– Направили – и поехала, – просто ответила Нина Павловна. – Сначала очень боялась – одна, на чужбину, в такую даль, – а потом подумала: люди-то там ведь такие же, как в Ленинграде.

– Это верно, – кивнул Белов. – Да я не о людях. Края здесь суровые, знаю их, прошел вдоль и поперек; днем солнце палит, а ночью зуб на зуб не попадает, к тому же мошкара, гнус.

Нина Павловна с любопытством взглянула на своего спутника.

– Я же работаю в стационаре, а не в экспедиции, как, вероятно, вы. Расскажите что-нибудь о своей работе, Андрей Ильич.

Они пообедали в маленьком вокзальном ресторане. Белов рассказывал о тайге подробно и интересно; чувствовалось, что он любит свое дело, живет им. Нина Павловна внимательно слушала и представляла себе людей с ружьями за плечами, в широкополых шляпах, обернутых противомоскитными сетками. Люди осторожно пробираются среди густых зарослей, где, может быть, на каждом шагу подстерегает опасность…

Рассказывая, Белов широко жестикулировал. Нина Павловна смотрела на его сильные руки, крепкие пальцы и казалась себе очень будничной и неинтересной. "Вот человек! Скитается по безлюдным окраинам страны – под солнцем, под дождем; ест у бивачных костров, спит на голой земле".

– Андрей Ильич, а в такие экспедиции ходят и женщины?

Белов засмеялся.

– А почему же нет?

Увлекшись, он уже перечислял богатства бурятских земель – золото, графит, марганец, – называя приметы, по которым их можно найти.

Нина Павловна слушала не перебивая. Он вдруг спохватился и виновато попросил:

– Расскажите теперь вы о себе.

– Мне рассказывать нечего, Андрей Ильич. Самая обыкновенная жизнь – институт, потом три года работы в клинике – и вот теперь здесь.

Поднимаясь вместе е Беловым по лестнице своего дома, Нина Павловна вспомнила: кажется, на спинке стула висят выстиранные накануне чулки и рубашка; на всякий случай извинилась:

– У меня, наверно, беспорядок в комнате.

Белье, конечно, висело на стуле. Нина Павловна вошла первая и, сняв на ходу пальто, бросила его на этот стул.

– Проходите, Андрей Ильич, вон туда, к письменному столу. Мне подарил это кресло местный доктор, Алов. Оно старенькое, как и его бывший хозяин. У нас есть еще полчаса, я сейчас вскипячу чай…

– Не нужно ничего, Нина Павловна. Вы должны хоть немножко отдохнуть. Я категорически отказываюсь от чая.

Белов стоял в центре комнаты, и оранжевая бахрома абажура, легонько раскачиваясь, задевала его волосы; верх абажура был темный от скопившейся пыли, и Нина Павловна с неудовольствием подумала так же, как недавно о туфлях: "Что же это я раньше не замечала?" Она усадила Белова в кресло у письменного стола, спиной к стене, на которой под простыней висели ее платья, взяла вместе с распялкой шерстяной костюм и, извинившись, ушла в комнату к соседке.

Когда она вернулась, Белов стоял у окна и рассматривал групповую фотографию.

– Из всех ваших подруг вы самая маленькая.

– Это мы снимались после выпуска из института. С тех пор я не прибавила и сантиметра, – шутливо вздохнула Нина Павловна.

Она слегка покраснела, потрогала ладонью косу, которая теперь была уложена вокруг головы, и, стараясь отвлечь внимание Белова от своего нового костюма и лакированных туфель, быстро заговорила:

– Мой рост – сплошное огорчение. Помню первый прием здесь и первого пациента с болячкой на лбу; он, как назло, представьте, оказался ростом примерно с вас. Хорошо, что больного можно усадить на стул, а иначе хоть скамейку подставляй, чтоб дотянуться до головы! А когда я вышла из кабинета, то услышала, как он сказал старшему хирургу: "Я не хочу лечиться у этой малявки, много она понимает!" Я чуть не заплакала от обиды, а доктор Алов строго ответил: "Павлова – врач, к тому же ученица известного хирурга". Заступился за меня старик, спасибо!

Нина Павловна посмотрела на часы, взяла с этажерки фонендоскоп и положила его в портфель. Белов поспешно встал.

– У меня еще есть время. Если позволите, я пойду с вами.

