— Извольте видеть, господа! Как говориться: «Умному достаточно»! Постановляю взять поручика Николая Рязанина под стражу, как главного подозреваемого в убийстве графа Колокольцева!

Городничий выглядел растерянным: его взгляд метался в поисках помощи, но не находил ту — нигде. Словно в соляной столп обратилась Варвара Матвеевна. Она предполагала, что сын может окончить дурно, но что так скоро — не думала. Аркадий судорожно вспоминал подслушанный разговор: кажется, Николай все же не грозился убивать дядю. Может, это было бы до того, как он подошел, — размышлял Аркадий далее. — Но генерал Рязанин тогда бы этого не стерпел, скандал начался раньше…

Но что это меняло? На что указывало? На то, что Аркадий имеет привычку подслушивать чужие разговоры. Быть может, он скажет об услышанном на суде…

Однако тут же оказалось, что до суда дело может и не дойти. Кто-то из адъютантов убитого генерала выступил вперед, Николаю протянул заряженный «Кольт», сказал:

— Вы опорочили российский мундир. Вот вам револьвер. В нем одна пуля. Если вы человек чести — вам известно, что с ним делать.

Николай задумчиво принял пистолет, холодно улыбнулся:

— Теперь у меня есть оружие!

От этой улыбки многим сделалось жутко. Но Николай, повернув оружие на пальце, подал его своим недавним товарищам.

— Уберите его от греха подальше. Я не любил дядю, но не стал убивать его из-за наследства! Да, я нуждаюсь в деньгах отчаянно, но я человек чести! И я требую над собой суда.

— Лексаша! — со слезами на глазах просил городничий своего брата. — Помилуй! Ники не выдержит в тюрьме. Ты же знаешь, он же в камере рехнется!

— Ничего. Это только до суда. А после — барак и сибирские просторы. Да и вообще, ежели человек боится тесных комнат, то что его тогда, в тюрьму не сажать? Теперь ему убивать можно?

— Я не убивал, — сквозь зубы процедил Ники.

Николая под конвоем двух Петров увели и заперли в кладовой, где хранились припасы семейства Рязаниных. Там содержаться он был должен до утра, пока не откроется полицейский участок.

По-прежнему пили, но уже без тостов и без закуски, молча — как на поминках. Разговаривали шепотом, и было слышно, как в задних комнатах рыдают Даша и Варвара Матвеевна.

Метался, ставший чужим в собственном доме, городничий. Он пытался поговорить со своими вчерашними друзьями с глазу на глаз. Но те держались на свету, их, дабы предотвратить сговор, охраняли офицеры.

Аркадий подумал: как там Ники? Наверное, не слишком сладко. Подвал хоть и просторный, но потолки там низкие. Впрочем, ему наверняка выдали лампу. Он может выпить для храбрости вина, наливки, которая хранилась в подполе. Да и, в конце концов — это его дом, родной и привычный.

Нет, Ники никак не мог быть шпионом, — рассуждал Аркадий далее. — Он-то и в город приехал на день позже после гелиографирования. По той же причине шпионом не были и генералы, и все из их свиты, если разумеется, не состояли в сговоре… В сговоре с кем?… Уж, безусловно, не с племянником и не с братом.

Да и с накидкой не так уж все ясно. Накидка — накидкой, но все знали, что абреки ни на шаг не отступают от графа. Неужели убийца не заметил этих верзил в темноте? Возможно, хотя это маловероятно.

А если, положим, все же убийца знал, что накидка Рязанина на Колокольцеве?… Что в беседке именно граф?… Тогда подозреваемых ровно двое — а именно братья Рязанины. Если, разумеется, они никому не сказали об этой перемене одежды. Тогда сговор меж братьями тем более исключен: не мог же городничий пожертвовать сыном?… Выходило: самый подозреваемый — городничий. Но ничего, кроме догадок против него не имелось… Зачем он убил графа? Просто, чтоб ослабить русскую армию? Зачем же убивать таким способом, навлекая опасность на свой дом, семью. Граф ведь был в его руках — можно было, к примеру, угостить того на прощальном обеде какой-то отравой. И несостоявшийся командующий умер бы где-то в Геническе, как предположили бы, от какого-то желудочного расстройства, которые так часты в дороге.

