На первой странице он вывел крупными буквами: "МОЙ ОТЕЦ". Потом подумал и написал: "Мой отец – офицер. Он командует солдатами. Солдаты любят своего командира".

Он поставил точку и задумался. Он не знал, что писать дальше.

Давно, когда Димка был совсем маленьким, они жили вместе с отцом в далеком гарнизоне, в Забайкалье. Почему-то Димке запомнилось: солдаты возле казармы набивают матрасы соломой. Матрасы получаются круглые, неуклюжие, словно огромные колбасы. Солдаты плашмя падают на них, подпрыгивают и хохочут. И Димка тоже прыгает на колючем матрасе и хохочет. Но разве об этом напишешь в сочинении?

Потом отца послали служить на юг, в пустыню, а Димка с мамой поехали к бабушке. Мама училась тогда в заочном институте, сдавала экзамены, а Димке скоро пора было в школу.

Отец приезжал в отпуск. Он был загорелый и обветренный. Димке нравилось, что отец служит в суровых, пустынных краях. И не нравилось, когда отец переодевался в гражданский костюм. Будь Димка военным, он бы никогда не стал снимать форму. О своей службе отец почти не рассказывал, говорил только: "Песку много. Заносит. А так все в порядке. Нормально".

Димка в задумчивости покусывал ручку, стараясь вспомнить что-нибудь такое, о чем бы стоило написать. Потом написал:

"Мой отец смелый. Он не раз прыгал с парашютом".

Вот тут хорошо было бы рассказать о каком-нибудь особенном случае – бывают такие случаи, Димка сам читал. Вдруг парашют не раскроется и солдат спасает своего командира – подхватывает на лету, и они вдвоем приземляются на одном парашюте. Но с его отцом никогда не происходило ничего подобного. Да если бы и произошло, он бы, наверно, ни за что не рассказал – чтобы мама не волновалась.

Когда Димка садился за сочинение, ему казалось – целую тетрадь испишет. А теперь ничего не получалось. Димка вздохнул.

– Ну-ка, покажи, что ты пишешь, – сказала бабушка.

Димка покраснел и прикрыл страницу рукой.

Бабушка рассердилась:

– Скрытный, весь в мать…

Удивительно – Димка давно уже замечал, что бабушка больше любит его отца, чем маму, хотя мама ее родная дочь. Бабушка считала, что мама обязательно должна была поехать к отцу в пустыню. Вообще Димкина бабушка не похожа на других бабушек: она ходит на лыжах, играет в шахматы и любит петь арию Кончака из оперы композитора Бородина "Князь Игорь". Вернее, не всю арию, а только одну фразу: "Что ты, князь, призадумался?…" И еще она пишет воспоминания.

Димка подождал, пока бабушка отошла, и вывел: "Раньше мой отец служил на юге. Там было очень жарко и много песку. А теперь папу перевели. И скоро мы поедем к нему".

Сочинение получилось очень коротким, но все равно учительница поставила за него четверку. А в "Пионерской правде" его, конечно, не напечатали.

…Отец совсем отпустил Димкину руку. А потом вдруг снова сжал – да так, что Димка ойкнул.

– Вот что, Дмитрий, – сказал отец, – сегодня из-за тебя получат взыскания два человека – Лебедев и командир взвода. Тебе это нравится?

– Не нравится, – сказал Димка.

– Вот видишь – не нравится… – сказал отец и спросил неожиданно: – А страшно было на вышке? Небось коленки дрожали? – Он засмеялся. – Для меня, например, хуже не было – прыгать с этой вышки. Лучше с самолета.

– Сначала страшно было. Еще как! – возбужденно заговорил Димка и тут же вспомнил о Лебедеве. Ему показалось, что сейчас самое время попросить за Лебедева.

– Пап, он же не виноват…

– Я сам разберусь, кто виноват, а кто нет, – сказал отец жестко.

Навстречу им бежал солдат с красной повязкой.

– Товарищ капитан, вас в штаб вызывают! Срочно!

– Хорошо. Иду. А ты, Дмитрий, ступай домой и скажи матери, чтобы сегодня тебя никуда не выпускала. Понял?

– Понял, – сказал Димка.

Так и закончилось в этот день мужское воспитание. Димка побежал домой. И по-прежнему было ему легко и радостно.

Возле казармы солдаты играли в волейбол. Несколько человек старательно чистили сапоги – готовились идти в увольнение. Остальные сидели в курилке.

