Несколько дней спустя Лига проводила очередное ежемесячное собрание на Эттони-стрит, в нижнем Ист-Сайде. Если выдается возможность, я эти собрания посещаю. Иногда мы обсуждаем положение дел в Армянской ССР, иногда докладчик рассказывает о деятельности отделений Лиги в других городах, странах. В основном же мы общаемся, обсуждаем положение дел в торговле, экспорте и импорте товаров, обмениваемся последними новостями. Насколько мне известно, кроме меня все члены Лиги — армяне. На том собрании я отыскал Незора Каличикяна, который знал всех, все и обо всем и к тому же жил в Смирне. Мы выпили кофе, сыграли партию в шахматы, которую он, как обычно, выиграл. Я спросил его о золоте Смирны.

— Сокровища армян Смирны, — покивал он. — И что тебя интересует?

— Что с ними стало?

Он всплеснул руками.

— Что стало со всем? Разумеется, они достались туркам. Поскольку они не могли изнасиловать, съесть, убить или сжечь наше золото, они его потратили. Приумножить наши богатства они не могли. Им же удалось избавиться от армян, греков и евреев, а во всей Турции только эти три народа знали, как делать деньги. Да, я слышал о сокровищах армян Смирны. Они действительно тебя интересуют, Ивен?

— Да.

— Есть причина?

— Я тут провожу одно исследование.

— Вечно ты что-то исследуешь, — он отпил кофе. — Армяне собрали все, что имели, в одном месте. Главным образом, золотые монеты. Тогда бумажные деньги были не в чести. Предпочтение отдавалось золоту. Все армянское золото спрятали в одном из подвалов Смирны.

— Смирны?

— Разумеется. А потом турки захватили его, потому никому не удалось вывезти золото из страны. Понимаешь, весь город сгорел. За исключением лачуг турецкого квартала, который и следовало сжечь. Войска Ататюрка сожгли город, а потом заявили, что это дело рук греков и армян. Обычное дело. Я уверен, что они нашли золото во время пожара. И все разграбили.

— Значит, золото они нашли.

— Несомненно. После этого хода ты останешься без королевы.

— Что делать, я уже пошел. Еще партию?

— Ты сдаешься?

— Да.

Мы вновь расставили фигуры.

— Через несколько лет в Смирне произошло землетрясение, — нарушил он молчание пару минут спустя. — Кажется, в девятьсот двадцать седьмом году.

— Девятьсот двадцать восьмом, — поправил я его.

— Возможно. Если золото не нашли при пожаре, то наверняка обнаружили после землетрясения. Я уверен, что оно досталось туркам.

— Много золота?

— Да. В Смирне жили богатые армяне.

— И золото прятали в городе? В Смирне?

— Конечно. Где еще его могли прятать?

Свидетельств того, что золото Смирны досталось туркам, я не нашел. Данный факт все принимали как само собой разумеющееся, но документальные подтверждения отсутствовали.

И ни один источник даже не намекал на то, что золото вывозилось в Балыкезир. Сведения об этом сохранились лишь в памяти одной женщины, которая утверждала, что из оставшихся в живых о кладе, кроме нее, не знал никто. Балыкезир не пострадал при землетрясении. Да, без резни дело не обошлось, но я мог представить себе дом на холме, крыльцо с бетонными стенами. Почему бы ему не достоять до наших дней, храня бесценный клад.

В ту ночь я поделился своими мыслями с Китти.

— Я думаю, золото по-прежнему там, — и объяснил ей, на чем основаны мои выводы.

— Может, золото там никогда и не было, — возразила Китти. — Бабушка очень старенькая. В молодости она прошла через ад. Можно ли полагаться на ее память? Она могла жить в Смирне...

— Это вряд ли. Никто не забывает название родного города.

— Наверное, нет. Ивен...

— Всякое могло случиться. Клад могли найти турки, какие-то армяне, не подозревавшие о его существовании, новые владельцы дома, но все же...

— Ты думаешь, что он там.

— Вероятность велика.

— И сколько там денег?

— Британский соверен стоит сейчас десять или двенадцать долларов. Допустим, они набили золотом половину фактического объема. Если судить по размерам крыльца с ее слов, сумма получается кругленькая.

— Какая же?

