– Это твоих рук дело, – настаивал Иван, но уже больше по инерции. Крестному он привык верить, и сейчас эта привычка работала против того, что подсказывала ему интуиция... До настоящего мотива, по которому Крестный мог бы убить Надю, Иван докопаться не мог, а с точки зрения логики версия Крестного была гораздо предпочтительней. Никитин имел много неоплаченных счетов к Ивану, и от него вполне можно было ожидать самого худшего...

– Ну, хорошо, Ваня, – вздохнул Крестный. – открою я тебе одну свою тайну... Хоть и роняет это мой авторитет среди народа, с которым я имею дело... Ведь я за последние десять-пятнадцать лет не убил сам ни одного человека. Ты убивал по моим наводкам, другим я приказывал убивать... Но сам – ни одного. Странно тебе? А мне, Ваня, не странно. Мне страшно людей убивать. И знаешь, почему страшно? Я смерти боюсь...

Крестный замолчал и сидел, нахохлившись. Он знал, что дальше нужно молчать. Остальное Иван додумает сам и перестанет к нему цепляться...

Иван машинально хотел почесать в затылке, но отдернул руку, едва коснувшись своей головы... Нет, Крестный, наверное, и в самом деле, ни при чем... Не может человек, который боится смерти, – а в этом Крестный не врал, Иван это хорошо чувствовал, – лезть к этой смерти в объятия. Если бы Надю убил Крестный, он не пришел бы к Ивану, это было бы самоубийством... А вот Никитин...

Иван почувствовал, как в нем поднимается волна злобы к этому генералу-убийце. Не мог меня завалить, так с женщиной связался, шакал!...

«Вот кто мне ответит за смерть Нади! – подумал Иван. – Все, тварь! Жди! Этим взрывом ты подписал себе приговор...»

Жизнь Ивана опять обрела смысл. По крайней мере до тех пор, пока жив был генерал Никитин... Но жить ему оставалось недолго.

– Ты мне узнаешь все об этом своем бывшем дружке! – сказал Иван Крестному. – Где живет, с кем, где ходит, где ездит, куда окна кабинета выходят, что любит, что пьет, что ест, каких баб ебет – все досконально! Считай это нашим с тобой новым делом. Если тебе гонорар нужен – я заплачу! Деньги есть. Больше, чем ты мне за Кроносова, заплачу. Цену называй, заплачу, сколько попросишь... Только подготовь мне эту ликвидацию. Мне нужна вся информация о нем. Все, что только можно узнать... Он у меня не отделается дыркой во лбу...

– Так ведь, мил человек, – воскликнул сразу повеселевший Крестный. – Я и так про него все почти знаю... Личность-то генеральская в наших кругах известная, сам понимаешь... Да тебе и самому с ним сталкиваться приходилось не раз... Таким, знаешь ли рубахой-парнем любит подъехать, ну – свой, да и только... А этот свой меня еще в Латинской Америке, в Сальвадоре, когда мы с ним банк взяли, под фараонов тамошних подставил, а сам с денежками смылся... Должность-то, наверное, на те деньги и куплена. там большая сумма была, очень большая...

«Слушай, Ваня, слушай, – думал Крестный, болтая языком и не особенно задумываясь о том, что именно несет его язык. Он своему языку доверял – лишнего тот никогда не скажет. – Вот за это, неудавшееся мне ограбление, я и отомщу своему бывшему дружку. Твоими, Ваня, руками. Ты уж извини, но ведь и у тебя к нему есть претензия небольшая – „Интегралбанк“-то тоже он тебе помешал взять. Правда этим он тебе жизнь несколько продлил, но вот этого тебе знать вообще не надо. Ты же банк не взял, мне и не пришлось посылать тебя взрывать Курскую атомную станцию... А то бы ты свою Надюшу опередил. И тоже – с фейерверком...»

– Ты меня обижаешь, Ваня, – продолжал Крестный. – о каких деньгах ты говоришь? Да пусть у меня руки отсохнут и подыматься перестанут словно член, который уже не первый год на звезды не заглядывается, если я прикоснусь к твоим деньгам... Да у меня к этой твари ментовской тоже столько накопилось, – сам готов в клочья порвать, да силы-то мои, сам знаешь, – стариковские... все расскажу тебе, Ваня, все, что знаю... Я, ведь, уже навел справочки о нем, знал, что эта падаль тебя заинтересует...

