- Это письма, которые я получила от Джима, - сказала она грустно. Их немного, и они такие короткие...

- Нам разрешали посылать только тридцать слов каждые две недели, объяснил я. - На Марсе нас было около двух тысяч, и передатчик не мог работать на нас все время.

- Удивительно, как много вкладывал Джим в эти несколько слов, сказала она и протянула мне несколько писем.

Я прочитал парочку. Одно гласило: "Порой я пытаюсь ущипнуть себя, не веря, что я один из первых землян, ступивших на чужую планету. По ночам я часто выхожу наружу, смотрю на зеленую звезду Земли и говорю себе - а ведь я помог осуществить вековую мечту человечества!"

В другом послании Джим писал: "Этот мир угрюмый, пустынный и таинственный. Мы мало знаем о нем. До сих пор никто не видел здесь ничего живого, за исключением лишайников, открытых Первой экспедицией, но на Марсе наверняка есть и другие формы жизни". Мисс Грэхем спросила:

- Вы нашли что-нибудь, кроме лишайников, мистер Хаддон?

- Да, два или три вида растений, напоминающих земные кактусы, сказал я. - И еще много, очень много песка и скал. Это все.

Когда я читал эти маленькие письма, я стал лучше понимать Джима. В них открылось кое-что, о чем я раньше не подозревал. Оказалось, в душе он был романтиком - этот тихий, медлительный парень, сторонившийся шумных компаний. Он относился к Марсу и к нашей экспедиции далеко не так прагматично, как многие другие.

Марс обманул нас. После того, как мы насытились планетой по горло, иначе, как Дыра, ее никто и не называл. А вот Джима наше поспешное разочарование огорчило, и он замкнулся в себе, словно улитка, дабы не дай Бог не проговориться, что он до сих пор без ума от марсианских закатов.

- А вот последнее письмо, которое я получила от Джима, - мисс Грэхем натянуто улыбнулась и протянула еще один конверт.

Текст гласил: "Я отправляюсь завтра в пустыню с картографической экспедицией. Мы будем путешествовать по местам, где не ступала нога человека".

- Я тоже был там, - сказал я. - Мы с ним ехали в одном краулере.

- Джим, наверное, был счастлив до глубины души?

Я задумался. Этот поход оказался сущим адом. Нам предстояло сделать не так много - провести предварительную топографическую разведку, а также сделать замеры радиоактивности с целью определения возможных залежей урана.

Все это было чертовски трудно, но вполне терпимо. Но нам не повезло вскоре после нашего отъезда из лагеря началась песчаная буря.

Марсианский песок, чтоб ему было неладно, непохож на земной. За миллиарды лет он превратился в тончайшую пыль, которую ветер гонял взад-вперед над мертвой, сухой пустыней. Песок с легкостью проникал везде - под дыхательные маски, защитные очки, в двигатели краулеров, в пищу, в воду и даже в практически герметичные комбинезоны. В течение трех дней пути вокруг нас не было ничего, кроме лютого холода, ветра и песка.

Был ли Джим счастлив при виде этой красной преисподней? Еще недавно я только посмеялся бы над столь нелепым предположением, но сейчас уже не был так уверен. Кто его знает. Джим был очень вынослив и терпелив, даже больше, чем я. Может быть, он и на самом деле воспринимал этот кошмар как самое восхитительное и увлекательное приключение.

- Да, конечно же, он был счастлив, - сказал я, честными глазами глядя на мисс Грэхем. - Все мы были в восторге. Да и любой на нашем месте испытывал бы те же самые чувства. Мисс Грэхем слегка улыбнулась и забрала письма Джима.

- Вы тоже переболели марсианской лихорадкой, мистер Хаддон? спросила она.

Я сказал, что да, но в более легкой форме, чем Джим. И продолжил:

- Врачи так и не разобрались, вызывают ли ее какие-то вирусы, или это просто реакция на непривычные условия. Сорок процентов наших ребят переболело этой лихорадкой. Обычно она протекала не так уж и тяжело, неприятны были только жар и дурнота.

- Надеюсь, за Джимом ухаживали как следует? - спросила девушка. Ее губы немного дрожали.

- Конечно, за ним хорошо ухаживали, - заверил я. - Для него сделали все, что только было в наших силах.

Все, что было в наших силах? Это звучало смешно. Первая помощь, может, и была оказана. Никто не ожидал, что так много людей заболеет. Мест в нашем госпитале не хватало, и большинство больных оставалось на своих койках. Все наши врачи, кроме одного, тоже заболели, а двое даже скончались.

Эпидемия обрушилась на нас месяцев через шесть после прибытия. От тоски мы начинали уже потихоньку сходить с ума. Все ракеты, кроме четырех, уже вернулись на Землю. В нашем лагере, окруженном скалами и песчаным морем, под осточертевшим медным тазом неба оставалось всего несколько сот человек...

Первый энтузиазм давно исчез. Мы устали и тосковали по дому, по зеленой траве, восходу Солнца - настоящего Солнца, а не того бледного пятна, от которого просто тошнило. Мы жаждали вновь увидеть лица женщин, услышать плеск волн - но все это было недоступно, пока нам на смену не прилетит Третья экспедиция. Все насытились Марсом по горло. И тогда нагрянула лихорадка.

- Уверяю вас, мисс Грэхем, мы сделали для Джима все возможное, повторил я.

Конечно, так оно и было. Я вспомнил, как мы с Уолтером топали через ледяную ночь к госпиталю, чтобы позвать на помощь врача. Брейк остался дежурить рядом с Джимом. Но мы не нашли никого.

Когда мы плелись обратно, Уолтер поднял голову к небу и погрозил кулаком зеленой звезде Земли.

- Ты только подумай, Фрэнк, пока мы здесь помираем, там парни танцуют с девчонками, пьют пиво с друзьями и ржут, как мустанги!

Почему мы должны здесь дохнуть, как мухи? Чтобы найти уран для их драгоценных атомных станций?

- Брось, - устало возразил я. - Джим не умрет. И другие тоже. "Сделали все возможное"? Да. Все, что мы могли, - это вымыть Джиму лицо, дать ему успокоительные таблетки и беспомощно наблюдать, как он умирает.

- Никто не смог бы сделать больше на нашем месте, - уверил я мисс Грэхем, на этот раз вполне искренне.

- Рада слышать это... - прошептала девушка. Ее губы дрожали. Казалось, она вот-вот разрыдается.

Когда я собрался уходить, мисс Грэхем неожиданно спросила, не хочу ли я взглянуть на комнату Джима. Она с матерью сохранили ее такой, как до его отъезда в Центр подготовки. '