Но вот из вагончика вышел наш бригадир. С минуту он тоже слушал музыку. Потом вздохнул:

– Очень сожалаю… Но время не ждет. – И взмахнул скатанным в трубку чертежом, требуя внимания. – Так вот, мальчики, пока еще нет команды начинать сев, ждут метеосводки. Но вы посмотрите, какой сегодня вечер! Плюньте в глаза Леве Королевичу, если завтра, независимо от синоптиков, не организуется желательная атмосферная ситуация! И тогда…

Тут Лёва приосанился и начал многозначительно разворачивать чертеж.

Но в этот момент раздался треск мотора, и на полевом стане появился пионер Юрка, племяш агронома. Он всегда в горячие дни гоняет за связного на дядином мотоцикле.

– Погода! – заорал, не слезая с седла, Юрка. – Синоптики дали погоду. Егор Фомич вызывает всех бригадиров. Лев Григорьевич, садитесь!

– А что я говорил, пижоны! Вы когда-нибудь оцените своего бригадира?

С этими словами Лёва быстро свернул чертеж, прыгнул на сиденье позади Юрки, и мотоцикл умчался.

Федерико снова заиграл на гитаре, Сашка тотчас же пристроился к нему со своим баяном,

Все ближе подступал вечер. Теплый парной воздух поднимался от вспаханной земли. Месяц, разгорался все ярче на темнеющем небе.

– Хорошая музыка, – вздохнул Степка Лузгин. – Только без девчат она вроде бы какая-то неполноценная. Что вы скажете на это, хлопцы?

Мы ничего не сказали. Мы просто попрыгали в кузов Степкиной машины и через минуту уже мчались к главной усадьбе, а Сашка Губа и Федерико играли "Эх, яблочко, куда котишься?…"

Мы подъехали прямо к мастерской – там хорошая утоптанная площадка. На звуки гитары и баяна отовсюду слетелись девчата. И начались танцы.

– Что же это Лёва так задерживается? Ведь с раннего утра начинаем сев, – забеспокоился комсорг Серега Красавин.

И мы вдвоем с ним отправились на поиски нашего бригадира. Впрочем, искать его долго не пришлось. В садике, позади медпункта, темнели на скамейке три фигуры. Мы е Серегой остановились у плетня.

– …Вот и сегодня у Егора Фомича вы опять поссорились. Ну почему вы вечно ссоритесь? Вы же настоящие друзья. Я ведь знаю.

Вслед за этими Катиными словами наступило долгое молчание. Только было слышно, как обиженно сопит Костя Бондарчук да легкий ветерок доносил заливистые переборы баяна.

А затем раздался Левин голос. Он был какой-то непривычно тихий и задумчивый.

– Черт его знает, как это меня угораздило тогда проколоть сразу два колеса… Одна мрачная личность отдала мне без звука свое запасное и последнюю камеру. А потом этот шофер сам стоял… Это было на уборочной в пятьдесят седьмом…

– В пятьдесят восьмом, – сердито поправил Костя.

– А пурга? Как мы пробивались на станцию! – уже совсем мечтательно проблеял Лёва, – Честное благородное, Катерина Ильинична, я бы напрочь отморозил уши, если бы эта мрачная личность не отдала мне свой тулуп с большим воротником.

– Это был вовсе и не мой тулуп, а Сашкин, – буркнул Костя, Серёга толкнул меня под бок: пошли, мол.

Мы тихонько отступили от плетня и вернулись к мастерской, где все еще продолжалось веселье. Тихая Вера и Леля Каретникова учили Федерико танцевать польку-тройку. Кубинец отплясывал напропалую – ловко отщелкивал каблуками дробь, кружил Веру и Лелю; их волосы и юбки так и разлетались.

Наконец явились Катя, Лёва и Костя, они прямо с ходу включились в польку-тройку. Катя уперла одну руку в бок, другую, с голубой косынкой, подняла над головой, тряхнула своей золотистой гривой и пошла по кругу. Лёва рассыпался перед ней мелким бесом, лихо кренделил длинными ногами, а Костя сзади, яростно топая, наступал ему на пятки.

Потом уселись передохнуть на бревна возле мастерской. Все тяжело дышали, лишь один Федерико, казалось, нисколько не устал. Он спокойно стоял, опираясь на гитару, только мелкие капли пота блестели на его бронзовом лице.

