Конан, ухватившись за край решетки, перемахнул ее одним прыжком, в последний миг приостановил падение, повиснув на руках, и осторожно коснулся ногой ближайшей плиты, потом нажал посильнее. Ничего не произошло. Варвар отпустил кованые цветы ограды, ступил на соседнюю плиту. Та тоже, вопреки опасениям, спокойно выдержала вес киммерийца. Видимо, плит-ловушек – наступишь, и полетишь в кишащий змеями колодец – здесь не было. По всей вероятности, Хеир-Ага считал, что псов-людоедов, смазанных ядом игл и телохранителей, которые запросто могли бы прирабатывать в качестве наемных убийц, вполне достаточно для охраны его бесценной жизни.

Конан бегом бросился через площадь, спеша поскорее пересечь освещенное пространство, и скоро нырнул в тень. Первый ярус он преодолел легко, а на последнем уступе задержался ненадолго: вблизи стена предстала не столь гладкой, нежели казалась издалека. Хотя камни действительно пригнаны друг к другу вплотную, но узор из какого-то светлого металла, врезанного в них, выступал почти на ширину пальца. При желании за него можно было зацепиться, а Конан такое желание испытывал. Он начал подъем. Острые металлические пластины сразу впились в руки, сдирая кожу, но киммериец обращал на боль мало внимания. Его заботила лишь мысль о том, что в щелях между железом и камнем могли устроиться на ночь скорпионы, встреча с которыми на большой высоте добра не сулит.

Он вспомнил, как в детстве, пятилетним мальчишкой, лез на отвесную скалу за птичьими яйцами, а отец, стоя внизу, наблюдал, как сын, пыхтя и срываясь, упрямо ползет вверх. Конан добрался тогда до карниза, где гнездились карайты, отбился от возмущенных хозяев гнезда, набрал полную торбу яиц, а на обратном пути, одурев от усталости, схватился за какой-то, как ему показалось, сухой сучок, торчавший из расщелины.

Сучок оказался маленькой ядовитой змейкой, она цапнула его раньше, чем он успел отдернуть руку…

Конан усмехнулся, отгоняя воспоминания, и глянул вниз. Голубоватые, отчеркнутые густыми тенями ступени в основании стены были уже далеко. Над головой сияла серебристыми узорами последняя часть пути. Оставалось немного – четыре копья, не более, – но руки, изрезанные тонким железом, немели и, что хуже всего, не слушались. Стиснув зубы, он продолжал подниматься, с трудом сгибая окровавленные пальцы и ежеминутно поминая Крома. Наконец правая рука нащупала угол оконного проема. Конан подтянулся последний раз и осторожно заглянул внутрь.

Никого. Он отогнул тонкие завитки решетки и спрыгнул в прохладный, пахнущий благовониями полумрак. Неверные мерцающие огни яшмовых светильников змеились на резном камне колонн, их тени дрожали на стенах и ликах десятков идолов, охранявших жилище и судьбу Хеир-Аги. Конан оглядывался вокруг в поисках выхода, но взгляд бесплодно скользил по цветистой мозаике стен, натыкаясь то на чудовищные груди Иштар, то на пустую курильницу у ног бронзового Бела, то на укрытое драгоценной иантской тканью плечо Митры и нигде не находя ни малейшего намека на дверь.

Тогда киммериец, пожав плечами, двинулся вдоль стены, внимательно осматривая каждую нишу, и, в конце концов, обнаружил замаскированный сплошной вязью узоров дверной проем с золотым засовом в форме птичьего клюва. Конан взялся за него и удивился тому, как прочно лежит в пазах эта хрупкая с виду вещь. Нажал посильнее – засов даже не шевельнулся. Немного встревожившись, варвар уперся в него плечом, надавил изо всех сил. Безрезультатно. Он быстро ощупал дверь, ища секретный замок, но ничего не обнаружил. Бело-голубые мозаичные квадратики не скрывали никаких механизмов. Похоже, выйти отсюда без посторонней помощи было невозможно: изнутри засов не отпирался, а если и отпирался, то любой чужак мог хоть до утра искать тот рычажок, за который нужно дернуть… Ну что ж, на грохот вышибленной двери, конечно, сбегутся местные любители отравленных шипов и отнимут у него немного времени, но не убираться же восвояси, в самом деле!…

Конан отошел на несколько шагов, примериваясь для удара с разбегу, но вдруг засов неожиданно дернулся и стал медленно приподниматься. Киммериец оторопело замер, а мгновение спустя, сообразив, что никакие, даже самые хитроумные, замки не открываются сами собой, отскочил в тень за колонну и притаился там, стараясь даже не дышать. Тяжелая створка плавно отворилась, послышался тихий шорох ткани, шаги. Глубокий женский голос произнес:

– Жди меня здесь, Хоран.

