– Напрасно ты ждешь попутного каравана, Иван, – внезапно огорошил Раничева Майер. – Вряд ли дождешься.

– Но почему?

– Да потому… – Немец немного помолчал, потягивая пиво. – Ты что, не видишь, что в городе делается? Стягиваются войска ото всюду, ремонтируются стены, да много чего еще – слепой не увидит.

– Слепой… – протянул Раничев. А ведь немец прав! И в самом деле – слепой. Извиняет лишь то, что Иван находился в Киеве лишь второй день. И то – вполне мог бы догадаться. Вон сколько воинов в городе! Значит, Витовт готовится к какому-то походу. К какому-то? Ты, Иван Петрович, не историк, а хрен собачий! На Орду поход собирается, против новых ее правителей, Тимур-Кутлуга и Едигея, кстати, самого Тамерлана ставленников. Витовт, его кузен, король Польский Ягайло, да и Киприан-митрополит не зря в Киев ездил. Сколачивали коалицию – Литва, Польша, Москва. И Тохтамыш – как бывший ордынский хан, имевший немалый авторитет среди простых кочевий. Разобьют их всех на фиг на Ворскле-реке – дай Бог памяти – в одна тысяча триста девяносто девятом году. А сейчас какой на дворе? Девяносто седьмой. Есть еще времечко добраться до Крыма, пограбить богатые города, возвратить престол Тохтамышу, на короткое время, правда… Но ведь войско Витовта – вот это самое, что сейчас собирается в Киеве, – оно ведь пойдет на юг. Дойдет ли до Крыма? Ай, черт, не вспомнить. Ну никак не вспомнить. Битва на Ворскле – помнится, правда смутно, а что еще? Грюнвальд? Так это не скоро еще, да и совсем другая история, печальная вовсе не для Орды, а для потерявших былой задор рыцарей Тевтонского ордена.

– О чем задумался, Иван? – Ганс поднял кружку. – Ну, еще раз за мое чудесное спасение. Ежели ты не ты…

– На все воля Божия, – выпив, развел руками Иван.

Пиво тут и в самом деле было вкусным, да и народу уже поднабралось – все больше почтенная публика, не какие-нибудь шпыни-лапотники. Служилые люди в пестрых плащах и с мечами у пояса, купцы в богатых охабнях, дьяки-писцы из княжеской канцелярии – можно сказать, бомонд.

– Говоришь, никакие караваны в Кафу не пойдут? – Раничев задумчиво взглянул на собеседника. – Плохо. Мне туда позарез надобно.

– Ну не стоит так унывать, Иван, – рассмеялся немец. – Признаюсь, есть у меня в войске наместника знакомый сотник. Завтра сведу тебя с ним. Правда, тут риск: до Кафы может и не дойти войско. Но до южных степей… как их тут называют? О, Диким полем! До Дикого поля – доберешься точно, а там уж выйдешь на Львовский шлях. – Ганс помолчал. – Право, не скажу – на радость иль горе тебе советую. Так сводить с сотником-то?

