— Да-а-а… уж объективность-то была бы соблюдена. А тут… говорят, у него рука в министерстве есть.

…Валентин Васильевич дошел до института. У входа посмотрел на часы. Минута в минуту, как всегда, — путь от ресторана до работы занимал 24 минуты. На обед он тратил полтора часа, Валентин Васильевич позволял себе это.

Валентин Васильевич сидел в коридоре поликлиники на диване и неотрывно наблюдал за дверью кабинета номер 21. Билеты на ансамбль «Бони М» лежали у него в бумажнике. Было около восьми. Вот-вот из кабинета выйдет Вика. Он ее увидит, она его нет — окажется к нему спиной. Пойдет к выходу.

Он нагнал ее на лестничной площадке:

— Добрый вечер, Вика.

Она оглянулась, остановилась.

— Добрый вечер, — сказала она и покраснела.

— Вы домой?

Вика кивнула.

— Я мог бы вас подвезти.

Вика неопределенно пожала плечами:

— Неловко как-то.

— Да вы что, что вы! Мне это нетрудно, буду только рад.

Валентин Васильевич повез Вику к дому кружным путем. Он вел свои «Жигули» медленно, ему хотелось подольше быть с ней.

— Вы любите, Вика, вечернюю Москву?

— Я родилась в ней и люблю ее всякую.

— Но вечерняя особенно хороша, — сказал Звягинцев. — В ней столько неожиданно интересного.

— Чего же?

— В частности, «Бони М», — Звягинцев скосил на спутницу глаза.

Она сидела, приподняв голову, прямо держа спину, в ее позе чувствовалась напряженность. Отсветы встречных огней в полумраке кабины бежали по ее юному лицу. И казалось, что оно все время меняет выражение.

«Какая же ты прелесть», — подумал Звягинцев. Захотелось стиснуть Вику в объятиях, впиться в ее губы. «Нет, теперь я не отпущу тебя! Уведу от этого мальчишки!»

— Но на «Бони М» так трудно попасть! — сказала она.

— Трудно, но можно. Я приглашаю вас. Концерт на следующей неделе во вторник.

Вика не ответила. Помолчали.

— Скоро ваш дом, Вика. Так как же?

— Спасибо за приглашение. Я подумаю, Валентин Васильевич. Мама сообщит вам.

Войдя в комнату, Вика увидела мужа. Он сидел за столом к ней спиной, что-то писал. Справа от него лежала раскрытая книга. Закончив писать, уткнулся в книгу. В пальцах правой руки застыла занесенная над книгой ручка. Когда жена вошла, позы не переменил.

— Сергей! — возмущенно позвала она.

— Сейчас, минутку, — отозвался он, продолжая читать, потом повернулся к ней: — В чем дело?

— Мне надоело видеть твою спину. Я хочу жить нормальной жизнью, — раздраженно сказала Вика.

— А именно?

— Достань билеты на «Бони М».

— Но за ними же дикие очереди. Целую ночь надо стоять.

— Если любишь меня, постоишь.

— Да не стоит твой Бони этого. Кроме того, наверняка по телевизору покажут.

— Я хочу ансамбль живым видеть и увижу. А ты как знаешь, — заявила она упрямо и зло.

— Что с тобою, Вика? Ты очень переменилась. Какая-то ожесточенная стала.

— А ты думаешь только об учебе. До меня тебе нет дела.

…Во вторник Вика и Валентин Васильевич сидели в седьмом ряду партера в концертном зале «Россия».

Вика наслаждалась экзотическими телодвижениями темнокожих актеров, их пластичностью и ритмами незнакомых мелодий. Впечатление от представления усиливалось световыми эффектами, от которых костюмы исполнителей и музыкальные инструменты вспыхивали то золотом, то серебром. Это была как бы естественная феерия, но на самом деле точно рассчитанная и поэтому ненавязчивая.

В антракте Звягинцев купил в буфете дорогой шоколадный набор и преподнес Вике.

После концерта Валентин Васильевич спросил:

— Понравилось?

— Чудо!

Вика посмотрела на него с благодарностью.

В такси он сказал:

— Вика, у меня для вас маленький сюрприз.

Сунул руку за борт пиджака и вынул оттуда небольшую квадратную красную коробочку, бесшумно раскрыл ее.

