— Я понемногу начал привыкать к НЕМУ. Я не видел этого демона во плоти — слава Богу, ЕМУ не дозволено появляться при свете дня. Благодарение Господу, время от времени я получаю передышку от невыразимых ужасов, какими сопровождается появление этого существа. Однако и во время этих передышек злоба ЕГО преследует меня; ни на час, ни на миг мне не удавалось избавиться от ощущения, что злой дух следует за мной по пятам, не спускает с меня глаз. Я беспрерывно слышу богохульства, вопли отчаяния, крики ненависти. Эти звуки несутся за мной, едва я заворачиваю за угол улицы, доносятся до моих ушей по ночам, когда я сижу у себя в спальне. Голоса преследуют меня повсюду, обвиняют в чудовищных преступлениях и — о Боже! — угрожают возмездием и вечными муками. Тс-с! Слышите? Вот ОНО! — воскликнул Бартон с безумной торжествующей улыбкой. — Ну что, теперь вы убедились?

У священника мороз пробежал по коже: в порыве ветра, ворвавшемся в комнату, ему послышался нечленораздельный вопль, исполненный злобы и ярости.

— Ну, что вы думаете об этом? — вскричал Бартон, обессилено хватая ртом воздух.

— Ветер воет в трубе, — ответил доктор Маклин. — Что еще я должен думать? Что тут необъяснимого?

— Это был повелитель сил воздуха, — с содроганием пробормотал Бартон.

— Полно, полно, уважаемый, — ответил священник, с трудом овладевая собой, ибо, несмотря на то, что дело происходило при ярком свете дня, почувствовал, что лихорадочное возбуждение гостя против воли передается и ему. — Не стоит поддаваться безумным фантазиям, постарайтесь обуздать не в меру разыгравшееся воображение.

— Знаю, знаю: «Противостаньте диаволу, и убежит от вас», так сказано в Библии, — с горечью возразил Бартон. — Но как ему противостать? Вот в чем вся загвоздка. Что мне делать? Что? Как быть?

— Это всего лишь ваши выдумки, уважаемый, — успокаивал капитана почтенный книгочей. — Вы сами терзаете себя.

— Нет, нет, сэр, никакие это не выдумки, — жестким тоном ответил Бартон. — Вы сами только что не хуже меня слышали глас преисподней — разве вы его придумали? Нет, это не выдумки.

— Но вы ведь часто видели этого человека, — возразил священник. — Почему вы не попытались заговорить с ним, взять за руку? Не слишком ли поспешно, если не сказать больше, делать, подобно вам, вывод о том, что существо это является потусторонним? Если подойти к делу разумно, все можно объяснить вполне реальными причинами.

— Это явление связано с определенными обстоятельствами, — сказал Бартон. — Нет нужды раскрывать их, однако для меня однозначно доказывают мистическую природу этого исчадия. Я знаю, что существо, преследующее меня, не принадлежит к роду человеческому — знаю это и могу убедить вас. — Помолчав немного, он добавил: — Заговорить с ним? Я не мог, не осмелился. При виде его я лишаюсь сил. На меня пристально смотрит сама смерть, демоны зла и ада торжествуют победу. Силы, память, дар речи — все покидает меня. О Боже, боюсь, сэр, вы не понимаете, о чем говорите. Да сжалится надо мной небо!

Он облокотился на стол и провел ладонью по глазам, словно пытаясь стряхнуть ужасное наваждение, и снова и снова бормотал последнюю фразу.

— Доктор Маклин, — капитан внезапно выпрямился и испытующе взглянул на священника. — Я знаю, вы готовы сделать для меня все, что потребуется. Теперь вы узнали о моем наваждении его характере. Истинная правда, я не в силах помочь себе сам; у меня не осталось надежды на спасение. Я погибаю в бездействии. Заклинаю вас, уделите моему рассказу хоть немного внимания и, если вы, как священник, можете чем-то помочь мне, вступиться за меня перед Господом — молю вас, заклинаю именем Всевышнего, дайте мне толику утешения, избавьте от смертной напасти. Сжальтесь надо мной, боритесь за меня. Вы — моя последняя надежда. Вы не можете мне отказать; для того я и пришел к вам. Отпустите меня с надеждой, пусть самой слабой, надеждой на то, что в конце концов я избавлюсь от наваждения, и у меня появятся силы выносить, час за часом, тот кошмар, в который превратилась моя жизнь.

Доктор Маклин заверил капитана, что будет истово выполнять все, что в его силах — молиться за несчастного. Наскоро распрощавшись, друзья расстались. Бартон поспешил к экипажу, ожидавшему у дверей, опустил шторки и уехал, а доктор Маклин вернулся в свой кабинет, дабы поразмыслить на досуге над разговором, столь неожиданно прервавшим его ученые занятия.

Вряд ли можно ожидать, что столь эксцентричные перемены в привычках и образе жизни капитана Бартона надолго останутся незамеченными в обществе. Вокруг них ходило немало предположений и кривотолков. Одни приписывали странное отчуждение капитана тайным денежным затруднениям; другие — нежеланию выполнять взятые когда-то давно обязательства; третьи утверждали, что у капитана, видимо, начинается душевная болезнь. Последняя версия оказалась наиболее правдоподобной и получила в свете самое широкое распространение.

Мисс Монтегю, разумеется, заметила эти перемены в самом зародыше, когда они лишь начали медленно нарастать. Живейший интерес к будущему спутнику жизни, а также доверительный характер их отношении дали ей блестящую возможность пустить в ход всю свойственную ее полу острую наблюдательность.

Визиты капитана Бартона мало-помалу становились все реже, и вел он себя в гостях очень странно, был рассеян и чем-то взволнован, так что в конце концов леди Рочдейл, не единожды намекнув капитану на свои тревоги и подозрения, решительно потребовала объяснений.

Объяснение было дано, и, хоть поначалу его суть развеяла самые худшие опасения почтенной дамы и ее племянницы, тем не менее, после недолгих размышлений им стало ясно, какие тяжкие последствия могут иметь обстоятельства эти как для душевного здоровья, так и для рассудка капитана, ныне почти превратившегося в развалину. Дамы пришли в ужас и замешательство.

Вскоре приехал генерал Монтегю, отец юной леди. Когда-то, лет десять-двенадцать назад, он и сам был немного знаком с капитаном Бартоном и, будучи хорошо осведомлен о богатстве и связях последнего, считал его как нельзя более подходящей партией для своей дочери. Услышав рассказ о сверхъестественных видениях Бартона, он рассмеялся и, не теряя времени, отправился в гости к будущему зятю. Друзья немного поболтали о том, о сем.

— Дорогой мой Бартон, — весело произнес генерал, — сестра моя говорит, что вам стали мерещиться чертики, причем совершенно нового и оригинального вида.

Бартон переменился в лице и глубоко вздохнул.

— Не волнуйтесь, я им сказал, что этого быть не может, — продолжил генерал. — Сорвиголова вроде вас скорее попадет, на галеры, чем получит нимб над головой. Эти чертики сделают из вас святого.

Бартон с видимым усилием попытался сменить тему разговора.

— Нет, так дело не пойдет, — со смехом ответил гость. — Я все-таки скажу о вашей дутой загадке все, что думаю. H е сердитесь на меня, но слишком тяжело видеть, как вы, в ваши годы, стали вдруг паинькой, как шалун-ребенок, испугавшийся буки, да к тому же, насколько я знаю, страшилка ваша выеденного не стоит. Серьезно, то, что мне рассказали о вас, очень расстроило меня; однако я глубоко убежден, что, приложив минимум внимания и хлопот, дело это можно уладить самое большее за неделю.

— Ох, генерал, если бы вы знали… — начал капитан.

— Того, что я знаю, вполне достаточно, чтобы решить, что делать, — перебил старый вояка. — Мне хорошо известно, что все ваши тревоги заключаются в том, что время от времени вам навстречу попадается невысокий человек в пальто и шапке, в красной сорочке и с лицом висельника. Он ходит за вами по пятам, выскакивает из темных переулков и доводит вас до лихорадки. Теперь, милейший, этим делом займусь я. Не пройдет и месяца, как я изловлю этого проходимца и собственными руками измолочу его в котлету или же привяжу к телеге и кнутом прогоню по всему городу.

— Будь вам известно то, что знаю я, — с мрачным волнением возразил Бартон, — вы бы говорили не так. Не думаете же вы, что я настолько слаб духом, чтобы поверить в невероятное без самых веских доказательств. Доказательства эти скрыты здесь, — он постучал кулаком по груди и нервно зашагал из конца в конец комнаты.