– Конечно! – Раничев на мгновение ощутил зависть – и что же он сам-то до такого простого решения не додумался? Хотя, конечно, додумался бы со временем. Походил бы поначалу по купцам, порасспрашивал… потратил бы время. А что время? Все равно дожидаться, пока Селивон Натыка серебришко сыщет. А и будет он искать-то? Зачем платить непонятно кому, когда дело уже сделано – письмо-то получено? Кто он здесь такой, Раничев Иван Петрович? Знатный боярин? Богатый купец? Дворянин служилый? Да никто. Так, шелупонь – скоморох. Кинжал под ребро, не говоря худого слова, – вот так, скорее всего, и поступит с ним Натыка. Хотя, конечно, может и заплатит честно. В том случае, ежели для Ивана будет еще поручение. Скажем, передать ответное письмишко в Москву, тамошнему резиденту, верней сказать, резидентше. Интересно, на кого они все работают? На Тимур-Кутлуга и Едигея – может быть, хотя вряд ли. Те, без помощи Тимура, никак не осилили бы создание и содержание развернутой шпионской сети. Да и нет у Тамерлана интереса ни к Москве, ни к иным далеким северным землям, свои бы удержать, что он и делал, с редким умом и мужеством. Иначе б запросто раздавил бы Москву во время недавнего похода. Однако ж не пошел туда, в основном ограничился ордынским пределом, ну Угрюмов сжег для острастки. Что остановило Хромца? Чудотворная икона, вынесенная Киприаном аж к Коломне? Ой, не смешите мои шнурки. Тимур – мусульманин, что ему до православных икон? Впрочем, даже и не совсем мусульманин, Яса – Закон великого Чингисхана – вот его истинный Бог! «А все остальное – дорожная пыль», как поется в известной эмигрантской песне. Значит, вряд ли Руфина с Натыкой работают на Орду. И не на Витовта – зачем же тогда от его людей таиться? Кто остается? Двое – кузен Витовта, не моргнув глазом угробивший своего родного дядю, Кейстута, Ягайло и Тевтонский орден. Или – уже Ливонский. Нет, отделение Тевтонского ордена в Ливонии – было такое – но в силу войдет чуть позже, после знаменитого разгрома тевтонцев под Грюнвальдом силами поляков, литовцев и русских. А до этого еще около двенадцати лет. Значит – орден рыцарей святой Марии Тевтонской. С Литвой – ой как не дружно живет, хотя и помогал в свое время тому же Витовту укрыться от посланных кузеном убийц. Еще хуже отношения ордена с Польшей – ни года без схватки, хотя, казалось бы, и те и другие католики – чего делить-то? А земельку, а поморские богатые города, а влияние? Тут уж закон простой – вера верой, а все остальное – врозь. Нехорошие отношения у Польши с орденом, что тут говорить. А вот с Литвой – черт его знает, вернее – ногу сломит! Именно вот таким вот образом дела и обстояли. С одной стороны – Витовт должен бы быть благодарен руководству ордена за свое спасение, с другой – Литва – Великое княжество Литовское и Русское – с тысяча триста восемьдесят пятого года – в унии с Польшей. Ягайло – польский король, а ненавидящий его Витовт – великий князь Литовский. Оба вроде бы заодно должны быть, исходя из договора, подписанного в Кревском замке, в подземельях которого за несколько лет до этого по приказу Ягайло был убит Кейстут, отец Витовта. Там же, по непроверенным данным, погибла и мать Витовта, княгиня Бируте, а сам княжич спасся, бежав из подземелья, переодевшись в женское платье. Подобные же дурацкие анекдоты ходили когда-то про последнего председателя коалиционного Временного правительства России Александра Федоровича Керенского, дескать, тоже бежал в женском платье – чушь, кстати, полнейшая. Так что вполне может шпионить за братцем польский король Ягайло, в крещении – Владислав. И орденские немцы могут. Так, приглядывать – очень уж на союз с Витовтом надеялись, супротив Новгорода да Пскова. Ягайло или орден? Кому же из них служат боярыня Руфина с Натыкой? Узнать бы точнее, очень уж неуютно было на постоялом дворе – Иван постоянно чувствовал спиной чьи-то косые взгляды. И хотел бы ощутить хоть чью-то поддержку. Вот хоть этот немец, Ганс. Если б он и в самом деле был ганзейцем – Раничев легко пригласил бы его на постоялый двор, посидеть внизу, покуда он сам будет получать серебро от Натыки, так, на всякий пожарный. Если б только Ганс Майер был ганзейцем, за которого себя выдавал, довольно неумело, кстати. Ну какой же ты купец? С этаким-то горделивым взглядом? И с немереной щедростью? За версту видать рыцаря. Что ж, видно, придется обходиться своими силами. Хотя… проверить бы поточнее; может, Ганс и вправду ганзеец?

Простившись, Раничев вернулся на постоялый двор. Улегся у себя в каморке, пытаясь заснуть, но сон все не шел, а в голову лезли всякие нехорошие мысли, в которых перепуталось все: Селивон Натыка, Руфина, служанка с отрезанным языком, отрок Иванко и нынешний знакомец Ганс Майер… или – фон Майер?

Иван не спал, ходил осторожно по комнате, стараясь не разбудить остальных постояльцев, во множестве храпевших совсем рядом, в людской. Лишь только к утру сомкнул на мгновение глаза, а когда открыл – на улице уже вовсю светило солнце.

«Опоздал!» – вспыхнула в пробудившемся мозгу первая мысль.

Быстро одевшись, Раничев мигом сбежал вниз и, кивнув на прощание вышедшему во двор Селивону, ускоряя шаг, направился к Печерке, именно там немец назначил встречу. Иван, несомненно, успел бы, ведь солнце еще было не так высоко – по сути, день еще только начинался. Однако… Однако замедлил шаг, чуть было не столкнувшись на повороте с монахом в запылившейся рясе с откинутым на грудь капюшоном. Не обратив на него внимания, монах быстро прошел мимо… Бритый, с узким желтоватым лицом и бесцветными, глубоко посаженными глазами. Что-то неродное показалось Ивану в его внешности, странное что-то, не наше. Ну да – бритый. И – Раничев успел заметить – выбритая на макушке тонзура. А монах-то не православный! Католик. Бенедиктинец? Вряд ли, этот орден не очень-то заинтересован делами Восточной Европы, ему бы свое положение восстановить, утраченное под влиянием конкурентов – францисканцев и домини… Боже! Ну конечно, доминиканец! Орден, основанный святым Домиником Гусманом во время борьбы с альбигойцами. Пожалуй, самый агрессивный из монашеских орденов, главная задача которого – борьба с еретиками. Именно доминиканцы и составляли основу святой инквизиции, с гордостью называя себя по латыни – Домини Кани – Господние Псы. Именно доминиканцы отправляли миссионеров в русские земли и еще много, много дальше. Кстати, их должно быть уже немало в Киеве. Стоп! А не этот ли монах следил вчера за Гансом? Если так, то… Жаль, тогда не удалось разглядеть лицо. И вот еще, что делать на постоялом дворе католическому монаху? А ведь он именно туда завернул, к Селивону Натыке. И что теперь делать? Проследить? А вы уверены, что это у вас получится, уважаемый Иван Петрович? Вы кто по профессии-то, сотрудник ГРУ, агент «Семерки»? Нет? Скромный историк, и.о. директора музея. Что, сможете запросто прикинуться ветошью и не попасться на глаза Селивону в его родном заведении? И еще подслушать его разговор с монахом, ежели он, конечно, будет, такой разговор. А, Иван Петрович? Не сможете? Чего тогда телепаетесь?