По дороге Нина Павловна рассказала о своем больном:

– Он механик, работает тут недалёко, в совхозе. Возился там со своими тракторами и повредил руку. Я оказала ему первую помощь на месте, в совхозном медпункте, а теперь слежу за ним: пожилой человек, ему трудно ходить в больницу.

У дома, где жил механик, она остановилась и протянула руку:

– Ну… вот и все, Андрей Ильич. Спасибо вам за письмо.

На лице Белова появилась какая-то по-мальчишески растерянная улыбка. Он спрятал руку за спину.

– Разрешите мне подождать вас…

Нина Павловна ничего не сказала, кивнула и ушла в подъезд. Лестница, по которой Она поднялась на третий этаж, показалась ей необыкновенно легкой.

Дверь в комнату больного была полуоткрыта. Снимая перчатки, Нина Павловна услышала:

– Да вы о своем здоровье думайте, Егор Егорыч, а у нас все в порядке.,

– Знаю я вас, – ворчливо отозвался механик. – Комбайну давно надо было сделать перетяжку и у молотилки две шестерни заменить…

Нина Павловна вошла в комнату. Паренек в стеганом ватнике быстро встал, освобождая ей стул у кровати.

– Здравствуйте, Егор Егорович. Похоже, дело идет на поправку?

– На поправку – это так, только медленно, – механик вздохнул и покосился на окно. – Вон какая весна, забот по горло. – Он оглядел Нину Павловну. – А вы какая нарядная сегодня, доктор, даже ростом вроде выше стали, чем в прошлые-то разы.

– Да ну вас, Егор Егорович, – смутилась Нина Павловна, – это я просто надела туфли на высоком каблуке. Давайте посмотрим руку, наверно, скоро уже можно будет снять гипс.

– Каблуки-то каблуками, – прищурился механик, – а, глаза веселые. Да посидите вы с нами… Лешка! – обратился он к пареньку в ватнике. – А ну, быстро, скажи Гранюшке, чтобы сообразила чайку.

Леша бросился было к двери, но Нина Павловна остановила его:

– Нет-нет, что вы… У меня еще больной…

Уходя, она задержалась в коридоре у зеркала. "Глаза веселые… Да нет, просто он хотел сказать приятное".

Белов расхаживал у подъезда. Он протянул Нине Павловне эскимо.

– Вы с ума сошли, Андрей Ильич! И почему только мне?

– Свое я уже съел, а ваше начинает таять. – Он отобрал у нее портфель. – Ешьте же…

Вечерело. Отблески заходящего солнца отражались в окнах верхних этажей, из городского сада доносилась музыка; мелодия вальса напомнила Нине Павловне институтские годы. Как пролетело время! Как давно уже никто не ждал ее на улице, вот так, с товарищеской простотой не протягивал обычное студенческое угощение – мороженое или две-три конфеты.

У следующего подъезда Нина Павловна уже не делала попытки прощаться. Вместо этого она сказала:

– Я здесь недолго, – и через две ступеньки взбежала по лестнице. На площадке второго этажа ее догнал Белов:

– Возьмите портфель…

В сумраке она встретила его взгляд, нежный и пристальный. Когда с визитами было покончено, как-то само собой получилось, что Нина Павловна сказала:

– Теперь я пойду вас провожать, Андрей Ильич. Показывайте, где аэродром.

На окраине городка, около шлагбаума, они попросились на попутную машину. Нина Павловна не захотела сесть в кабину, она стояла рядом с Беловым в кузове несущегося по звездной степи грузовика; Белов, наклонившись к ней, что-то говорил, но ветер бил в лицо, уносил слова, а Нина Павловна жмурилась и улыбалась: разве сегодня утром она могла предполагать, что вечером будет мчаться по незнакомой дороге и на сердце будет так хорошо!

Самолет распластался на земле как живой: его освещенная изнутри кабина напоминала голову могучей птицы. Люди, одетые, подобно Белову, в короткие кожанки и высокие сапоги, грузили ящики, тюки, скатанные брезентовые палатки.

Коренастый бородач, заметив Белова, быстро подошел.

– Я уже забеспокоился, Андрей Ильич. Кончаем погрузку. Через десять минут – прощай, любимый город!

– Ладно, Михей, спасибо. Извини, что вам тут пришлось делать мою часть работы. Так получилось… Вот, познакомься, наша землячка.