— Я ее прикинул. Разумеется, мы же не знаем наверняка, что золото все еще там.

— Сколько?

— Минимум два миллиона долларов. Возможно в два раза больше. Скажем, три миллиона.

— Три миллиона долларов, — выдохнула Китти.

На следующий день я подал заявление на паспорт[7]. На тот момент я не видел никаких препятствий, которые могли бы помешать осуществлению моего плана. Я прилетаю в Стамбул, так или иначе добираюсь до Балыкезира. Осматриваю городок, очень небольшой, населения-то всего тридцать тысяч, нахожу дом, который описала мне бабушка Китти. Описала настолько подробно, что не требовалась и фотография. Очень большой дом, три этажа, на холме, неподалеку от вокзала, да еще столь запоминающееся крыльцо. Едва ли в Балыкезире нашелся бы второй такой дом.

Найдя дом, оставалось проверить, не тронуто ли крыльцо, после чего вооружиться самым обычным металлоискателем и определить, есть ли что между бетонных стен. Если золото на месте — отлично. Тогда я бы перешел к реализации последнего этапа — вырыть его и вывезти из Турции. Задача непростая, но решать ее следовало, лишь убедившись, что клад на месте.

Я, конечно, понимал, что золота могло и не быть, возможно, его там никогда и не было, но, не разбив яйца, не поджаришь яичницу.

Три миллиона долларов...

Толика этих денег могла оживить деятельность Лиги за восстановление Киликийской Армении. Еще одна часть пошла бы на пропаганду идей Общества плоскоземцев. Уж я бы нашел, куда их потратить. Золото лежит в Балыкезире без дела, а есть столько замечательных организаций, которым оно необходимо, как воздух.

Значит, я должен ехать.

Во всяком случае, первые шаги не требовали от меня невозможного. Что мне стоило слетать в Турцию и определиться на месте. Доводов в пользу поездки хватало с лихвой. В Америке меня ничего не удерживало. Диссертацию для Кудахи я написал, сомнений в том, что он ее защитит, у меня не было. Закончил я статью и для сторонников дома Стюартов, отправил ее в их штаб-квартиру на острове Скай. И потом, уж очень мне хотелось поехать. А я придерживался той точки зрения, что нельзя идти против собственных желаний.

Откуда я мог знать, что эти чертовы турки арестуют меня прямо в аэропорту?!

Мустафа прилип ко мне как банный лист и попытался сразу утащить меня в самолет. Но я проследовал к книжному киоску и жадно всмотрелся в витрину. Мустафа дергал меня за рукав, но я стоял, как скала.

— Твоя мать ослепла от гонореи, — урезонил я его. — Если ты не позволишь мне купить что-нибудь почитать, я тебя убью.

Выбор англоязычных книг не радовал. Путеводитель по Турции, руководство по технике секса Маргарет Мид, четыре детектива Агаты Кристи. Я купил все, кроме сочинения Маргарет Мил, и позволил Мустафе препроводить меня в самолет.

Летели мы туристическим классом. Вероятно, правительство Турции не собиралось тратить лишние деньги на высылаемых шпионов. Мне досталось среднее сиденье, между Мустафой и какой-то толстухой. Она спросила, американец ли я. Я покачал головой. Она спросила, говорю ли я по-английски. Я снова покачал головой. Тогда она вставила в уши наушники и заснула.

Полет в Шеннон выдался долгим и занудным. Запах лаванды, идущий от толстухи, смешивался с ядреным запахом пота: Мустафа, похоже, полагал, что тот, кто моется, смывает свое счастье. Я прочитал путеводитель по Турции, о Балыкезире упомянули разве что вскользь, и четыре детектива Агаты Кристи. Три я читал раньше, но это не имело ровно никакого значения. После девяти дней в камере я бы с удовольствием читал и телефонный справочник Йоханнесбурга.

Но вот еду подали хорошую. Большой кусок мяса, зеленый горошек, хрустящие листья салата. Я съел все и понял, что не хватает плова. Подумал о том, что больше я такого плова не увижу, потом решил, что у меня есть возможность наслаждаться им до конца своих дней. Всего-то нужно вернуться в Турцию. Меня бы тут же арестовали, посадили в тюрьму и с первого же дня начали бы кормить пловом.