– Это восхитительная теория, Дэнни, – захихикал он, – но, конечно, абсолютно неверная.

– Ты думаешь? – спросил я осторожно.

Белая полоска шрама в углу его рта начала пульсировать слабыми беспорядочными толчками.

– Ей важен не просто триумф сексуального покорения, – продолжал я спокойным голосом. – Возможно, для удовлетворения своего комплекса паука-кровопийцы Полночь начинает с этого, но, я думаю, то, что происходит позднее, действует сильнее. У нее огромный талант проникновения в души людей и раскрытия их слабых сторон. Она безжалостно использует это, и жертва неожиданно для себя оказывается безнадежно завязнувшей в ее паутине. И уже слишком поздно спасаться – слишком много преступных тайн и страстей накручено между ними. Как это тебе, Луис?

– Я уже сказал, что все это красиво, но нелепо. – Он глубоко вздохнул, и полоска шрама запульсировала еще сильнее и чаще. – Теперь, надеюсь, я ответил на твой последний вопрос?

– Нет, не ответил, – я смущенно улыбнулся ему. – Все это было только введением, а теперь главное: был ли у тебя выбор между Максом Саммерсом и Полночью, когда их союз распался, или ты уже так плотно влип в паутину, что не мог выпутаться?

– Бойд, – произнес он сдавленным голосом, – вылезай из машины, пока я не вышвырнул тебя!

– Не старайся изображать головореза, Луис, ты не из их лиги, – сказал я мягко. – Знаешь, что больше всего поразило меня в настоящем Бенаресе. Единственное, что терзало его больше всего, – больше, чем эти десять дней под красной лампой, и даже больше, чем садистские пытки, – это мысль, что его старый приятель, его лучший друг, предал его. Он просто не мог понять, как такой парень, как ты, Луис, которому он всегда доверял, мог неожиданно превратиться в подлого предателя.

Он сжал рулевое колесо так крепко, что костяшки его пальцев побелели.

– Выходи, – прошептал он, – или я убью тебя!

– Ты совсем не похож на предателя, каким я его представляю, – продолжал я тем же тоном, – воспитанный, мозговитый, самоуверенный. Почему ты предал такого лентяя, как Бенарес, который был твоим другом? Почему ты стоял рядом и наблюдал, как Полночь наносит свои садистские удары с неистовым желанием унизить человека, твоего старого друга, до уровня животного?

Он наклонил голову к рулевому колесу и быстро отвернулся от меня.

– Я убью тебя, Бойд, – всхлипнул он. – Убью, даже если это будет последнее, что я сделаю...

Я открыл дверцу и вышел из машины. Поезд уже вползал на станцию с тем неторопливым видом, какой они имеют, когда известно, что наплыв пассажиров из Манхэттена ожидается в обратном направлении.

– Не забудь еще, Луис! – я сунул голову в окошко в прощальном выпаде. – Начиная с послезавтра Джонни Бенарес снова живет и борется в Свинбурне, а не лежит под трехдюймовым слоем бетона, где вероломный предатель, которого он считал своим другом, похоронил его!

Я зарегистрировался в отеле "Ковбой" утром 26 октября, витиевато расписавшись – Дж. Дугуд. Клерк в справочном не имел для меня ни писем, ни приглашений, но все же сделал попытку скрасить мой день, сообщив, что кто-то настойчиво осведомлялся о точной дате моего приезда. Затем он дал мне комнату на четвертом этаже с окном на сортировочную станцию, и я просто не мог дождаться того момента, когда же, наконец, мне удастся послушать свистки поездов, потому что вряд ли я смогу заснуть в таких условиях всю долгую ночь.

Позавтракав со всеми предосторожностями (официант усадил меня между двумя огромными горшками с пальмами так, что я был практически не виден), я вышел прогуляться. Гостиница находилась прямо в центре Мэйн-стрит, так что заблудиться я не мог. Я понял, что если появятся сомнения относительно моего местонахождения, то все, что нужно будет сделать, так это найти улицу, по обеим сторонам которой стоят дома, это и будет Мэйн-стрит.

