

– Ты поэтому меня припер к кухонному прилавку? – возмутилась я, делая вид, что вовсе не смущена неожиданно мужским поведением соседа, и прошмыгнула к столу. – Да, я пойду на свидание. В субботу. Вечером. С ним вдвоем.

– Кто, вообще, ходит на свидания с парнем по имени Фред Оутис? – вдруг высказался Этан, заставив меня пренебрежительно фыркнуть. – Что за глупое имя? Что за идиотская фамилия?

– А у тебя хорошая фамилия? Может, она вообще ненастоящая! – взорвалась я, почувствовав себя ужасно обиженной, и тут же пошла в наступление, ткнув в сторону плотника рулоном хрусткой бумаги. – Кстати, ты живешь в моем доме, ешь на моей кухне, чинишь мою крышу, а я только один документ у тебя видела, когда в сундук с вещами залезла!

– Все-таки залезла?

– А ты сомневался? Откуда мне знать, что грамота неподдельная? Может, Ирвин, вообще, тебе не подмастерье!

– А кто?

– Сын!

– Ирвину двадцать пять, – заломил бровь Этан.

– Он старше меня? – изумилась я, мысленно представив сухопарое, возвышенное создание с ясными голубыми глазами, незнамо каким образом затесавшееся в подмастерье к грубому плотнику. И даже выглянула в открытые двери кухни, чтобы еще раз обозреть чудо «вживую». В зале шла бойкая торговля, а Ирвин с очаровательной улыбкой втюхивал супруге булочника четыре банки перца и две бутылки «Огненной воды». Не знаю, зачем столько пряностей. Может, они решили печь перечный хлеб, а если не получится, то напиться с горя?

– Но про тебя я все равно ничего толком не знаю! – буркнула я и пождала губы.

– А ты никогда не спрашивала, – развел Этан руками.

– Да неужели?

– Этан Гровер, тридцать лет. Не женат и никогда не был. Мастерскую временно закрыл. Долгов не имею, родители живут в Вайтберри.

Он с такой скоростью выдал информацию о себе, что другая на моем месте растерялась и половины не уловила, но я-то служила репортером и привыкла, что люди трындычат, как сороки, когда не хотят, чтобы их услышали.

– Что может делать холостяк до сорока и без долгов в такой дыре, как Питерборо? – сощурилась я.

– Как и ты, я приехал сюда по велению сердца, – широко улыбнулся он, определенно надо мной издеваясь. – Что-то еще?

– Нет! – огрызнулась я. – Не мешай мне придумывать способ заработать денег!

Он не стал стоять над душой, отправился в холодильную кладовую, которую еще с утра задумал восстановить, а я принялась изучать рецепты запеченного мяса и колдовать над бумагой, призванной принести в банку для Маринованного огурца несколько золотых монет. В идеале несколько сотен золотых монет.

Отрезала и расправила длинный бумажный хвост, намочила гладкую поверхность и поднесла руку. От ладони заструился красноватый свет, и влага начала густеть, превращаясь в клейкий слой. Только я собралась через сито посыпать перец, указанный в рецепте запеченного мяса, как в кладовой что-то громыхнулось. Этан цветисто выругался, а с потолка на мой будущий хит продаж упала засохшая муха, точно бы сдохнувшая от громогласного сквернословия. Я попыталась двумя пальцами, как пинцетом, убрать мумифицированное насекомое, но оно отделялось по частям и рассеивалось по клейкому слою.

– Проклятье!

– Клейкие ленты для мух делаешь? – полюбопытствовала Стаффи, войдя в кухню. В торговом зале как раз случилось затишье, и подружка улизнула на перерыв.

– Ленту, чтобы заклеивать рты всем, кто пошутит неудачно! – прорычала я, стрельнув в сторону насмешницы злым взглядом, и немедленно обнаружила, что кончик косы вляпался в клейстер. Бумажная полоска вспорхнула со стола и немедленно прилипла к моему фартуку.

– Да провались ты! – озверела я, отдирая от себя проклятый лист, а вместе с ним чувствительно вырвала и несколько волосинок. – Божечки, так облысеть недолго!

Стаффи с нескрываемой иронией следила за борьбой с проклятущей бумагой, а когда я принялась в бешенстве комкать испорченную заготовку, то хмыкнула:

– Перчик, может, нам твоим изобретением волосы на ногах удалять?

– Испытывать будем на тебе? – угрюмо буркнула я. К слову, идея была недурственной, но мне хотелось убивать, поэтому гениальность предложения оказалась не оценена.

– Когда ты стала такой жестокой с подругами? – Стефани прихлебнула горячей воды (она, вообще, предпочитала чаю и кофе горячую воду, экономная наша). – Проверим на Ирвине, а если не захочет, скрутим силой.

Сделать единственный лист у меня получилось только после полуночи, когда соседи уже разошлись по кроватям. Не откладывая дела в долгий ящик, я осторожно завернула в обсыпанную пряностями бумагу кусочек куриного филе, плюхнула на сковороду и поставила на очаг. Уже через несколько минут от курицы пошел такой аромат, что даже слюни набежали. Выложив неожиданно румяные и сочные кусочки на тарелку, я решила найти дегустатора.

Заглянула в комнату к мирно спящей Стаффи, потом вспомнила, что она у меня единственная подруга, к тому же брошенная женихом, и постучалась в мужскую спальню. Ответом мне послужил храп Ирвина. Хотела уже смириться и опробовать новый продукт сама, но судьба подмастерья была предрешена, когда раздался грохот, и жалобный голос проскулил:

– Господин Этан, за что?

– Иди храпеть на кухню!

– Опять? – простонал Ирвин. Едва он с подушкой в обнимку выглянул в коридор и наткнулся на меня, встречавшей его с благолепным видом серийного маньяка, то шарахнулся обратно.

– Перечная бумага получилась? – наконец жалобно уточнил он, прижимая подушку к груди.

Не изменяя вкрадчивой сектантской полуулыбке, я кивнула.

– Может, не надо? – промямлил подопытный, видимо, надеясь на женское милосердие, которого мне явно забыли отмерить при рождении.

– Надо Ирвин, – вздохнула я, мол, ты же единственный, кто не спит, считай, просто не повезло. – Надо!

Подмастерье ел, жадно и с аппетитом, даже забыл про нож и вилку. Разделял еще горячие истекающие перечным соком кусочки прямо руками и закладывал в рот. Облизывал и пальцы, и губы, причмокивал, чтобы не обжечь язык.

– И как? – уточнила я.

– Пища богов! – промычал он с набитым ртом. – В жизни не подумал бы, что вы способны что-то приличное приготовить. Не обижайтесь, но кухарка из вас, как из господина Этана – плотник.

– Но он плотник, – сухо напомнила я.

– Угу, – хмыкнул Ирвин. – До сих пор поверить не могу.

Права была мама. Вкусная еда и дорогу к сердцу открывала, и осмотрительность притупляла. Сытый мужчина разомлевал и забывал напрочь, что раз путь к сердцу открыт, то надо закрыть рот! Чтобы лишнего туда не вкатилось, и ненужного, чего не следовало говорить домоправительнице, не выкатилось. Я мудро сделала вид, то внимания на странность не обратила, но мысленно зарубку-то поставила.

– Ну, хорошо! – хлопнула я в ладоши и убрала из-под носа дегустатора тарелку с едой, от неожиданности он с видом голодного щенка потянулся за остатками. – Коль тебе не понадобились порошки от несварения, то помой руки, и будем делать перечные листы.