Если ж нет ничего попутного - ни рек, ни ручейков, - они уходят под землю. Они проходят сквозь землю, сквозь эту сухую твердь, и ничто не может их остановить: ведь они идут к своему океану. В подземной темноте, натыкаясь на камни и руды, они идут к своему океану - через многие километры, через суглинки, известняки и пески...

А над ними зеленеют поля и созревают колосья. И живет, и дышит над ними земля...

И они возвращаются в океан. Чтобы вторично родиться облаком, и в десятый, и в сотый раз родиться облаком в океане. И всякий раз терпеть бедствие на земле.

А она зеленеет, земля, расцветает и хорошеет, и плывут над ней облака, идущие с океана...

И все, что она имеет, все, чем земля хороша, сделали те, кто на ней потерпел бедствие...

ДВА ГОЛЬФСТРИМА

Гольфстрим, текущий с юга на север, и Гольфстрим, текущий с севера на юг, - это, по сути, два разных Гольфстрима.

Один из них, молодой и горячий, мчится с юга на север со скоростью девяти километров в час.

- Какой темперамент! - удивляются воды северных морей и теплеют от удивления, что вот, оказывается, и в наших широтах не все промерзло насквозь, есть еще у нас свои Гольфстримы!

А Гольфстрим течет. Сначала у самой поверхности, как это бывает у молодых и горячих, а потом все глубже и глубже... глубже и глубже...

И вот уже над ним два километра воды.

Течет Гольфстрим, а соседние воды его охлаждают:

- Куда ты спешишь, Гольфстрим? Чего горячишься? Пора бы тебе поостыть. Там, наверху, знаешь, какие льды? Их, Гольфстрим, не согреешь...

Гольфстрим уже и сам понимает, что их не согреешь. Теперь он все понимает - на такой глубине.

И он остывает. И поворачивает назад. Потому что когда остынешь, всегда поворачиваешь назад.

Теперь ему спешить некуда, и он движется с прохладцей. Полкилометра в час. На глубине почти в три километра.

А над ним, текущим с севера на юг, течет он, Гольфстрим, с юга на север. Молодой и горячий, со скоростью девяти километров в час.

И северные моря теплеют от удивления, что вот, оказывается, и в их широтах не все промерзло насквозь, есть еще у них свои Гольфстримы.

ВУЛКАНЫ

У вулканов много тепла, которое они спешат поскорей отдать и потому извергают его, обжигая, но не согревая...

Теплоту ведь тоже нужно уметь отдать. Чтобы благие порывы не стали стихийными бедствиями.

ПОДЗЕМНОЕ НЕБО

Подземные руды по-своему видят мир и рисуют его, не выходя из своих подземелий. На каждой травинке, на каждом цветке, до которого смогут из-под земли дотянуться. Это большое искусство - раскрасить лепестки так, чтобы они потом зацвели и заиграли на солнце, особенно если не видишь солнца и не видишь самих лепестков, да и красок своих - тоже не видишь...

У каждого металла свои краски и свои излюбленные цветы. Железо золотит листья полыни, молибден разрисовывает лепестки мака...

И, может быть, потому краски мира так хороши, что они созданы в недрах земли, и самое яркое небо - то, которое создано воображением подземелья.

ПОТОМКИ ПЕРВЫХ

Первый солнечный луч, открывший необитаемую планету Земля, оставил здесь большое потомство.

Огненный луч - от первых костров... Газовый луч... Электрический луч...

И наконец, луч лазера. Всесильный луч, который, по примеру своего далекого предка, может быть, проникнет на другие планеты.

И что оставит он там?

Хотелось бы - чтоб тоже лучи.

Лучи должны рождать только лучи, а не мрак, которого и без них достаточно в космосе.

РОЖДЕНИЕ СИЛЫ

Мягкое олово приобретает твердость в соединении с еще более мягким графитом.

Потому что когда видишь еще более слабого...

Часто силу рождает слабость. Слабость, которую хочется защитить.

Может быть, с этого началась история нашей планеты.

ВОЗРАСТ ЗЕМЛИ

Легкий гелий улетает с Земли, и легкий водород улетает с Земли, а оседает на Землю все тяжелое.

Тяжелый кремний. Железо. Тысячи, миллионы тонн. Вся тяжесть космоса ложится на плечи Земли - с каждым днем все больше и больше...

Да, возраст - это не годы и даже не века. Возраст - это то, что происходит с Землею. Когда все легкое улетает, исчезает неизвестно куда. А на плечи ложится тяжелое - неизвестно откуда...

КОСМОС

Падает космос на Землю. Дождями метеоритов, космической пылью, потоком частиц... Оседает космос на Землю. Приживается на Земле.

Со своим космическим холодом и безразличием ко всему. Со своими вспышками, взрывами и космическими катастрофами. С черной ночью и такими далекими звездами, что до них невозможно когда-нибудь долететь.

Оседает космос на Землю. С каждым веком все больше... С каждым годом все больше... С каждым днем...

И уже не знаешь, чего на Земле больше: Земли или космоса? Тепла или света? Ночи или дня?

В каждом растении - космос.

В каждом строении - космос.

В каждом движении, в каждом брошенном взгляде.

Чего на Земле больше: Земли или космоса?

Трудно сказать.

Поэтому так дорого нам все земное.

ВСЮДУ - СРЕДИ СВОИХ

Как будто некуда насекомым спешить, но по земле они не ходят, а бегают. На свиданье - бегом. Со свиданья - бегом. Всюду бегом. Только бегом.

Потому что мир вокруг них большой, а они в этом мире маленькие. А в большом мире маленьким приходится хорошенько побегать.

Но зато как бегают насекомые! Лошадь бегает прекрасно, по по стене она не побежит. И по потолку не побежит. А насекомые вот - бегают.

Какие силы их держат, когда они бегают по потолку?

Их держат молекулярные силы. Силы тех молекул, которые составляют и стены, и потолок, и вообще любую поверхность.

Молекулы маленькие, но есть у них силы, способные поддержать. Лошадь они не поддержат. Слона не поддержат. А насекомых поддерживают.

Потому что насекомых больше некому поддержать.

Потому что маленькие должны поддерживать маленьких.

СЕМЕЙСТВО ТОЛКУНЧИКОВ

Сказать по правде, какой из Толкунчика жених? Нос длинный, ноги длинные, а голова такая маленькая, что даже закрадывается сомнение: сможет ли Толкунчик подумать о семье? Да, на такого поглядишь - не обрадуешься. Муха он или не муха? Ножищи кривые, лохматые, а по всему телу плешь. Как будто, когда засевали Толкунчика, начали с его ног, а на остальное не хватило посевного материала. А нос у Толкунчика - что портновская игла. Такой бы нос Муравью-Портному, Муравей-Портной сколотил бы на нем состояние. А Долгоносик-Фрачник уж такой бы сшил себе фрак! Но Толкунчик не портной, и никакой он не фрачник. На него хоть шей, хоть не шей главное снаружи останется.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: