— Ну тогда чего тебе волноваться? — Эдик убрал трап и закрыл «фонарь». — Вернешься — отдадут.

— Не думаю. Не думаю. Там, похоже, не слишком-то жаждут меня снова увидеть.

— Какая разница, увидят же.

— Надеюсь. Алексей постоял еще с полминуты, соображая, что же ему делать дальше. Итак, он остался без оружия. Значит, с капитаном ему не справиться. Рано или поздно Сулимо все равно отыщет его. И тогда смерть. Остается только одно — бежать. «А что потом? — спросил Алексей сам себя. — Что ты будешь делать потом?» Вопрос без ответа. Однако стоять столбом в ожидании момента, когда появится убийца и прихлопнет его как муху, было по меньшей мере глупо.

— Ладно, спасибо, браток, — кивнул он Эдику.

— Да не за что, — засмеялся тот. — Обращайся, если чего.

— Если чего, — бесцветно повторил Алексей. — Если чего, обращусь. Ну, давай. Алексей вышел из капонира на полосу и тут же попятился назад. Он вдруг сообразил, что ситуация изменилась. Теперь Сулимо мог видеть его, сам оставаясь невидимым. Их разделяли двести метров и световой занавес.

— Что-то не так, браток? — спросил за спиной участливый Эдик.

— Нет, нормально все. Похоже, начиналось то, чего Алексей никак не мог предугадать: путь в никуда. Если он хочет выжить, ему нужно бежать. Уносить ноги. И чем скорее, тем лучше. Алексей обогнул стену капонира и зашагал к редким посадкам. Первые деревья, худые, темные, как души грешников, придвигались все ближе и ближе. А за ними была неизвестность. «Не идти, — вдруг услышал он внутри себя ясный холодный голос. — Не идти, а бежать. Бежать». И Алексей побежал. Он с треском прорвался через голый кустарник и нырнул в спасительную темноту. В голове вдруг словно щелкнул невидимый выключатель, и мысли как цепочка потянулись одна за другой. Четкие и ясные. Паника ушла, уступив место холодной расчетливости. Алексей чувствовал себя так, словно сидел за штурвалом самолета, совершающего аварийную посадку на обледенелую полосу. Сложно? Возможно. Опасно? Может быть. Но выполнимо. Из самой безвыходной ситуации всегда можно найти какой-то выход. Неприятный, ужасный, жуткий до рвоты, сводящий с ума, но выход. Надо только очень постараться. И при этом оставаться в живых. Мертвые не ищут. Мертвые лежат в земле. Он не хотел лежать в земле. Он хотел жить. Алексей вдруг заметил, что может свободно дышать полной грудью. Ноги исправно несли его вперед, цепляя хрустящий наст, руки, словно поршни хорошо отлаженной машины, двигались, помогая телу. Прозрение было необычайно ярким, как вспышка молнии. Несмотря на старания Сулимо, он все еще жив. У него есть некоторое преимущество во времени и пусть крошечный, но вполне реальный шанс уцелеть и в конце концов выбраться из этой передряги. Победить. Алексей оглянулся. Он достаточно удалился от взлетной полосы, и огни прожекторов уже не различались сквозь редкие стволы деревьев. Ни с того ни с сего поднялся ветер. Завыл вдруг, словно плакальщица над чужой могилой, среди тонких ветвей, тоскливо и тревожно, навевая дурные мысли. Поземка, извивающаяся змеиным выводком, с едва слышным шепотком скользнула по насту. Замерла настороженно и поплыла дальше, кружась и играя сама с собой. Больше всего Алексей боялся сбиться с пути, сделать круг и вновь выйти к аэродрому. Мало-помалу его стал донимать холод. Куртка, конечно, согревала, да и бег разгонял кровь, но пальцы рук и ног уже начали предательски неметь. Алексей надеялся только на одно: посадки все-таки должны когда-то кончиться. Он выйдет к населенному пункту, а там наверняка можно будет разжиться одеждой и едой. Хотя по нынешним-то временам… Алексей остановился и, подняв лицо к небу, прислушался. Ветер слегка, едва слышно насвистывал флейтой в верхушках деревьев. Где-то далеко застрекотал вертолет. Примерно с минуту звук был ровным, идеально монотонным, без срывов. А затем все стихло. Полное молчание, бездонная тишина. Алексею показалось, что он один. Один в целом мире. И всю его предыдущую жизнь словно стерли огромным ластиком. Впрочем, наваждение это быстро прошло. Алексей повернулся и снова побежал. Он понимал: важно уйти как можно дальше, прежде чем Сулимо сумеет организовать погоню.