Димка поискал среди них Лебедева, но его нигде не было.

– Что? Друга потерял? – спрашивали солдаты. Они уже знали Димку. И как он прыгнул с парашютной вышки, тоже знали.

– А друг твой летает. На ШВТ.

– Как летает? – поразился Димка.

– Не знаешь, как летают? Пойди в казарму – погляди. Заодно и поможешь другу.

В казарме Лебедев и еще двое солдат, раздетые по пояс, мыли пол. Лебедев увидел Димку, обрадовался, помахал ему мокрой рукой.

– Лебедев, а что это – ШВТ? – спросил Димка.

– Очень просто, – засмеялся Лебедев. – Швабра. Ведро. Тряпка.

– А-а… – разочарованно протянул Димка. – Это за меня вас наказали?

– Не, – сказал Лебедев. – Это за дружеский шарж.

– За шарж?

– Ну да. Слушай, как получилось… – Лебедев хлюпал по полу тряпкой и рассказывал: – Понимаешь, пришла мне блестящая идея: нарисовать дружеский шарж на нашего старшину. Видал, как в газетах, в журналах иной раз писателей, артистов изображают – обхохочешься! Шею, к примеру, нарисуют длиннющую, а головку маленькую. Или авторучку вместо носа, и чернила капают. А одного – я сам видел – даже голого нарисовали, с фиговым листком, как статую. Умрешь со смеху! А наш старшина чем хуже? Нарисую, думаю, его в стенгазете, сделаю человеку приятное. Редактор мою идею одобрил. "Это хорошо, – говорит, – газета живее будет". Вот и стал я вчера вечером рисовать. "Ну, – думаю, – товарищ старшина, вот когда все ваши наряды вне очереди припомню! Наряд за опоздание в строй был? Был. Левое ухо подлиннее сделаем. Наряд за грязный подворотничок был? Был. Правое ухо вытянем. Неувольнение за разговоры в строю было? Было. Получай отвисшую челюсть". Рисовал и сам смеялся – так здорово получалось, честное слово! Даже не заметил, как старшина подошел. У него привычка такая – неслышно подходить. "Это что же, – спрашивает, – такое?" – "Дружеский шарж, товарищ старшина", – отвечаю. "Шарж? Дружеский?" – "Так точно, товарищ старшина. Дружеский". – "Ну что ж, товарищ Лебедев, – говорит, – за ваш дружеский шарж я вам по-дружески объявляю наряд вне очереди…" Так я и погорел. И главное, обидно: рисунок старшина конфисковал… Но ничего, – бодро сказал Лебедев, – зато теперь я думаю: наверно, и писателям, и артистам совсем не смешно, когда их безобразными рисуют. Только терпеть приходится. Потому что у них нет такой власти, как у нашего старшины.

Лебедев домыл пол, бросил у порога тряпку.

– Сойдет? – спросил он сам себя. И сам себе ответил: – Сойдет с горчичной. Ребята, вы тут уберите и доложите старшине. Лады? А я побежал на тренировку.

Он обнял Димку за плечи мокрой рукой и сказал:

– Ты, брат, завтра приходи на полигон. Завтра обкатка танками будет. Любопытно! Обязательно приходи!

Снова Лебедев приглашал Димку так, словно он, а не Димкин отец распоряжался и командовал здесь.

А вот отец даже не сказал ничего про эту самую обкатку. Всегда он так. Что такое обкатка, Димка не знал, но спрашивать у Лебедева постеснялся. Все равно – раз танками, значит, интересно.

И в понедельник он увязался за отцом на полигон.

Танк оказался только один. Он мирно стоял в стороне, и возле него возились танкисты в перепачканных комбинезонах. Один лежал под танком и что-то подвинчивал гаечным ключом, а другой протирал стекла смотровых приборов.

Наверно, это был очень старый, немало потрудившийся танк. Он выглядел скорее серым, чем зеленым, – казалось, пыль нелегких дорог въелась в него прочно и навсегда.

Пока Димка рассматривал танк и танкистов, отец уже построил роту и что-то объяснял солдатам. Когда Димка подошел поближе, он услышал:

– Таким образом, товарищи, для хорошо подготовленного бойца танк не так уж страшен, как это может показаться с первого взгляда. Нужно только перебороть в себе страх перед танком. И если вам не удалось поразить танк сразу, тогда что нужно сделать, рядовой Булкин?