Он вышел из-за деревьев, когда Таисья с Сувором уже входили в острожек. Ворвавшись во двор, закричал громко:

– Люди! Беда случилась великая – побили наших, почти что и всех, один я вот упасся!

Сувор так и застыл, недоверчиво моргая, злобно сверкнула глазами предательница Таисья, из домов уже бежали люди.

– То еще не вся беда, – дождавшись их, горестно продолжал Иван. – Княжьи воины, обителью призванные, выступают на нас. – Он посмотрел на вставшее солнце. – Да выступили уже, к полудню будут! Бегите, люди, спасайтеся!

– Куда бежать-то, милай? – Женщины застенали. Кое-кто не поверил Раничеву, но большинство приняло его сообщение всерьез. Атаман ведь обещал вернуться еще вчера к вечеру! Чего ж не вернулся?

Таська вдруг перевернула стоявшую в ворот пустую капустную кадку, забралась на нее, сбросила лисью шапку наземь:

– Стойте, люди добрые, стойте! И правда – идти-то нам некуда, кругом леса. Но все ж не верится мне, что всех наших побили. Да быть такого не может!

– Верно, Таисья! Хоть кто-нибудь, да остался бы.

– Потому – торопиться не будем. Пождем немного наших, а тем временем соберемся, мало ли. – Она перевела взгляд на Раничева. – А ты отдохни с дороги, Иване, охолони малость. А то прибежал неизвестно откуда, руками машешь, – в себя придешь, вот мы тебя и выслушаем со вниманием, верно, бабоньки?

– Верно говоришь, Таисья!

– А то чего ж нам в леса-то бегти? Чай, ведь и дети у нас малые, пропадем, сгинем! А войску княжьему вовек не отыскать сюда дорожку. Да и наши, Бог даст, объявятся.

Переиграла Ивана Таська, переиграла! Вот, змеища сероглазая. Все знала – и как сказать, и как баб за собой повести. Оно и понятно, Таська для них – своя в доску, а Раничев – чужой. Не стал еще до конца своим, не успел, уж слишком мало прошло времени с тех пор, как появился он в разбойном остроге. Чужак! А чужакам в эти времена не очень-то верили и вообще ждали от них всяческих пакостей. Не учел психологии Раничев, не учел – а еще историк! Да, легковерны средневековые люди, но верят – только своим. А он, увы…

Ну ладно, вам же хуже… Что ж, зря приехал, выходит? А Таська не зря его отдыхать повела, ох не зря. Ей ведь совсем немного осталось выждать. Вряд ли она догадалась, что он, Иван, догадался, что она… Тьфу ты, черт, эк заковыристо вышло! А ведь он сейчас самый опасный для Таськи человек. Ситуация, однако… Зачем же она Авдейку-то? Просто так, на всякий случай? Иль тот знал чего? И вообще – она ли? Она… больше просто некому, да и незачем. Интересно, много ей пообещал Феофан? Видно, немало, раз так старается, никого не жалея.

– Отдохни, Иване, – отворив в горницу дверь, ласково пригласила Таисья, кивая на широкую, устланную медвежьей шкурой, лавку. – Я вот поснидать принесу… Ты жди.

Иван кивнул, опускаясь на лавку. Не хотелось бы есть то, что принесет дева, – мало ли что после таких яств приключиться может? Как вон у покойного Клюпы – понос. Ну понос – это еще не самое страшное.

Раничев бросился к двери – в сенях вырос, словно из-под земли, воин с копьем, Сувор. Улыбнулся криво:

– Не велено выпускать!

Ну, не велено, так не велено. Пожав плечами, Иван уселся на лавку. За дверью послышался вдруг чей-то повелительный голос… хм, чей-то? Скрипнули петли – на пороге возникла Таисья. Уже успела переодеться, зараза, в синий, застегнутый на частые пуговицы сарафан до земли, из-под которого виднелись узкие носы красных сапожек, поверх сарафана, на плечи, был накинут летник, простой, безо всяких украшений, на голове такой же убрус – простой, обычный платок, повязанный скромно, так чтоб скрывал волосы. В руках девица держала деревянный поднос с пирогами, небольшим кувшинцем и плоской миской с печеной рыбой.

– Выпьешь с дороги? – поставив поднос на стол, взглянула на Ивана Таська и, не дожидаясь ответа, разлила из кувшина по чаркам. Остро запахло настоянной на меду брагой из сушеных ягод.

– За спасение твое! – улыбнувшись, Таисья махом выпила чарку. Внимательно следивший за ней Раничев наконец пригубил свою.

