Помолчав немного, Селик заговорил снова:

— Ладно, хватит обо мне. Расскажи мне побольше о своих неприятностях, Дождик.

— Что?

— О том, что у тебя не получалось в постели.

— А собственно, и говорить не о чем. Просто я вполне могу обойтись без секса.

Рейн смутилась. Господи Боже! Как она может обсуждать такие интимные вещи с незнакомцем? Впрочем, Селик для нее не незнакомец. Ей казалось, что она знает его всю жизнь. Кроме того, беседуя на эту тему, она надеялась отвлечь Селика от мрачных мыслей.

— Кровь Тора! Ты просто глупая.

— Ты сам меня спросил, — жалобно проговорила она.

— Когда ты в последний раз обнимала мужчину?

— Ты сам спрашиваешь глупости, — усмехнулась Рейн, но, помедлив, ответила: — Два года назад.

— Серьезно? Мне трудно в это поверить. Есть женщины, которых отталкивают такие развлечения, но мне кажется, что у тебя более горячая кровь, чем у них. Возможно, ты не встретила мужчину, который умеет правильно обращаться с женщиной.

— Ой, пожалуйста, избавь меня от мужского эгоизма. Меня не отталкивает секс, и я знаю оргазм, как всякая женщина. Вообще-то, на женском теле есть пятьдесят семь эрогенных зон. Если мужчина не может найти ни одну из них, ему нужно дать свечку и учебник по сексологии.

Господи! Неужели она это говорит? От необычайного путешествия у нее совсем развязался язык, а может, и мозги тоже. Она надеялась, что Селик оценит ее стремление отвлечь его от серьезных мыслей.

А он зашелся в смехе.

— Всего пятьдесят семь? — наконец спросил он. — А у мужчины тоже столько? Или больше?

Рейн знала, что он дразнит ее. Что ж, она ему покажет. И она выдала лучшую в своей жизни лекцию из серии «Сексуальное образование для медицинских школ». Когда она остановилась, грудь Селика тряслась от смеха.

— Что смешного?

— Ты. Ты знаешь все в подробностях о сношении мужчины и женщины. Как поганая книга, а не женщина. Могу поспорить, ты никогда не чувствовала себя как чувствует настоящая женщина в руках настоящего мужчины. Ты, может быть, даже и не знаешь, чего ты хочешь от мужчины.

— Ага! Я скажу тебе одну вещь, мистер Всезнайка. Лучший секс, который я испытала, был не… не… скажем, проникновение…

Осознав, в какой тупик завел ее вконец распустившийся язык, Рейн почти прошептала последнее слово. Но он услышал.

На его приглушенное хихиканье она добавила с фальшивой бравадой:

— Этого объяснения тебе достаточно?

— Я думаю, ты просто дразнишь меня. Тебе вовсе не нравятся те возмутительные вещи, о которых ты говоришь.

— Нет. Я хочу сказать, да.

— Ты возьмешь свои слова назад, женщина?

— Нет! И не думай, будто я не понимаю. Ты просто подзуживаешь меня, чтобы я болтала всякие глупости.

— Ты хочешь сказать, что я заставляю тебя говорить ложь?

Рейн возмутилась:

— Какую ложь?

— Ну, то, что ты говорила насчет… проникновения.

— Ох, — пробормотала Рейн и деланно зевнула. — Устала я от этого разговора. Пожалуй, пора спать.

— Ты поступаешь, как все женщины.

— То есть?

— Убегаешь. Прячешься. Стараешься скрыть свою ложь, когда падаешь в вырытую тобой же яму.

— Слушай, не делай из мухи слона. Я сказала правду. Многие женщины могли бы сказать тебе, что лучший секс был у них, когда они молоденькими девушками могли часами целоваться взасос со своими дружками.

— Взасос?

Рейн вздохнула, поняв, что попала в ловушку, которую сама и соорудила.

— Это просто поцелуи, но каждый — невинный, глубокий, влажный, с языком… Знаешь, это сильно действует. Можно сравнить с петтингом, который включает прикосновения, обычно в одетом виде, но никаких половых сношений.

— С языком? — выдохнул Селик.

— Да, французский поцелуй.

— Французский? Ха! Эти проклятые французы отваживаются врать, что изобрели глубокие поцелуи? Норвежцы целовались с языком задолго до них.

Рейн усмехнулась про себя. Все мужчины всех национальностей и во все времена не умирали от скромности.