Не понятно было и с орудием убийства. Генерал был убит ножом, однако все слыхали выстрел. Кто стрелял? Абреки? Нет, их пистолеты остались заряженными. Сам преступник? Зачем? Чтоб привлечь внимание к своему злодеянию? Нет, это немыслимо.

Аркадий вспомнил пещеру. Выстрелов он слышал четыре, но в барабане револьвера штабс-ротмистра не хватало лишь трех пуль.

Воистину странное преступление: непонятно не только кто убил, как убил, но даже — кого убивать намеревались.

Юноше по-прежнему не было места среди приглашенной публики. Наглядевшись на покойника, он едва не подошел к графине, но отвернул, поняв, что сказать ему нечего. Ноги вынесли журналиста в коридор, тот вел от парадного входа к черному через весь двор. Была мысль: взять фонарь, с ним осмотреть беседку. Но дойдя до черного выхода, Аркадий спустился по лесенке в полуподвал, где находилась кухонька, комнаты прислуги и кладовая, выбранная под место заключения Николаю. И, как бы то ни было, в этом доме Аркадию это был самый близкий человек.

Заключенного охраняли артиллерийский Петр и адъютант генерала Рязанина. Когда подошел Аркадий, и сообщил, что желает поговорить с другом детства, они удалились в другой конец коридора, до которого было саженей пять.

— Ники? Ты меня слышишь? Ты тут?…

— Нет, — раздался усталый голос. — Сбежал я. Что надо, Аркаша? Желаешь подробностей для твоего никчемного листка от коварного убийцы?… Так вот, кукиш тебе!

Слова эти покоробили Аркадия, вспыхнула мысль: обидеться и удалиться. Однако юноша сдержался.

— Ники, я пришел сказать, что верю тебе. Я хочу помочь тебе.

— Ай!

— Дай мне ее имя. Я поговорю с ней, буду умолять тебя спасти.

— Да пошли они в зад все хором! Я-то боялся, что хотя бы две или три дамы, скажут, что были со мной. А даже одна — и та промолчала.

— Да кто она? Шепни мне!

Даже через закрытую дверь Аркадий почувствовал, как Ники печально улыбнулся.

— Брось. Даже если убедишь — ей уже никто не поверит. Станут говорить — из жалости сказала. Надо было или сразу признать, или уже молчать далее. О, да! Правду ей я тогда сказал: те поцелуи я запомню навечно!

Аркадий размышлял, рассматривая замок, на который взяли кладовку. Николай, меж тем вещал из-за закрытой двери далее:

— Не верьте, мой друг, заклинаю Вас, женским обещаниям. Они отрекаются от нас куда быстрей и охотней, нежели апостол Петр отрекся от Христа, — последние слова Ники почти выкрикнул так, чтоб его услыхали его охранники.

Те сделали вид, что не расслышали.

— Может, вас кто-то видел вместе?… Застал, когда вы поднимались по лестнице?

— Нет, мы сговорились встретиться, поднявшись не вместе.

— Вы были в комнате над залом? — вспомнил Аркадий. — Я видел в окнах свет лампы.

— Чепуха! С чего бы мне туда идти! Мы уединились в моей комнате. Где же еще?

Комната Николая была угловой. Одним окном она выходила на улицу, вторым смотрела в сад. А над залом была опочивальня родителей Николая. Кто-то еще был наверху. Не то чтоб это многое меняло… Однако картину стоило бы представлять в целостности.

— А кто там тогда был?

— Да мне-то какая разница! — голос из-за двери был полон отчаянья.

Казалось, еще немного и Ники разрыдается. Разговаривать далее смысла не имело.

— Я пойду и осмотрюсь. И, Николай…

— Что?

— Пока не сбегайте. Может, все уладится.

По той же лестнице Аркадий поднялся на второй этаж, заглянул в комнату Николая. Постель была смята, но не то чтоб сильно. Видимо дело дошло где-то до страстных поцелуев, и нежных, хотя и крепких объятий. Зато в родительской спальне супружеское ложе пострадало куда сильнее. Покрывало с простынями были смяты, сдвинуты и обнажили матрас, подушки словно разбросало взрывом. Одна думочка и вовсе оказалась на полу. Аркадий задумчиво нагнулся и поднял ее. На мгновение ему показалось, что он видит на полу какие-то искорки. Позже понял: это звезды, которые отражались в стекле оброненных кем-то очков.