– Говори! – коротко приказал Иван.

– Взять его, Ванюша, будет трудно. – тон Крестного стал озабоченно-деловым. – Если б кто другой спросил, я бы сказал – невозможно его взять... Он, Ваня, вторую неделю из кабинета своего не выходит... Изображает, что занят, дел, вишь ты – по горло... А может, и вправду, занят. Что за дела у него такие, не знаю, но дай мне пару дней – узнаю все, как есть. В подробностях... А привычки? Да на что ж тебе его привычки-то, раз он с работы не выходит... Ну, курит «Приму» – по старой памяти, еще студенческой. Пьет только коньяк. Французский коньяк, не особенно хороший, но привык он к нему, в Чечне когда работал... «Корвуазье» называется... Гадость, по-моему, ну да это к делу не относится. Баб, как ты говоришь, не ебет, про это мы с ним уже забыли с нашей бурной жизнью, не до баб старикам, не до баб... Ну, может, и сунет иной раз секретарше в рот, и то – вряд ли, она – у него такая мымра драная, параша, а не баба...

– Хватит про баб, Крестный, – перебил его Иван. – Узнаешь, что за дела такие сейчас напряженные у генерала Никитина, что аж ночует в кабинете... Я чувствую, что здесь ключик к нему. Отсюда его достать можно... И я его достану обязательно...

Генерал-лейтенант Никитин и в самом деле третью неделю не покидал свой кабинет. Дней десять в его кабинете шло практически непрерывное оперативное совещание, решающее то и дело возникающие проблемы, связанные с воплощением в жизнь грандиозного плана, разработанного лично Никитиным. Плана окончательного захвата в свои руки руководства преступным миром Москвы...

В основе плана лежал перевод отношений правоохранительных органов с криминальным миром на четко определенные рыночные экономические отношения... Или превращения ФСБ в некий аналог налоговой инспекции, вкупе с налоговой полицией, для криминального мира. В конце концов, преступление – это тоже вид деятельности, приносящий доход. Так почему же эта деятельность не облагается налогами? Это явная, вопиющая бесхозяйственность. Так, примерно, рассуждал генерал-лейтенант Никитин.

В самой идее нового, по существу, ничего и не было. Испокон века менты брали братву и авторитетов, а те откупались от них хорошими деньгами... Это был хороший традиционный бизнес и один из рычагов перераспределения национального дохода на душу населения. В данном случае – на ментовскую душу...

Но все это была удручающая для глаза и масштабов большого руководителя самодеятельность. А Никитин обладал мышлением масштабным и систематическим. Гениальность его плана заключалась в том, чтобы устранить вообще влияние личного фактора на отношения между бандитами и ментами. Его идеей была стройная система, которая самой своей сутью поддерживала бы и определенный уровень преступности в столице, который можно было бы, ко всему прочему, регулировать по своему усмотрению, и гарантировала бы стабильный заработок «мусорам»...

Да что там, заработок! Если бы Никитину удалось осуществить свой план, милиция вообще бы перешла на самоокупаемость и перестала бы зависеть от нищенских подачек из бюджета...

И наконец, самое главное преимущество – реальное руководство всем преступным миром в Москве сосредоточивалось бы в руках руководства ФСБ, а еще точнее – лично Никитина, который и задавал бы макроэкономические параметры криминальному хозрасчету...

Первое, что необходимо было сделать – разбить Москву на несколько больших зон, управлять которыми было бы наиболее удобно и поставить в них во главе группировок своих людей, из органов...

Это был необходимый для переходного периода компромисс с самой идеей никитинского плана. В дальнейшем эти люди тихо убирались, и система переходила к самостоятельному автономному функционированию. Без прямого контроля со стороны ФСБ или МВД. Оставались только лишь чисто экономические отношения...

Москву Никитин разделил на три больших территории, использовав для этого естественные границы: к Замоскворецкой отойдет правобережье Москвы-реки, к Восточной – восточное междуречье Москвы-реки и Яузы, к Западной – западное междуречье. Естественные границы районов Никитин считал самыми оптимальными – словно сама природа разделяла Москву между людьми единственно возможным образом. И выбор оказался правильным – никто на судьбу не обижался, не считал, что его обделили...