Когда вы берете руку друга, это можно увидеть. Когда вы беретесь за руки, само по себе это не имеет большого значения, но нечто передается при этом. Это обмен. Какая-то энергия, какие-то чувства, что-то глубокое передается. Таков знак. Рука — это просто знак. Смысл этого невидим, он просто передается. Это не послание, это дар — это милость.

Будда передал себя, он не передал какое-то послание. Он передал себя Махакашьяпе. И по двум причинам Махакашьяпа смог получить это. Во-первых, он полностью молчал, когда молчал Будда. Другие также молчали внешне, но на самом деле они не молчали. Они постоянно думали: «Почему Будда молчит?» Они смотрели друг на друга, общаясь жестами: «Что случилось с Буддой? Неужели он сошел с ума? Он никогда раньше не молчал».

Никто не молчал. Только Махакашьяпа среди всех собравшихся десяти тысяч учеников, молчал. Его ничего не волновало. Он не думал. Будда смотрел на цветок, а Махакашьяпа смотрел на Будду. А вы не можете найти такого великолепного цветка, как Будда. Это было самое значительное цветение человеческого сознания. Итак, Будда продолжал смотреть на цветок, а Махакашьяпа продолжал смотреть на Будду. Лишь два человека не думали. Будда не думал, он смотрел, и Махакашьяпа не думал, он тоже смотрел. Это та причина, по которой он смог получить.

А вторая причина была в том, что он засмеялся. Если молчание не может стать праздником, если тишина не может стать танцем, если тишина не может стать экстазом, то она патологическая. Тогда она превратится в печаль. Тогда она превратится в болезнь. Тогда тишина не будет живой, она будет мертвой.

Вы можете молчать, когда умрете, но тогда вы не получите милость Будды. Тогда божественное не может спуститься на вас. Божественное нуждается в двух вещах: в тишине и в танцующей тишине, в живой тишине. И в это мгновение он был и тем, и другим. Он молчал, но когда все стали серьезными, он рассмеялся. Будда излил себя, это не послание. Обретите эти две вещи, тогда я смогу перелить себя в вас. Молчите, и не делайте это печальным. Смейтесь и танцуйте. Тишина должна быть подобной тишине ребенка, она должна быть полна энергии, вибрировать, быть экстатичной. Она не должна быть мертвой. Только тогда то, что сделал Будда с Махакашьяпой, может быть сделано с вами.

Все мое усилие направлено на то, что однажды кто-то может стать Махакашьяпой. Но это не послание.

Четвертый вопрос: «Вы часто говорили, что большинство писаний имеют мно го искажений. Страдает ли Йога С утра Патанджали от того же недостатка, ил и нет?

Нет, сутры Патанджали, совершенно чистые. Никто никогда ничего не изменял в них. И есть причины, по которым это не может быть сделано. Во-первых, Йога Сутры Патанджали — не популярные писания. Это не Гита, это не Рамаяна, не Библия. Обычные массы людей не интересуются ими. Когда обычные люди интересуются чем-то, они делают это нечистым. Так должно быть, потому что тогда писания должны соответствовать их уровню. Йога Сутры Патанджали предназначались лишь для экспертов. Лишь немногие избранные интересовались ими.

Не каждый будет ими интересоваться. И если случайно у вас есть эти Сутры, вы сможете прочитать лишь несколько страниц, а потом вы выбросите эту книгу. Это не для вас. Это не история, не спектакль, не аллегория. Они не простые, это научный трактат, лишь для избранных.

И способ, посредством которого они были написаны таков, что те, кто не готов к ним, автоматически повернутся к ним спиной. Подобный случай произошел в этом веке с Гурджиевым. Тридцать лет он писал одну книгу. Но человек такого ранга, как Гурджиев, мог бы сделать эту работу за три дня. Даже трех дней было бы много. Так и сделал Лао Цзы. Он написал за три дня трактат Дао Дэ Дзин. Гурджиев также мог написать свою книгу за три дня, у него не было трудностей. Но тридцать лет он писал свою первую книгу. И что он делал? Он писал одну главу и потом читал ее перед учениками. Ученики слушали главу, а он смотрел на учеников. Если они могли понять ее, он ее менял. Таково было условие. Если они могли понять ее, он ее менял. Если он видел, что они следуют ей, он считал, что она неправильна. За тридцать лет каждую главу прочитали тысячи раз. И каждый раз он наблюдал за ними. Когда книга стала такой, что ее невозможно было понять, когда никто не мог понять ее, тогда...

Даже очень разумные люди должны были прочитать ее, по крайней мере, семь раз, и лишь тогда проблески понимания начинали приходить к ним. И тогда это также были лишь проблески. Если они хотел проникнуть еще глубже, им приходилось практиковать все, что он говорил. И благодаря практике, смысл становился ясным. И целая жизнь уходила на понимание того, что было в ней написано.

К таким книгам невозможно давать комментарии. На самом деле, есть лишь немногие люди, которые прочитали первую книгу Гурджиева полностью. Это трудно, в ней была тысяча страниц. Поэтому, когда первое издание было напечатано, он опубликовал его с условием: только первые сто страниц были разрезаны, все остальные страницы были запечатаны. Были обрезаны лишь сто страниц. Причем на книге было написано, что если вы прочитали первые сто страниц и хотите прочитать дальше, тогда обрежьте остальные страницы. Иначе вы можете вернуть ее издателю и получить обратно свои деньги.

И говорится, что есть лишь немного людей, которые прочитали книгу полностью. Она написана таким образом, что немедленно вызывает утомление. Вы читаете двадцать, двадцать пять страниц, и этого достаточно для вас, все кажется таким сумасшедшим.

Сутры Патанджали точно такие же. Там есть лишь суть. Кто-то спросил у меня: «Сутры Патанджали сконденсированы...» Как раз вчера кто-то пришел и сказал: «...а вы так много говорите об этих сутрах». Мне приходится, потому что его семя проросло и превратилось в дерево.

Каждая сутра сконденсирована. Вы не можете сделать ничего с ней. И никого это не интересует. Это был один из методов для того, чтобы книга всегда оставалась чистой. И многие тысячи лет эту книгу никто не писал, она просто передавалась от учителя к ученику. Она передавалась от одного человека к другому просто по памяти. Она не была записана, поэтому никто не мог ничего сделать с ней. Это была священная память, которая хранилась так. И даже, когда эта книга была записана, она была записана так, что если вы что-то добавляли к ней хоть что-то, это немедленно можно было обнаружить.