Почти все, кто ехал в этом вагоне третьего класса, знали Мариету, красивую молодую женщину в траурном платье. Держа на руках грудного ребенка, она сидела у окна, стараясь не встречаться глазами со своими соседками и не принимая участия в их разговорах.

Старые крестьянки рассматривали Мариету – одни с любопытством, другие с ненавистью, поглядывая на нее поверх громоздившихся у них на коленях корзин и узлов, набитых покупками, сделанными в Валенсии.

Мужчины, посасывая дешевые сигары, смотрели на нее жадными горячими глазами.

Во всех концах вагона говорили о ней, пересказывали ее историю.

Первый раз после смерти мужа Мариета решилась выйти из дома, а с того дня прошло уже три месяца. Она, конечно, боялась Теулаи, своего младшего деверя, парня, который в свои двадцать пять лет наводил ужас на всю округу. Этот смельчак, хотя и родился богатым, подружился с ружьем и удачей, оставил свою землю и теперь живет то в деревнях, испытывая терпение алькальдов, то в горах, когда кто-нибудь из его недоброжелателей осмеливался на него донести.

Мариета казалась счастливой и спокойной.

– Вы посмотрите на эту паршивку: с такой черной душой – и такая красавица. А величава – что сама королева.

Все, кто видел ее впервые, восхищались ее красотой.

Своим обликом она напоминала святых покровительниц деревень, – лицо, бледное и прозрачное как воск, временами заливал нежный розовый румянец, черные глаза, большие и продолговатые, затеняли длинные ресницы, две складки на горделивой шее лишь подчеркивали упругость ее полного тела; она была высокая и статная, и стоило ей шевельнуться, как под черным платьем вырисовывались округлые формы.

Да, она была очень хороша, – ее бедному мужу было от чего помешаться.

Напрасно семья Пепета противилась его женитьбе, – где это видано, чтобы богатый парень женился на нищенке? К тому же, мать у девчонки ведьма, и, стало быть, дочь унаследовала все ее колдовство.

На Пепета ничто не действовало. Мать его умерла от горя, – как говорили соседки, она поспешила покинуть мир до того дня, когда в ее дом войдет дочь Ведьмы. Даже Теулаи, этот блудный сын, который ии в грош не ставил семейную честь, едва не поссорился с братом. Он никак не мог примириться с тем, что его невесткой будет девка, которая, как уверяют в таверне очевидцы, – а это были всё люди почтенные, – варила скверные зелья, готовила вместе с матерью колдовские мази из жира маленьких бродяжек и каждую субботу в полночь натиралась ими перед тем как вылететь через трубу.

Пепет, который смеялся над всеми этими россказнями, женился на Мариете, и с тех пор в руки ведьминой дочери перешли его виноградники, роща рожковых деревьев, дом на Большой улице и горсть золотых монет, которые мать Пепета хранила в кованом ларце.

Он лишился рассудка, эти две волчицы опоили его, наверное, каким-нибудь приворотным зельем, которое, по утверждению многое на своем веку повидавших соседок, не теряет своей темной силы до самого гроба.

Ведьма, морщинистая старуха с хитрыми глазками, которую, стоило ей появиться на деревенской площади, мальчишки осыпали градом камней, осталась одна в своей лачуге на самом краю деревни, мимо которой ни один человек не решался пройти ночью не перекрестившись.

Пепет увел Мариету из этого логова, довольный своей женой, первой красоткой во всей округе.

Что за жизнь он вел с нею! Честные женщины не могли вспоминать об этом без возмущения. Сразу было видно, что этот брак был заключен не без вмешательства нечистой силы. Пепет забросил свои поля, перестал следить за работой поденщиков, – не желая ни на минуту разлучаться со своей женой, он почти не выходил из дома, и люди, заглядывая в незапертые двери или окна их дома, всегда распахнутые настежь, дивились их объятиям, смотрели, как они, совершенно пьяные от счастья, носятся друг за другом по комнатам, смеются и целуются. Нет, так не подобает жить добрым христианам. Это были какие-то бешеные собаки, которые никак не могли отстать одна от другой, потому что их мучила неутолимая любовная жажда.