– Что, не пьется? – Дева засмеялась и вдруг, приложив палец к губам, подошла к двери. Тихонько задвинув засов, сбросила на пол убрус, за ним – летник. Блеснули бесстыдно голые плечи – под сарафаном у Таськи ничего надето не было.

– Я так ждала тебя, Иване! – улыбнулась дева, медленно расстегивая пуговицы. Расстегнув до пояса, скинула с плеч лямки, призывно потрогала руками обнажившуюся грудь, уселась на лавку, облизывая языком губы… Красива, чертовка, ничего не скажешь!

Прижалась к Ивану, заластилась, словно кошка. И вдруг внезапно отпрянула, улыбнулась лукаво:

– Отвернись-ка на чуть-чуть, милый…

– И что будет? – отворачиваясь, усмехнулся Иван.

– Увидишь, – многозначительным шепотом пообещала дева.

«Ну-ну… – подумал про себя Раничев… – Этак сейчас набросит сзади удавку!» На всякий случай он незаметно достал из-за пояса кинжал, поднес к самому горлу…

Наброшенная пеньковая веревка туго сдавила шею… и тут же ослабла, перерезанная острым лезвием кинжала. Однако! Иван обернулся…

Перед ним стояла не женщина – разъяренная рысь! Нагая – видно, сбросила сарафан, чтоб не мешал, – со сверкающими сталью глазами. Лишь на шее, на золотой цепи, вместо креста висел изящный нож, изогнутый, как коготь тигра. Выхватив его, Таисья совершила стремительный бросок – Иван едва увернулся, перекатившись через стол, упал на пол, резко вскочив на ноги, отпрыгнул в сторону. И вовремя – дрожа, искривленный клинок вонзился в стену. Шипя, словно змея, нагая воительница отскочила назад, к двери, в любую секунду ожидая броска Ивана. Тот, конечно, мог бы достать ее… но сомневался и никак не мог справиться с собой: ударить кинжалом безоружную женщину – нет, это было выше его сил. Вот если б связать или, лучше, оттеснить от двери и вырваться из избы прочь. Вряд ли Таисья стала бы гоняться за ним с ножом по всему острогу. Раничев сделал обманный шаг влево – дева не попалась на удочку, лишь усмехнулась, оставшись стоять на месте. Поджарая, сильная, с плоским животом и мускулистыми руками, она напоминала изготовившуюся к прыжку пантеру. Иван именно так ее назвал в мыслях и усмехнулся – не много ли звериных эпитетов? Да нет, для такой – в самый раз, да как бы и маловато не было. Вот ведь так и не пропустит к двери. Что ж, резать ее, что ли? Иван резко метнулся вперед – и был остановлен сильным ударом ноги… хорошо, не в пах, в грудь, однако все равно больно. Раничев тоже рассердился и сделал то, чего никак не ожидала Таисья: отбросив кинжал в сторону, навалился на нее, словно медведь, силушкой-то Бог не обидел! На какой-то миг всего и отвлеклась дева на отлетевший клинок, но того мига Ивану хватило с лихвой. Подмяв под себя отчаянно сопротивлявшуюся деву, он ловко заломил ей за спину руку. Таисья застонала от боли, извиваясь, пыталась укусить и ведь едва не вырвалась – слишком уж скользкой была мокрая от пота кожа. Удерживая ее, Раничев левой рукой снял с себя пояс, сдавив ногами Таськину талию, вытащил из-под живота ее левую руку, подтянул к правой, что уже давно сжимал, набросив пояс, стянул… Дева попыталась извернуться, однако ясно было, что этот номер уже у нее не пройдет. Раничев перевернул ее на спину, уселся на ноги.

– Ну? – спросил устало. Ах, как хотелось в этот момент закурить, Боже!

– Убивай, – спокойно произнесла Таська. – Чего ждешь-то?

Наплевав на кодекс джентльмена, Иван закатил ей звонкую оплеуху и сплюнул на пол.

– Это ты убиваешь, поганка, – зло сказал он. – За что мальца-то?

– Не знаю никакого мальца. – Таисья сверкнула глазами. – Тебе не жить, тля!

– Не очень-то оригинальная угроза, мадам, – усмехнулся Раничев. – Лиходеев ты, понятное дело, не пожалела, хоть и бросалась на шею Милентию…

– Не твоего ума дело, пес!

– Вижу, и баб с детьми тебе не жалко, – не обращая внимания на ее слова, спокойно продолжал Иван. – А интересно, меня-то как убить собиралась? Ну встретила бы у ворот, а ведь и там могли оказаться люди…