- Значит, вы мне верите, что я из будущего?

- Приходится, знаете ли. Вы мне такое показали!

- Ну, хорошо. Тогда приготовьтесь услышать еще кое-что. Я умер в 2027 году, на 79-м году жизни.

- Как так? Вы же живы! И, кстати, совершенно не похожи на старика!

- Да вот так, Владимир Ильич. Скажите откровенно, верите ли вы в Бога?

Он скривился, как будто хлебнул кислого.

- М-м-м… Вынужден сознаться, что не верю. Все в этом мире, полагаю, имеет естественнонаучное объяснение.

Я кивнул:

- Да, когда-то и я так считал. Но ошибался.

- Вы что же, хотите сказать, что Бог существует? И сотворил Вселенную из ничего? Какая чушь… - он внезапно замолчал, глядя мне в лицо с напряженным вниманием, слегка прищурившись, а я сидел и лишь улыбался в ответ.

- И что же, вы еще хотите сказать, что Он вас прислал исцелить меня? Иначе, как понимать ваши слова, что вы умерли?

- Да, Владимир Ильич, вы умный человек, и вы это только что доказали. Именно так и есть. Ваш вывод совершенно точен. Я не зря надеялся на вашу логику.

- Допустим даже, что так. Но зачем это Ему? Да ну, чушь собачья, какой Бог? Это невозможно!

- Более невозможно даже, чем путешествие во времени? Чем нарушение второго начала термодинамики?

- Н-да, тут вы меня уели, пожалуй. Если я поверил вам в одном, столь невероятном, придется задуматься и над другим…

- Так вот, давайте, чтобы ускорить ваши раздумья, я вам кое-что покажу…

- Покажите, сделайте милость! – и он с хитрецой взглянул на меня.

Я достал из воздуха и протянул ему газету «Правда» от 24 Января 1924 года. Ленин жадно схватил ее и буквально впился глазами. Я знал, что он там увидит. На первой странице – в половину ее, его собственный портрет в рамке из текста траурного обращения к народу, начинавшегося словами:

«Товарищ.

Умер Ленин. Мы уже никогда не увидим этого громадного лба, этой чудесной головы, из которой во все стороны излучалась революционная энергия, этих живых, пронизывающих, внимательных глаз, этих твердых, властных рук, всей этой крепкой, литой фигуры, которая стояла на рубеже двух эпох в развитии человечества. Точно разрушилась центральная станция пролетарского ума, воли, чувства, которые невидимыми токами переливались по миллионам проводов во все концы нашей планеты, где бьются сердца рабочих, где куется сознание великого класса, где точится оружие его освободительной борьбы.»

И так далее, на несколько полос газетного текста.

Прочитав первую страницу, он поднял от газеты заметно побледневшее лицо.

- Вот, значит, как… Я так и думал, что мне немного осталось…

Он снова заглянул в газету и спросил:

- А когда же точно?

- Завтра, в 6 часов 50 минут вечера.

- Вот как… - бледность постепенно сходила с его лица. – Значит, вы вытащили меня в последний день… И для чего же, позвольте спросить?

- А вот об этом, Владимир Ильич, в двух словах не расскажешь. Придется вам подождать еще немного с возвращением в нормальную жизнь и с докладом на партконференции. Если он вообще состоится…

Не отвечая мне, он глубоко задумался. И прошло еще несколько минут, в течение которых он смотрел отсутствующим взглядом на газету, которую продолжал сжимать в руках. Потом поднял глаза на меня и внезапно спросил:

- Вы хотите изменить историю? Но зачем? В чем причина?

Я был потрясен. Только гениальный ум, без преувеличения, мог сделать такой вывод, обобщив происшествия этого вечера и опередив мой рассказ. Собравшись с духом, я ответил:

- Да, Владимир Ильич. Мы хотим изменить историю.

- А если я не соглашусь играть в вашу игру, вы вернете меня назад, в ту секунду и в то состояние, в котором я был до вашего появления? И я умру завтра вечером?

- Да, Владимир Ильич. Но вы согласитесь!

* * *

Мы с Лениным сидели на берегу ручья, который протекал за моим домиком, возле столика, который я создал, как и пару плетеных легких стульев, и он дотошно меня допрашивал:

- Значит, вы надеетесь, что, если я проживу подольше, мне удастся так сорганизовать товарищей, чтобы история нашего государства пошла иным, более выгодным для вас путем? И в чем же эта выгода?

