– Он возвращался сюда?! – невольно вскричала я.

– Конечно.

– Но он бывал в плаваниях по несколько месяцев кряду! Даже мама видела его очень редко!

Она усмехнулась:

– В душе Джесси так и остался простым деревенским парнем. Он любил свою жену и не мог сказать ей, каким образом зарабатывает на жизнь.

– Выходит, моя мать была виновата во всем? Уверена, на самом деле вы не думаете так!

Она посмотрела на меня, ее глаза потускнели.

– Клянусь всем, что я имею, если бы мне не удалось избавить Джесси от чар твоей матери, он погиб бы навеки.

– Но как это возможно – освободить мужчину от чар женщины? – поинтересовался Дэвид, многозначительно улыбаясь. Он наклонился ко мне и прошептал: – На всякий случай.

Я ответила ему свирепой гримасой, и он, подмигнув, отвернулся.

– Здесь нет никакой тайны, – ответила Джозефина. – Кипятите листья розмарина в уксусе и делаете припарки на живот. Используйте листья – но не стебель, ни в коем случае! Помогает от любых дурных влияний.

Она взяла вилку и принялась старательно выковыривать что-то из-под ногтя.

– Но это не помогло Джесси. Я долго искала и нашла способ справиться с этой заразой. Джесси, хотя и без охоты, согласился им воспользоваться. Он пошел в Чиггер-клаб, что напротив аптеки Оачиты, и поставил в одной игре все, что имел.

– И что произошло?! – Я не узнала свой голос: он стал похож на какое-то карканье.

– Он все проиграл. Счастье покинуло его, и после этого Джесси окончательно решил исправиться. Насколько я помню, это было в августе шестьдесят шестого.

Полузабытые картины детства возвращались ко мне. В тот год отец обещал мне, что обязательно приедет домой к моему дню рождения. Я должна была пойти в школу в ту осень и не могла дождаться отца, чтобы поговорить с ним об этом. День рождения приближался, я считала дни и часы, но отец так и не приехал. Больше он не приезжал никогда.

Ужасная мысль пронзила меня.

– Неужели для того, чтобы избавиться от своего порока, отец должен был оставить семью?! – воскликнула я.

– Он не мог вернуться домой, ведь там была твоя мать. Там он снова оказался бы во власти ее чар.

– Получается, он бежал только потому, что испугался проклятия, которое, как он думал, было на нем? – Я задыхалась.

Глаза Джозефины сверкнули.

– Он был заколдован, говорю тебе. И был только один путь избавиться от проклятия. Он не мог приезжать даже сюда. До тех пор, пока не убедился, что эта женщина, твоя мать, больше не будет преследовать его.

У меня заболел живот. Сколько бессонных ночей, сколько лет ожидания и страданий, и все напрасно! Сколько месяцев боли, страстного желания видеть отца, нестерпимо возраставшего перед каждым моим днем рождения! И что же: я приезжаю сюда и узнаю, чтопотеряла отца из-за его пристрастия к карточной игре и дурацкого суеверия.

– Он все еще жив? – спросила я.

Тетка качалась взад и вперед, будто не слыша моего вопроса.

– Да, – ответила она наконец. – Я не знаю, где он, но он жив, это точно. Он приказал мне ничего не сообщать вам о нем.

– Я должна уехать, Дэвид. – Я умоляюще посмотрела на мужа. Он поднял голову, и выражение неподдельного ужаса на мгновение появилось в его глазах. Я поняла, что боль, терзавшая меня изнутри, отразилась и на моем лице. Дэвид поспешно опустил голову.

Джозефина протянула руку, чтобы остановить меня; ее крепкие пальцы сомкнулись на моем запястье.

– Нет, ты не должна уезжать сейчас. Я пригласила Джилли на ужин. Сэмюель Петер приведет его.

– Кто это – Джилли? – спросила я. Возможно, тот молодой кузен, с которым я пока не успела познакомиться?..

Меня мутило; сквозь туман, застилавший мне глаза, я увидела, как тетя Джозефина растянула рот в широкой улыбке, обнажив гнилые старческие зубы. Эта гримаса напомнила мне отвратительную маску из тыквы с прорезями для глаз и рта.

