Стаффи, стоявшая возле стеллажа с банками, покрутила пальцем у виска, намекая, что трактирщик, ожидавший завтрашней поставки, ни в жизни мне не простит предательства. Но я рассчитывала, что налакавшись перцовки по дешевке, народ сомлеет и решит, что хороший человек, продающий за несколько пенни столь душевный напиток, по определению не может быть сволочью и блудницей. Второе важнее. Пока меня не начала душить жаба, я выскользнула из лавки, и за спиной забряцал колокольчик. Похоже, он тоже осуждал хозяйку за аттракцион невиданной щедрости.

По дороге мне пришлось зайти в аптечную лавку, чтобы купить для Фреда снадобья от аллергии и для очищения крови, порекомендованные лекарем. Жена аптекаря была страшной сплетницей и, запаковывая бутылочки с лекарствами в бумажный пакет, с любопытством поинтересовалась:

– Правда, что вчера господин Этан чуть не отрубил ногу Оутису младшему?

– Да, – с улыбкой подтвердила я, – но у Фреда оказалась аллергия на железо, поэтому дорубить ногу не получилось и пришлось везти его в лечебницу, чтобы сначала убрать аллергический отек. Этан пока подбирает другой инструмент. Вот подумывает, что, может, ногу не отрубить, а отпилить?

В лице у аптекарши появился испуг, а в глазах светилось: «Вы сейчас спросили у меня?» Сразу было видно, что грех за отпиленную ногу Оутиса младшего она на душу брать не желала.

– Фред опять, поди, наелся перца, а люди уже всякие гадости про нашу Алексу придумали, – подвигая супругу, фыркнул аптекарь. – Что за змеи? Только попадись им на зуб!

– Точно! – хмыкнула я, одарив смущенную аптекаршу насмешливым взглядом, отдала монетки и удалилась с гордо поднятой головой. Пусть знают, что мне стыдиться нечего.

Когда я добралась до лечебницы, то еще в приемном покое почувствовала, с каким невообразимым любопытством на меня таращились и персонал, и пациенты. Даже подумала, что, может быть, сзади неприлично задралась юбка, или поползла стрелка на чулке, но одежда была в полном порядке. А когда я вошла в общий зал, то поняла причину пристального внимания: у постели Фреда, выглядевшего вполне здоровым и бодреньким, сидела Амелия Осле. Мало того что умиравший ночью аллергик, звеня вилкой о фарфоровую тарелку, поглощал спагетти с мясными шариками, так еще и кухарка, вкусняшку приготовившая, была одета в точно такое же темно-синее платье, как я сама. И подозреваю, из нас двоих именно я купила наряд со скидкой.

Зал, без преувеличений, затаил дыхание. Такого развлечения, как встреча непримиримых противниц здешняя лечебница точно ещё не видывала.

– Ох, Алекса, – промычал Фред и заправил обратно в рот едва не выпавшую макаронину. – Доброе утро!

Судя по всему, у объевшегося лавочника утро было наидобрейшее. Я кивнула в качестве приветствия и обратила взор на Амелию:

– Доброе утро, госпожа Осле.

Она не поздоровалась и улыбнулась больному:

– Что ж, пожалуй, пойду.

Все с той же милой улыбкой она с легкостью забрала полупустую тарелку из рук Фреда, а тот от неожиданности выпустил посудину и проводил угощение, исчезнувшее в плетеной корзине для пикников, жалобным взглядом. Наконец я увидела, как в жизни действует закон о пути к сердцу мужчины через его желудок. На мой взгляд, безобразно кривой путь, но судя по расстроенной мине лавочника, которому лекарь прописал жесткую диету, за остатки спагетти он был готов жениться и даже заделать десяток пухленьких детишек.

Пока Φред облизывал вилку, а я, ожидая, когда освободится единственное сидячее место, мялась возле кровати, Амелия с видом герцогини Питерборогской складывала салфетки.

– Как идет торговля, госпожа Колфилд? – спросила она, заставляя меня мысленно искать подвох. – Говорят, что сегодня оживленно?

– У нас и в будний день торговый зал не пустует, – с сахарной улыбкой отозвалась я. – Как ваши ученицы? Слышала, смеси «Пряная штучка» пользуются у них особенным спросом?

Крышка корзинки закрылась с такой злостью, что чуть не отлетела. Скорее всего, если бы корзинка была кастрюлькой, визгливый грохот разлетелся бы на весь зал лечебницы.