Зависший над взлетной полосой «Ми-24» несколько секунд покачивался в мощном воздушном потоке, затем медленно, словно допотопный лифт, пошел вниз и лениво коснулся асфальта колесами. Рыжий Эдик прикрыл глаза ладонью и хмыкнул:

— Знать, нелады у нашего капитана.

— Да ну его в задницу! — буркнул кто-то из стоящих рядом. Вертолет грузно осел, едва не коснувшись полосы светло-серым плоским брюхом. В ту же секунду дверь пассажирского отсека открылась, и из нее выбрались трое в защитных десантных камуфляжах, в высоких бутсах и толстых зимних куртках. Все как на подбор высокие, широкоплечие, хоть сейчас на значок ГТО или на плакат, пропагандирующий здоровый образ жизни. На плече у каждого болтался «АКМСУ». Вслед за людьми выскочила собака — огромная, черная как смоль овчарка. Это был отлично выдрессированный пес. Повинуясь знаку проводника, он обежал группу людей и устроился у ног хозяина, вывалив розовый лопатообразный язык. Солдат защелкнул на ошейнике карабин поводка. Рыжий Эдик, нет-нет да и поглядывавший в сторону новоприбывших, криво усмехнулся:

— Смотри-ка, и волкодава своего притащили. Пес, словно скучая, поглядывал на хозяина, вопрошая глазами: «Что, хозяин, когда начнется настоящая работа?» Сулимо наклонился к дверце пилота и закричал, перекрывая свист винтов и рокот вихревого потока:

— Глуши давай свою шарманку! Тот кивнул. Лопасти все еще вращались, но теперь рев двигателя стал менее мощным. Казалось, ротор выбивается из сил. Сверкающий серебристый зонтик замутился, сквозь него вдруг проглянуло сизое, подпаленное электрическим светом ночное небо, а затем движение рассыпалось на фазы. Вскоре уже можно было различить каждую плоскость. Еще четверть минуты, и лопасти, завершив последний оборот, тоскливо провисли, отбросив на асфальт длинные тощие тени.

— Бери своего волка, пошли, — буркнул Сулимо проводнику. — Остальных, кстати, тоже касается. Молчаливая группа направилась к концу взлетной полосы. В кунге, куда капитан привел десантников, трупа Поручика уже не было, зато старший лейтенант Артур все еще зажимал окровавленной горстью снега разбитую переносицу.

— А вот и наш пострадавший, — хмуро бросил Сулимо, проходя к перевернутому столу. — Ну что, супермен, мало не показалось?

— Тон его был язвительным, откровенно насмешливым. Лейтенант взглянул на капитана с неприкрытой злостью.

— Я его умочу, заразу! — Артур оторвал от лица алый снежный комок, аккуратно коснулся переносицы двумя пальцами, со свистом втянул воздух между сомкнутых зубов и поморщился. — Больно, бляха муха, — выдохнул он.

— А ты как думал? — жестко хмыкнул Сулимо. — Это тебе не сопляков в учебке мудохать. Артур покачал головой и снова прижал снежок к распухшему лицу. Стоявшие у двери десантники за время этого короткого разговора не проронили ни слова. На их лицах застыло одинаковое равнодушное выражение. Овчарка нервно вздрагивала, вдыхая черным влажным носом запахи свежей крови и смерти, все еще витавшие в жарко натопленном кунге. Капитан повернулся к солдатам и, указав на изуродованный гермошлем Алексея, коротко скомандовал:

— Ладно, давайте работайте. Проводник подвел пса к гермошлему и тихо, почти ласково скомандовал:

— След, Буран. След. Овчарка жадно втянула влажными ноздрями воздух, потопталась на месте, принюхиваясь, и вдруг резво рванулась к выходу. Лейтенант вскочил.

— Я с ними, капитан.

— Сядь уже, — спокойно посоветовал тот.

— Но, капитан… — чуть ли не взмолился лейтенант. — Дай я этой тварью займусь. Гадом буду, он у меня до Ростова на карачках поползет.

— Сядь, я сказал! — неожиданно жестко рявкнул Сулимо. — Мордой вон лучше своей займись. Смотреть на тебя страшно. Он не успел закончить фразу, а десантники уже выскользнули за дверь, в темноту.