В синий бархат было полуутоплено золотое кольцо с бриллиантом, цепко схваченным узорчатыми золотыми же лапками. Звягинцев поднес кольцо под светильник кабины, повернул его под разными углами — бриллиант переливался, сверкал.

— Это вам, Вика, от меня. Разрешите, я надену его на ваш пальчик.

— Благодарю, Валентин Васильевич, но подарок принять не могу. Неудобно, я все же замужем, кроме того, он слишком дорогой.

— Но это же от чистого сердца, Вика. Такая женщина, как вы, заслуживает большего. И вообще вы рождены для красивой жизни. Не все, правда, могут создать ее.

Звягинцев был обижен, некоторое время коробочка с кольцом неподвижно лежала на открытой его руке, а потом медленно отправилась за борт пиджака на прежнее место.

— Что ж, навязывать подарок я не могу.

— Не сердитесь, пожалуйста. Очень прошу вас! Все было так хорошо, пусть мой отказ не портит вам настроения.

Звягинцев завез Вику по ее просьбе к матери. Едучи домой, он думал о подробностях вечера: «Это ж надо — такой подарок не взяла! Цену, что ли, себе набивает? Завтра матери позвоню, выясню, что это значит. Может быть, я переборщил? Нельзя было так много в один вечер. И концерт, и шоколадный набор, и кольцо. Не привыкла к подаркам. С Наташкой куда проще. Она понимает что к чему». И Звягинцев решил вместо дома ехать к своей подруге.

Вике не хотелось появляться в своем новом доме с коробкой конфет. Это может обидеть Сергея. Она чувствовала себя все же виноватой перед ним.

Полина Петровна обрадовалась дочери:

— Хорошо, что приехала, Викуля. Не знала, как дождусь утра. Очень хочется узнать, как прошла встреча. Ну рассказывай, рассказывай!

Вика не спеша сняла пальто, прошла в комнату и, опустившись на диван, обмякла.

— Ты вроде недовольна, дочка? — с беспокойством спросила мать. — Что-нибудь не так?

— Да нет, все было так, только в конце он обиделся.

— Ну вот… — с огорчением сказала мать. — Что же?

Вика рассказала. Полина Петровна с ласковым восхищением посмотрела на дочь:

— Правильно поступила, умница. Показала себя, что ты не очень-то падкая на подарки. Он тебя больше уважать будет.

— Не в этом дело, мама. Я не думала авторитет у него зарабатывать. Просто не могла поступить иначе. Подарок такой принять — значит обязать себя перед ним. А мне Сережку жалко.

— Ну вот! Снова здорово… Он мне завтра позвонит, что сказать ему?

— Не знаю, просто не знаю… — ответила Вика в растерянности.

— Ну, Вика, ты не ребенок. Выбирай свою судьбу сама. Моя совесть чиста. Я как мать все сделала, чтобы ты горя-беды не знала. Счастье само к тебе в руки идет. Позвонит он мне завтра, дам ему твой рабочий телефон. Разговаривай с ним сама. Вот так! — И Полина Петровна хлопнула ладонью по столу.

Когда на следующий день Звягинцев позвонил Полине Петровне и с недоумением и обидой повел разговор, она сказала:

— Валентин Васильевич, я по-прежнему хочу видеть вас своим зятем. Уж вы наберитесь терпения. На всякий случай запишите телефон дочери. И не стесняйтесь, звоните ей.

Любовь Ионовна сидела за обеденным столом и, разложив книги, листала их, делала пометки в блокноте. Она готовилась к завтрашнему уроку. Федор Тарасович что-то писал, склонившись над письменным столом.

Было пасмурное воскресенье конца ноября.

Выпавший вчера снег таял, через открытую форточку слышался монотонный стук капель по черному железному карнизу.

— Федор! — Любовь Ионовна подняла глаза на мужа, сидящего к ней спиной.

Он повернулся:

— Да, Люба.

— Меня беспокоит семейная жизнь Сережи. То есть этой жизни фактически нет.

— Я понимаю тебя, — сказал он, смотря на жену поверх очков.

— Но, понимая, ты ни слова не сказал по этому поводу.

— Я думаю, Люба, они должны разобраться сами. Хуже нет — вмешиваться в семейные отношения. И так у них инфантилизма — болезни нашего времени — хоть отбавляй. Тебе не кажется?

— Все ты правильно говоришь, но ведь это наш сын. Душа болит.