Несчастная греховодница, это она вдвоем со своей матерью сжигала его нутро своим нечистым питьем.

Все это замечали: Пепет с каждым днем все худел, бледнел и съеживался, – все равно что воск, который тает на глазах.

Деревенский врач, единственный человек, который не верил в ведьм, зелья и прочие суеверия, сказал, что молодоженам необходимо держаться подальше друг от друга, – только это может спасти Пепета.

Но они по-прежнему были неразлучны, и Пепет продолжал чахнуть и терять силы, в то время как в пополневшей Мариете жизнь била ключом и ее цветущий вид еще больше разжигал всеобщее злословие. У них родился мальчик, а через два месяца после этого Пепет угас, медленно и незаметно, как свеча. До последней минуты он призывал к себе жену и протягивал к ней свои трепетные руки.

Вся деревня всколыхнулась: вот до чего довело проклятое зелье!

Старуха, испугавшись гнева односельчан, заперлась в своей лачуге, а ее дочка несколько недель не выходила на улицу, и соседи слышали, Как она плачет и причитает. Потом она стала иногда ходить по вечерам вместе со своим ребенком на кладбище, не обращая внимания на провожающие ее враждебные взгляды.

Первое время она боялась Теулаи, своего страшного деверя, для которого убийство было обычным делом, – а он, разъяренный смертью своего брата, уже поклялся, разговаривая с кем-то в таверне, разорвать на куски свою невестку и заодно ее ведьму-мать.

Но прошел целый месяц, а о Теулаи ничего не было слышно, – он, наверное, кружил где-нибудь в горах, а быть может, дела забросили его в другой конец провинции.

И Мариета решилась наконец выйти за пределы деревни и поехать в Валенсию за покупками.

– Вы посмотрите, как она заважничала, прибрав к рукам деньги своего несчастного мужа; чего доброго, еще ждет, что с ней начнут заигрывать господа, увидев, какая она хорошенькая!..

Вагон жужжал от недоброго шушуканья, десятки неприязненных глаз не отрывались от нее, а Мариета, широко раскрыв свои огромные глаза, с наслаждением вдыхала воздух и смотрела на рожковые деревья, на оливковые рощи, припудренные пылью, на белые домики, проносившиеся хороводом за окном поезда, и на горизонт, где загорался пожар от близости солнца, которое заходило, окруженное густыми и пушистыми огненными облаками.

Поезд остановился на небольшой станции, и женщины, которые больше других рассказывали о Мариете, стали торопливо выходить из вагона, в спешке выбрасывая сначала на землю свои узлы и корзины.

Одни из них жили тут же, в деревне, и теперь они прощались со своими попутчицами, соседками Мариеты, которым нужно было еще час идти пешком до дома.

Молодая вдова с ребенком на руках, поддерживая сильным бедром корзину с покупками, медленно уходила с вокзала, – она хотела пропустить вперед этих злобных кумушек, чтобы можно было потом идти одной и не мучиться, слыша, как они перешептываются между собою.

На улочках деревни, узких, извилистых, с нависающими крышами, было почти темно; самые отдаленные дома вытянулись друг против друга вдоль проезжей дороги. Чуть подальше раскинулись поля, синевшие в вечерних сумерках, и уже совсем далеко, на широкой пыльной ленте дороги виднелась похожая на кучу муравьев группа женщин, которые, положив себе на голову корзины с покупками, приближались к соседней деревне, – ее башня выглядывала из-за холма, и отполированная черепица ее светилась, отражая последние солнечные лучи.

Мариета, несмотря на то, что была смелой женщиной, почувствовала внезапное беспокойство, увидев, что она одна на дороге: нужно было идти еще так долго, и уже совсем стемнеет, прежде чем она доберется домой.

На двери одного из домов слегка покачивалась пыльная и сухая оливковая ветвь – это была таверна. Какой-то человек небольшого роста стоял под оливковой ветвью; повернувшись спиной к деревне, он прислонился к косяку и заложил руки за свой широкий пояс.