Я выбежала через шаткую дверь во двор, заросший бурьяном. Там меня вырвало. Меня выворачивало до тех пор, пока желудок не опустел; я так ослабла, что едва держалась на ногах. Все эти годы я воображала, как, встретив когда-нибудь своего отца, брошусь к нему в объятия, и он объяснит мне, почему нас покинул. Отец бы понял, что я не держу зла, а только пытаюсь понять его, и после некоторого смущения признался бы, что был не прав и все эти годы жалел о случившемся. Пот струился со лба, заливая глаза. Мои детские мечты терпели крушение. Меня продолжало подташнивать. Хватая ртом воздух, я подняла голову и посмотрела в сторону пустой конюшни Джилли.

Пыльная дорога узкой серой лентой летела под колеса нашего «кадиллака». Мы с Дэвидом проделали длинный утомительный путь, чтобы взять напрокат эту машину с большими удобными сиденьями для комфортабельного путешествия через весь Юг. Всю дорогу от Литтл-Рок мы смеялись и дурачились, как школьники на каникулах. Используя свою уникальную способность убеждать, он сумел заказать для нас номер 442 в гостинице «Арлингтон», который, как утверждалось, сам Аль Капоне выбирал для встреч со своими шлюхами, останавливаясь в Хот-Спрингс. Это выглядело так романтично! Все еще ощущая горький привкус во рту, я мечтала об отдыхе в прохладной затемненной комнате, где можно было забыться и залечить свои душевные раны.

Улыбаясь, Дэвид коснулся моей щеки и театрально вздохнул.

– Когда я иду в гости, увы, никто не закалывает для меня жирного тельца!

Я вспомнила тощую козу в загоне и тут же почувствовала, как что-то мерзкое снова поднимается по пищеводу.

– Я удовлетворилась бы порцией кокаина или «травки».

– Я всегда знал, что Таггарты не стопроцентные аристократы! – Смеясь, он лишь в последний момент крутанул руль, объезжая рытвину на дороге.

– Мы – люди холма.

– Мне кажется, это просто поэтический образ для обозначения сумасшедшего бедного белого хлама.

Я глотала горячий влажный воздух, как рыба, выброшенная на берег. Дэвид, должно быть, заметил страдание на моем лице: он еще шире улыбнулся и крепко прижал меня к себе.

– Твое происхождение совершенно не волнует меня. Я не из блюстителей классовой чистоты. – Держась за баранку левой рукой, правой он обнимал меня за плечи. Его дыхание щекотало мне ухо, – будто маленькое назойливое насекомое копошилось там.

– Я знаю, – вздохнула я. Все еще страдая, я чувствовала, как тепло его твердых мускулов потихоньку согревает меня.

– У тебя был трудный день, я не могу видеть, как ты страдаешь. – Он еще крепче прижал меня к себе. – Я думаю, что мы должны сократить нашу поездку.

Я грустно кивнула и стала смотреть в открытое окно автомобиля на проносившуюся мимо степь. Ее безлюдье и бескрайность усиливали чувство одиночества и потери. В лощине между деревьями клубился густой туман, как мои воспоминания об отце. Я снова стала смотреть на летящий под колеса асфальт; пейзажи, мелькавшие за пыльным ветровым стеклом, казались не столь выразительными и не так терзали душу. Чувство пустоты, которое я испытывала, больше не удивляло меня, теперь эта пустота казалась такой огромной, что даже общение с Дэвидом не могло заполнить ее.

– Я хочу завтра отвезти тебя домой, – сказал Дэвид бесцветным голосом. Я не возражала: так будет, наверное, лучше. Чем скорее я оставлю эти места, тем скорее смогу все забыть.

Я проснулась от шума кондиционера; горло пересохло, губы шуршали, как наждачная бумага. Кондиционер спасал от духоты, но вид незнакомой, плотно закрытой комнаты, в которую эта противно шумящая машина нагнетала холодный синтетический воздух, наводил тоску.

Я беспокойно ворочалась с боку на бок. Дэвид спал, как обычно, грациозно изогнувшись, с улыбкой красивого избалованного ребенка. Даже в самые напряженные дни, когда рынку акций грозил неминуемый крах и вся Уолл-стрит, казалось, сходила с ума, сон его оставался безмятежным, как у младенца; на его девственном лбу не появлялось ни единой морщинки, тогда как мой вдоль и поперек вспахивали глубокие борозды.