– Намекнул, да пользы от его намеков... Белый олень, белый дракон и белая сова.

– Разъяснить?

– Изволь.

– «Белая сова» – это одна из сидов призрачного царства, ллогры ее зовут «белой тенью»...

– Но при чем тут Гвиневер?!

– Значит, есть при чем. Ну, с белым драконом саксов ты сам знаком, седой Орм раньше или позже придет, чтобы расплатиться по былым счетам... А белый олень – знак, который будет носить на щите один из твоих фиеннов, вернувшийся из полого холма Гвиннеда. Зачем он туда пойдет, когда вернется, и кто именно это будет – сейчас сказать не могу. Быть может, он тебя и не предаст, уверенности в этом нет, но сам знак будет сигналом.

– Спасибо, утешила...

– Чем смогла, помогла. И прими совет: когда вернется Ланселот, позаботься, чтобы они с Тристаном не поссорились. Иначе погибнешь куда раньше.

Артос принял совет и покинул замок той же ночью, чтобы поскорее успеть в Камелот. Он вернулся, обнял Гвиневер, и подозрения, возникшие после слов Вивьен, улеглись. Гвиневер может любить не только законного мужа, но она его никогда не предаст! В ней не было и капли той темной страсти, что Пендрагон помнил по жадным поцелуям и объятиям Моргеас...

Когда вернулись Ланселот, Перидур и Гвалквед, ард-рикс не стал рассказывать о предупреждении дракона. А о железном кабане из рощи Кернанна и рассказывать не понадобилось, легенды по Галлии бродили одна другой лучше да красочнее. И когда в Камелот с посланием от Мурроха прибыл Тристан, Артосу не потребовалось больших усилий, чтобы примирить его с Ланселотом. Подраться они, правда, подрались, но это было честным состязанием в кулачном бою. После тридцать седьмого удара Тристан потер челюсть и заметил, что голова у него пока на месте, однако зубы не хотят продолжать забаву, потому лучше на этом и закончить. Ланселот согласился, признал, что лучшего противника ему давно не попадалось; на пиру они с Тристаном осушили ковш священного верескового меда и поклялись в вечной дружбе, а заодно обменялись мечами и броней. Командир фианны Пендрагона после этого всегда выходил на битку в «кабаньей шкуре», а Тристан – в кольчуге, что побывала вместе с Ланселотом у хрустального котла Дагды (и вместе с Ланселотом сполоснулась в этом котле, точнее, в молоке, которое перед тем пил Гвалквед).

Спасла ли эта дружба самого Пендрагона от скорой кончины, он не знал и не собирался гадать. Ланселот был его соратником и другом, а Тристан – побратимом; их дружбы ард-риксу хватало без всяких там пророчеств и предупреждений.

А смерть – смерть все равно придет в свой час. Сейчас Артосу не было до нее дел.

Другие сказали бы, что Пендрагону следует поскорее позаботиться, чтобы гибельное пророчество не сбылось, а для этого послать к Моргеас и Мордреду на Олерон хоть того же Ланселота, ибо царству и правителю угрожать могут лишь живые, но никак не мертвые... Другие могли бы сказать так, только ард-рикс не спрашивал чужих советов в подобных делах.

Он верил в предсказания, но не верил предсказаниям, и уж подавно не верил – пророкам и предсказателям. Потому что понимал, что пророчества только тогда сбываются, когда к ним кто-то прикладывает руки. Как к пророчеству об истинном правителе Ллогрис и мечу Калибурну была приложена рука самого Артоса.

А за руками чужими – в этом отношении – Пендрагон и так следил, будучи правителем.