Селик неодобрительно фыркнул.

— И эти поцелуи нравятся тебе больше, чем настоящий секс?

— Возможно. В идеале, секс — это завершение. Но, как я уже говорила, спроси любую женщину, что она предпочтет — наслаждаться часами поцелуями или принять участие во встрече по принципу «трах-бам-спасибо-мадам»?

Селик не ответил, и Рейн сообразила, что говорит сумбурно. Может, она надоела ему до смерти. Или шокировала до онемения.

— Ты спишь?

После долгого молчания он ответил:

— Нет.

— А что ты делаешь? Он гортанно усмехнулся.

— Облегчаюсь.

Рейн чуть не задохнулась от его вульгарности и, повернувшись, чтобы пристыдить его, увидела в тусклом свете факела, что он лежит на спине, закинув руки за голову. Его губы скривились в усмешке, он хитро подмигнул ей.

Мерзкий насмешник! Она обиженно повернулась к нему спиной.

— Рейн!

— Ну?

— А что такое орга-азм?

Рейн почувствовала, что краснеет в замешательстве, и не стала ничего говорить. Наверно, он сам знает и просто продолжает изводить ее.

Селик привстал, погасил факел и улегся, накрыв их обоих шкурой.

— Спи, милая.

Милая! Сердце Рейн запело от нежности. Он, вероятно, имел в виду Дождик. Как хорошо. Уже полусонная, она тихо позвала:

— Селик!

— Х-м-м?

— Я счастлива, что Бог послал меня спасти тебя.

Ей показалось, что он чертыхнулся и сказал что-то вроде «у твоего Бога, должно быть, странное чувство юмора», но она слишком устала, чтобы переспрашивать.

Рейн проснулась поздно, совершенно отдохнувшая — и одна. Она лениво вытянулась под теплыми шкурами, недоумевая, куда делся Селик.

Внезапно она поняла, что крепко проспала всю ночь. Никаких видений. Никаких кошмаров. Она улыбнулась.

А чего же можно ожидать, сказала она себе печально. Она ведь живет внутри своих видений.

Тайкир. Память неожиданно напомнила Рейн о нем, и она вскочила, сгорая от желания увидеть своего пациента. Найдя маленький ковшик с водой, она умыла лицо и прополоскала рот. Без зеркала она могла только переплести косу.

Ее единокровный брат лежал там, где она оставила его вечером. Молодой воин, который охранял его, ответил на ее вопросы. Рейн, дотронувшись до лба Тайкира, поняла, что жара нет, и облегченно вздохнула. Слава Богу, обошлось без лихорадки. Пульс был слабым, но ровным — а что может быть лучше после операции — и сердцебиение отчетливо прослушивалось.

Когда она снимала повязку, Тайкир проснулся.

— Я жив? Или умер? Ты посланница богов?

Рейн тихо рассмеялась.

— Ты абсолютно живой, милый юноша, и, я надеюсь, таким и останешься. Хотя Селик принял меня за ангела, я такая же смертная, как ты.

Тайкир попытался улыбнуться побелевшими от боли губами.

— Возьми, — сказала Рейн, доставая пузырек с дарвоном. — У меня их только шесть, поэтому постарайся их растянуть. Это облегчит боль.

— Нет, мне не нужны магические шарики от боли.

— Выпей, — строго сказала Рейн.

Она положила таблетку ему в рот, потом осторожно приподняла ему голову и дала напиться из деревянной чаши.

— Ты волшебница? Я помню, ты колола мою рану вчера, и я не чувствовал боли.

— Нет, я лекарь. Хирург, — ответила Рейн, рассматривая рану и меняя повязку.

— Правда? Я никогда не слышал, чтобы женщины этим занимались. А иглы? Нет, это волшебные инструменты.

— Даже в древности акупунктура была обычной практикой у врачей. Должна признаться, что это не моя специальность, но у меня не было выбора.

Тайкир нахмурил брови.

— Ты говорила вчера, что ты моя сестра, или мне почудилось?

Рейн закончила перевязку и с улыбкой повернулась к симпатичному юноше.

— Я твоя единокровная сестра, Торейн Джордан. Вообще-то, меня зовут Рейн.

Тайкир покачал в недоумении головой.

— Как это может быть?

— У нас был один отец, — объяснила она, скрестив пальцы при этих полуправдивых словах. — Моя мать — Руби Джордан. Ты помнишь ее?