– Да, госпожа, – отозвался из-за двери невидимый Конану евнух.

Снова шаги. Женщина, закутанная в легкое, полупрозрачное покрывало, прошла в трех шагах от притаившегося юноши, направляясь к центру святилища, туда, где возвышалась окруженная плоскими блюдечками курильниц статуя Митры. Конан пристально разглядывал невысокую ладную фигурку, обращая мало внимания на прелести обитательницы гарема. Он, несомненно, высоко оценил бы их в другой раз и в иной обстановке, но сейчас его заботило только одно – не упустить бы чудесный случай, если вошедшая (немыслимо, конечно, но вдруг!) окажется той пятнадцатилетней девчонкой, за которой он охотится…

Чуда, впрочем, не произошло: обладательница такой осанки, походки, голоса могла быть первой женой наместника, или любимой наложницей, или кем угодно, но только не девственницей, едва оставившей ребячьи забавы. Да и главной приметы он не обнаружил: дочь наместника, по словам старухи, никогда не снимая, носит широкий браслет из ярко-синих камней, подаренный ей отцом в день четырнадцатилетия. Повитуха клялась, что второго такого украшения нет в Шадизаре: привезен откуда-то издалека и стоит огромных денег… На руках же незнакомки не было ни широких браслетов, ни узких – вообще никаких. Женщина вдруг остановилась, словно заколебавшись, потом обернулась так резко, что Конан едва успел исчезнуть из поля ее зрения:

– Хоран!

– Я здесь, солнцеликая Лаита! – Голос евнуха был чрезмерно угодлив, видно, его обладатель уже собрался прикорнуть, не ожидая новых распоряжений.

– Ступай, ты мне больше не нужен. Я буду молиться до утра. Можешь отдыхать.

– Да восславит Митра доброту госпожи! – восторженно пропел евнух и удалился.

Оставшись, как она думала, в одиночестве, женщина порывисто бросилась к изваянию Иштар и, распростершись на полу, страстно забормотала что-то на незнакомом варвару наречии, то ли моля, то ли проклиная… Конан выскользнул из-за колонны и скрылся в черном проеме двери, мимолетно порадовавшись религиозному пылу жены наместника, невольно избавившей его от ненужной встречи с евнухом, который, пожалуй, и защититься-то как следует не сумел бы.

Глухие стены узкого коридора были сплошь, снизу доверху, затянуты расписным шелком. Конан быстро шел мимо обрамленных цветами и птицами любовных сцен, считая открывающиеся по правую руку лестничные пролеты. Старуха очень подробно объяснила, как добраться до покоев Айсы: «…Из коридора вниз – двенадцать лестниц. Каждая в особый покой ведет. Ежели ты, красавец, мечтаешь о наместниковой дочке, стало быть, по пятой спускайся. Попадешь сперва на галерею, там уж увидишь… Галерея-то поверху идет, под потолком, а вход в ее спальню внизу как раз…» Конан уверенно следовал этим указаниям, не боясь забраться по ошибке в спальню какой-нибудь наложницы.

Свернув на пятую лестницу, он быстро сбежал по ней и, приостановившись под стрельчатой аркой, что вела на галерею, глянул по сторонам, проверяя, свободен ли путь. Поблизости никого не было: ряд витых золоченых столбов, соединенных невысокой решеткой перил, уходил к потолку – и нигде ни малейшего движения. Конан, пригнувшись, прошмыгнул к перилам, присел за ними, осматриваясь. Внизу расстилался громадный квадратный зал, украшенный причудливыми деревцами в фигурных кадках. Вход в покои Айсы, завешенный узорной тканью, находился как раз напротив, на той стороне зала, под золотым козырьком галереи… В центре, над круглой бирюзовой чашей бассейна, бил фонтан. Около него две полуобнаженные девушки – видимо, рабыни – склонившись над серебряным блюдом, раскладывали на нем фрукты.