Она любовно и щедро уделила его, проверяя способность Коула к сопротивлению и собственную способность возбудить его — сначала легкими ласкающими движениями пальцев, затем разумным использованием ногтей. И в завершение, уступив непреодолимому желанию, долгими поцелуями, которые повергли Коула в состояние, близкое к кататонии.
— Господи боже, женщина, что ты пытаешься сделать? На всю жизнь превратить меня в калеку?
— Как у меня получается? — Марти одарила его дразнящей улыбкой.
— И ты еще спрашиваешь?
Внезапно он отодвинулся от нее, и она вспомнила о важных маленьких пакетиках на ночном столике. Мгновение спустя он снова был с ней. На этот раз вместо того, чтобы поместиться над Марти, он прислонился к спинке кровати и, подняв ее, посадил так, что она оседлала его.
— Хорошо? — пробормотал он и, обхватил ладонями ее груди, принялся ласкать соски языком.
Вскоре они тяжело, учащенно дышали, дрожа на краю пропасти. Коул обхватил бедра Марти и на этот раз насадил ее на себя — словно поднес факел к сухой траве. Их ритм можно было описать как быстрый, сумасшедший и яростный. Слишком скоро Марти почувствовала, что улетает, и услышала тихие страстные крики, вырывавшиеся из ее горла.
И затем она в изнеможении упала на грудь Коула, склонив голову ему на плечо. В конце концов они оба опрокинулись на кровать. Прохладный воздух охлаждал разгоряченные тела.
Перед рассветом кому-то из них удалось натянуть одеяло.
Первое, что увидела Марти, когда солнце, принесшее дуновение весны, заглянуло в комнату, были два неиспользованных презерватива на тумбочке. Коул наблюдал за ней с дерзким и настороженным выражением.
— Мотовство до нужды доведет? — предположил он.
— Уф… вчера вечером я прозевала десерт, и теперь мне страшно хочется есть, — уклонилась Марти от ответа.
Коул задумчиво кивнул.
— Да, я тоже голоден. Но сначала скажи мне вот что. Ты не будешь возражать, если я сделаю тебе предложение за завтраком, состоящим из яичницы с копченой свиной грудинкой?
Сердце у Марти лихорадочно забилось, затем замерло и начало глухо стучать.
— Это зависит от того, что ты намереваешься предложить, — осторожно сказала она. — Это имеет отношение к нашему контракту?
Коул кивнул.
— Пожалуй, да. В некотором роде, я думаю.
Слушай, что мне нужно, так это продление контракта. Возможно, лет на пятьдесят, с особыми привилегиями.
Марти сделала вид, что обдумывает его слова, в то время как на самом деле она боролась с нелепым желанием расплакаться. У нее в жизни уже были лунный свет и розы, ужин при свечах и французская кухня. Все быстро закончилось. Сейчас у нее возникло чувство, что это, наконец, «серьезная вещь».
— Яичница с грудинкой звучит… гмм, вполне разумно, — отважилась заметить она.
— Это «да» или «нет»? Я хочу знать, хватит ли у тебя смелости сказать это открытым текстом.
— Ты имеешь в виду слово на букву «л»? Как в «любопыстве»?
И когда Коул произнес заветное слово, у Марти перехватило горло и слезы выступили на глазах.
— Коул, тебе следует знать, что я никогда не поступаю очертя голову. Для этого я слишком практичная.
Он поднял темную бровь. Марти закатила глаза.
— Ну ладно, может быть, «практичная» не совсем подходящее слово, но, как бы там ни было, я никогда не действую под влиянием момента.
На этот раз Коул поднял обе брови.
Она сдалась.
— Хорошо. Но ты многого не знаешь обо мне.
— Понял. Мы не будем спешить, узнаем друг друга получше — ты расскажешь мне о своих пороках, а я постараюсь замазать свои недостатки, Коул плутовски ухмыльнулся.
Марти шлепнула его, и он рассмеялся.
— Хочешь услышать его снова?
— Что услышать?
— Слово на букву «л», — поддразнил ее Коул.
Марти покачала головой и ничего не сказала.
Сердце ее было переполнено. Полюбить и влюбиться — она знает разницу между этими словами.
Первое — навсегда. Второе слишком часто бывает иллюзией.
Она пострадала от обоих.
Но когда Марти увидела, что Коул потянулся к ночному столику, она не могла не рассмеяться.
— Кажется, ты сказала, что страшно голодна? спросил он.
— Ну, не так уж страшно. И меньше всего это относится к еде.
Глаза Коула сказали ей все.
— Умница моя. Моя Марти. Моя любовь.