Городок казался тихим и уютным, и в нем можно было бы поселиться, если вы не против того, чтобы каждый день встречать одни и те же надоевшие лица. У меня же просто маленькие городки вызывают пароксизм страха, и если я провожу хотя бы один день в городе с населением менее двух миллионов, то чувствую себя ужасно одиноким.

К пяти часам я осмотрел все, что можно было осмотреть в Свинбурне, и если и осталась какая-то часть, которую я упустил, то это мне было уже попросту все равно. Я вернулся в гостиницу, и в дальнем углу бара нашел свободный табурет, на который с благодарностью взгромоздился. Я цедил свой бурбон и чувствовал себя одиноким, как дикий гусь, улетевший в конце лета вместо юга на север и проведший там всю зиму, удивляясь, где же остальные.

Примерно через час похожий на мышку маленький человечек решительно вскарабкался на табурет рядом со мною. Я не обратил на него никакого внимания, пока минут так через десять он неожиданно не наклонился ко мне и не прошептал, почти не раскрывая рта: "Дугуд?"[3]

– Стараюсь, приятель, – ответил я, не задумываясь, – как и все, наверное. – Затем я увидел его изумленное лицо и понял, о чем он говорит.

– Конечно! – сказал я поспешно. – Я – Дугуд.

– Рад видеть вас, Джонни, правильно? – его пальцы легко дотронулись до моей руки и качнулись вверх и вниз, прежде чем задвигаться быстрее, точно как у неопытной доярки, впервые имеющей дело с настоящей живой коровой. – Меня зовут Ларри, – он осклабился, показав отвратительный ряд искусственных зубов, которые он, должно быть, унаследовал от самого громкого крикуна в мире. – Я от мистера Саммерса, – его голос мгновенно наполнился почтением, – мистер Саммерс приветствует вас, Джонни, и ему очень приятно, что вы приехали вовремя.

– Вы можете то же самое передать мистеру Саммерсу, – сияя, произнес я.

– Мистер Саммерс сказал, что сегодня вечером в восемь тридцать он проводит совещание и что он будет ждать вас, – добавил маленький человечек.

– Где? В гостинице? – спросил я.

– Нет, сэр, – он важно покачал головой, – мистер Саммерс любит, чтобы его встречи проходили исключительно в домашней обстановке. Спускайтесь в вестибюль в восемь часов, и я отвезу вас туда, о'кей, Джонни.

– О'кей, Ларри, – ответил я с такой же важностью.

Он повторил с моей рукой "качни и выбрось", затем соскользнул со своего табурета и быстро исчез, оставив почти нетронутым бокал с пивом. Я подумал, что если и остальные в этой компании были столь же буйными, как Ларри, то, наверное, Саммерс действительно планирует отчаянное дельце, вроде похищения недельного запаса мороженого из магазинчика за углом.

Я решил пообедать пораньше в ресторане гостиницы и упросил официанта больше не засовывать меня между пальмами. В зале, кроме меня, обедали еще три человека: маленький беспокойный господин и его огромная жена, которая весь обед была занята тем, что громко объясняла ему, что он ничтожество из ничтожеств, и еще маленькая старушка, которая периодически отрываясь от еды, что-то вязала. Большую же часть времени она уделяла наблюдению за огромной женой и ее осажденным мужем. Она могла вязать, даже не глядя на свои спицы. Я же большую часть времени посвятил разглядыванию того, что вязали ее постукивающие спицы, но так и не смог определить. Да и кому было дело до того, что вязала мадам Дефорж на этом смертоносном представлении? Наконец я решил, что съел уже достаточно.

Какой приятной переменой было выйти в вестибюль и постоять там уверенным, что я кому-то нужен и кто-то жаждет видеть меня, пусть даже если это всего лишь мистер Саммерс. Ровно в восемь появился спешащий Ларри и огляделся кругом, словно хорек, назначивший свидание кролику и уверенный, что тот придет вовремя. Он увидел меня, и услужливая благодарность появилась в его глазах.

– Вы здесь, Джонни, – он слабо потряс мою руку и вялым движением потащил к выходу, – и снова вовремя!

Мы вышли на тротуар, и он с притворным усилием потянул меня к побитому "форду", который выглядел так, будто ему осталось совсем немного, чтобы стать антикварной редкостью и пойти с аукциона дороже новейшей модели, только что вышедшей из ворот Детройтского завода.