– Мне тут нашептали, что вы, Алекса, совершенно не умеете готовить, – мягким голосом с полуулыбкой вымолвила Амелия, и Фред натянул до подбородка одеяло, стараясь спрятаться от моего гневного взгляда. – Приходите ко мне в школу, обещаю, что дам вам хорошую скидку на обучение.

– Благодарю вас, Амелия, – кивнула я, живо, во всех кровавых красках представляя, что вцепляюсь злогине в волосы, и с беспечным видом предложила: – К слову, это отличная мысль! Почему бы нам с вами не объединить усилия?

– Что вы имеете в виду? – сохраняя на ухоженном лице дружелюбную улыбку, процедила она.

– Взаимные скидки – превосходная мысль. И как я сама не додумалась? Вы мне позволите принести к вам в школу листовки, а я буду давать хорошую скидку каждой вашей ученице. Я даже объявление придумала: «Идеальная хозяйка не только хорошо готовит, но еще и экономит! Отмети лишние траты! Купи баночку „Пряной штучки“ – спаси супруга от разорения!»

Хорошо, что взгляд не мог убивать, иначе я бы упала замертво. С другой стороны, мы уже находились в лечебнице, и, возможно, меня бы даже спасли.

– Пожалуй, пойду, – поправила шляпку Амелия, подхватила корзинку и, нарочито интимным жестом положив руку на плечо Фреда, мягко прошептала: – Берегите себя, господин Оутис.

– Спасибо, госпожа Осле.

Мысленно я пожелала, чтобы по дороге у корзинки в руках противницы отломалась ручка, и снедь вместе с фарфоровой посудой разлетелась по полу. Не знаю почему, но именно дорогая тарелка, а не спагетти на ней, вызвали во мне глухую злость. Кто вообще приносит в лечебницу фарфор?

Как только первая гадюка Питерборо убралась шипеть в змеиное логово с розовыми диванами, я с хмурым видом вытащила из бумажного пакета бутылочки со снадобьями и расставила на прикроватном столике.

– Лекарь вчера предупредил, что тебе нельзя ничего есть, зато нужно пить настойки, – сухо объявила я. – Приятного аппетита, Фред.

Он открыл рот, чтобы что-нибудь сказать, и вдруг сыто икнул.

В лечебнице я пробыла минут пятнадцать, посчитав, что достаточно с милым видом посидела у постели больного, чтобы чуточку приглушить сплетни. Для вида поерзала на стуле, ведь после Амелии Осле казалось, что под ягодицей лежала острая кнопка, и с чистой совестью сбежала.

Вернулась в лавку в преотвратительном настроении. Народ уже схлынул, а те, кто выбирал смеси, не обратили на меня никакого внимания, даже ничего не прошипели в спину. Видимо, действительно пришли за приправами, а не за сплетнями. Зато зашептались Стаффи с Ирвином, когда я с каменным лицом прошла в кухню.

– Что это с ней? – забормотала подружка.

– Может, услышала о том, как она труп Фреда пыталась в саду закопать? – отозвался подмастерье, видимо, выдавая один из самых популярных слухов.

Я так громко фыркнула, что сплетники моментально прикусили языки и вернулись к работе.

В кухне царил идеальный порядок. Каждая поверхность сияла чистотой, даже поблескивали окошки в дверцах шкафов.

– Готовить не умею? – прошипела я, уперев руки в бока, и передернула плечами: – Большое дело сварить суп для больного.

Вытащила из ящика порядком потрепанные за последние полтора месяца блокноты, раскрыла на рецепте куриного супа с домашней лапшой. Внимательно вчиталась, чтобы ничего не перепутать. Ничего сложного в приготовлении не было: сварить бульон, нарезать лапшу, заварить в бульоне.

Но (и это совершенно не удивляло) на пути к наваристому вкусному супу меня поджидали преграды. Задубевшая курочка, замороженная в холодильной кладовой, отказывалась помещаться в кастрюлю. Решив, что оттаявшую тушку проще утрамбовывать в посудину, я использовала магию. От раскрытых ладоней заструилось тепло. Курица моментально пустила сок, как испорченный фрукт, и почему-то с одного бока начала гореть. В воздухе запахло подпаленной кожицей, и неприятный запах привлек в кухню Стаффи.

– Что ты делаешь? – изумилась она, увидев, как я с решительным видом втискивала сопротивлявшуюся птицу в кастрюлю.