И вдруг тихая Вера сказала:

– Федерико, расскажи нам про себя…

Кубинец фазу понял, кивнул курчавой головой. Говорил он по-русски плохо, смешно коверкал почти каждое слово, но никто не смеялся. Все слушали не перебивая, не переспрашивая.

…Он – сын батрака. Рубил тростник в латифундии. Это у гор Сьера-Маэстра, в Ориенте. Его старший брат ушел к Фиделю и погиб в схватке с батистовцами… В Советском Союзе Федерико научили водить комбайн, трактор, автомашину. Очень много видел, очень много понял. Кубинец Федерико Баррера никогда не забудет советских друзей…

Федерико тронул струны гитары и азартно, с типичным русским перебором заиграл польку-тройку.

Девчата вскочили на ноги. Катя уже взмахнула косынкой, притопнула сапожком. Но тут обнаружилось, что Костя Бондарчук куда-то исчез. А Лёва спохватился.

– Тихо! Отставить танцы. Собрание продолжается. Механик, откройте мастерскую, сделайте полный свет.

Сашка Губа вынул ключ, торжественно распахнул ворота и щелкнул выключателем. Посреди мастерской стояла Левина автомашина, а в ее кузове возвышался бункер комбайна. Мы некоторое время молчали, потом Степка Лузгин пожал плечами и спросил:

– Ну и что?

Лёва не удостоил его ответом.

– Механик, дайте объяснения.

– А чего объяснять? – ухмыльнулся Сашка. – Все предельно ясно. До уборочной комбайну все равно нечего делать, вот мы и заняли у него бункер вместе со шнеком. И, как видите, установили его в кузове обыкновенной автомашины.

– Теперь это уже не обыкновенная автомашина, – гордо сказал плотник Васька Ефимов. – Теперь это "Лёвин автомат" для загрузки сеялок.

– Точно, – подтвердил Сашка. – У склада в этот бункер набросает семена зернопогрузчик – это обычное дело. Зато, когда машина придет на поле, шоферу останется только включить шнек, и – будьте любезны – семена из бункера посыплются в сеялку, как сыплется зерно из комбайна в кузова машин на уборочной. Никаких грузчиков не надо: полторы-две минуты, и сеялка загружена.

Мы молчали. А что говорить? Нам сразу стало ясно: такая машина успеет обслужить самое меньшее половину посевных агрегатов. Это была чертовски хитрая и в то же время на редкость простая выдумка. Все посмотрели на Леву. Наш бригадир стоял, важно скрестив руки на груди. Лицо его было каменным.

– Теперь-то вымпел наш! – сказал Степка. – До чего же здорово и просто!

– Ну, не так-то просто, – заметил Сашка Губа. – Тут все дело в приводе к шнеку. Лев Григорьевич, ну-ка дай твой чертежик…

– Иди ты к черту! – вдруг ни с того ни с сего заорал Лёва. – Садитесь в машину, поехали к складу, испробуем в натуре. А ну, вертухайтесь!…

Нечего и говорить, что с этим "Левиным автоматом" мы здорово выручили наших механизаторов. И хотя они, как обещали, прицепили к тракторам вместо трех по четыре сеялки, все равно мы успевали снабжать их семенами. За руль своего "автомата" Лёва посадил белозубого Федерико – перенимай, мол, целинную смекалку, пригодится. Федерико вошел в работу весело и сноровисто; сразу было видно, что этот парень рано приучен к труду. Работал он, как танцевал, увлеченно и стремительно. Черт его знает, каким образом, но он безошибочно угадывал, в каком месте на поле кончаются семена в сеялках. Именно в этом месте он и появлялся с "Левиным автоматом". Завидев его, девчата кричали: "Федерико, помоги-ка!" – и он загружал сеялки прямо на ходу, ни минутки потерянной. Двужильный какой-то, он готов был работать круглые сутки. Но тут уж Лёва был непреклонен:

– Все-таки гость, иностранец. Надо дипломатадо.

И когда наступал вечер, Лёва, несмотря на бурные протесты Федерико, отправлял его на отдых в усадьбу вместе с "автоматом".

– Автомату тоже требуется передышка: смажь его, проверь. Чтобы утром был как стеклышко. Одним словом, профилактадо. Понимаешь?

Сам Лёва носился ка мотоцикле по загонкам с утра до утра; когда он спал, никому не известно. Впрочем, и мы не спали, разве Лёва даст вздремнуть? Едва к рулю голову приклонишь, он уже тут как тут: "А ну, рви когти!… Давай короче!… Чтобы у меня по-быстрому!…"