Накануне мы с ним покинули комнату в Горках, оставив стену времени на прежнем месте, а значит, и остановленное время на Земле 1924-го года. Остановленное для всех, но не для нас, пока мы не вернемся и я не уберу стену. Не спрашивайте, как это возможно, я и сам не понимаю, поэтому не смогу ответить.

Он был, конечно, уже не в кальсонах и ночной рубашке. Пригласив его к себе, на что он без колебаний согласился, я одел его в нормальный и привычный для него костюм и ботинки, а потом взял за руку и... Когда мы прибыли, было уже заполночь, мы оба устали, и я уложил его спать в своей спальне, «сделав» лишнюю кровать с постельным бельем и одеялом. Не знаю, скоро ли он заснул, я же едва успел положить голову на подушку, как отключился.

На другой день, когда я проснулся, его уже не было на месте. Я быстро оделся и вышел из домика. Он сидел на крылечке и смотрел на лес, залитый полуденным солнцем.

- Ну и здоровы же вы спать, Вадим Васильевич!

- Доброе утро, Владимир Ильич! Простите великодушно, устал вчера, пока возился с вашими болячками. Как самочувствие?

- Спасибо, доктор, отлично! Если бы вы знали, как это хорошо – снова стать здоровым и наслаждаться жизнью!

- Я знаю, Владимир Ильич. Впервые очутившись тут, я испытал то же самое.

Мы помолчали. Я прервал молчание первым:

- Ну что, пойдемте завтракать, Владимир Ильич? Или сразу уж обедать?

- Умыться бы, Вадим Васильевич…

- Ах да, извините, забыл!

Я тотчас создал на стене дома водопроводный кран с раковиной, а на ней – мыло, зубную пасту и щетку в стакане, а также бритвенный станок «Жиллет», помазок и мыльный порошок, выпускавшийся в прошлом веке. Рядом, на гвоздике – махровое полотенце, над раковиной - зеркало. Потом продублировал то же самое и для себя. Неподалеку, в кустах, я одновременно создал маленький дачный торчок, оборудованный, однако, унитазом и туалетной бумагой. Для себя я давно решил эту проблему кардинально, просто пожелав, чтобы отходы из организма удалялись без обременительных «прочих удобств», но с Лениным экспериментировать не стал. Ему же все равно возвращаться на Землю… Насчет бритья, кстати, я также не заморачивался, просто пожелав, чтобы волосы на лице не росли.

Он, не чинясь, скинул пиджак, жилетку и рубашку, и, обнажившись до пояса, принялся с видимым удовольствием умываться и обливаться водой. Я последовал его примеру. Растеревшись докрасна полотенцем, он покосился на меня, подсмотрел, как я выдавил из тюбика пасту на щетку и сделал так же, а затем побрился. Потом мы оделись, и он обулся, я же остался босиком, как привык, и направились в дом. Ленин захватил с собой мыло, полотенце и пасту с зубной щеткой.

- Не нужно, Владимир Ильич, оставьте все на месте!

Он послушался, ожидая, что я буду делать. А я просто пошел к крыльцу, и все это – раковины и туалетные принадлежности – исчезло. Он только покачал головой. На крыльце он замялся, оглядываясь по сторонам, и я понял его затруднение – не было обо что вытереть ноги.

- Просто заходите в дом Владимир Ильич, башмаки сами станут сухими и чистыми.

В столовой, усевшись за стол, я сделал две тарелки борща по маминому рецепту и котлеты с картофельным пюре. В качестве салата был овощной винегрет, а на десерт – разнообразные фрукты и кофе.

Ленин с любопытством наблюдал, как я бросил в чашку с кипятком ложку растворимого кофе и повторил мои действия. Конечно, это был не тот растворимый кофе, который продают в супермаркетах на Земле, а кое-что получше, так что нареканий он не вызвал.

После еды я прибрал со стола, и мы пошли прогуляться, а, дойдя до ручейка, с комфортом расположились на берегу.

* * *

- Так в чем же ваша выгода от изменения истории, и чего вы от меня ожидаете?